Такой храбрости было достаточно для чести испанского оружия: Оранский губернатор подал остаткам гарнизона форта Св. Михаила знак к отступлению. Алжирский паша, овладев этим пунктом, тотчас пошел против Мерс-эль-Кебира, защищаемого вторым сыном графа Алкодетты, дон Мартином Кордовским, и на другое утро на рассвете 12'000 турков, арабов и кебилов начинают приступ. Слабый отряд из 400 христиан готовился удивить еще раз свет мужеством, достойным времен героических.
Схватка была ужасная, и испанцы, несмотря на отчаянное сопротивление, вскоре увидели мусульманские знамена в уровень с гласисом. Один бастион был уже во власти осаждающих, когда, по-видимому, само небо явилось на помощь храбрым защитникам Мерс-эль-Кебира. Сильная буря, сопровождаемая потоками дождя, залила груды тел, наваленных во рвах; бушующее море начало окачивать волнами своими кровавую грязь, и алжирцы, принужденные возвратиться в свой лагерь после больших потерь, уже начинали отчаиваться в успехе своего предприятия, когда вдруг изменник, тайком вышедший из Мерс-эль-Кебира, открыл паше слабый пункт укрепления, и советовал сделать еще приступ к новой гавани. Пользуясь этим открытием, Гассан велел отряду в 300 человек занять скалу между Мерс-эль-Кебиром и Ораном и, поставив на ней новую батарею, еще теснее сдвинул осадные операции. Дон Альфонс Кордовский, губернатор Орана, с самого начала враждебных действий беспрестанно писал в Испанию и просил помощи, но ничто не было готово к его подкреплению: галеры его сильно потерпели от бури, часть экипажа и начальник его погибли при этом случае 29 мая, однако же, два маленьких фрегата, пользуясь густым туманом, прошли через блокадную линию алжирской флотилии и известили сына графа Алкодетты, что к нему спешат сильные подкрепления и что их остается ждать не более трех суток. Преданный человек, несмотря на бдительность неприятеля, сообщил это счастливое известие дону Мартину Кордовскому, храброму коменданту Мерс-эль-Кебира. Гассан-Паша, со своей стороны, получил от перебежчиков те же сведения и, сообразив, что времени тратить некогда, решился соединить все свои силы и попытаться на решительный приступ против Мерс-эль-Кебира. Созвав войска, оставленные для наблюдения за Ораном, и не участвовавшие еще в борьбе, он приказал им первым идти на приступ, между тем, как тысяча стрелков, посаженных на галеры, должны были в то же время произвести атаку с моря. В первой битве, после пятичасовых неслыханных усилий, стоивших VIM огромных потерь, алжирцы снова были отбиты. Тогда Гассан-Паша, взбешенный этой неудачей, кое-как собрал рассеянных воинов своих и, желая показать пример неслыханного мужества, стал во главе их, подошел под самые стены, сотрясавшиеся от пушечных выстрелов, и, бросив свою чалму в ров, воскликнул: «Какой стыд для нас, что горсть людей останавливает избраннейших воинов мусульманских!» Несмотря на то, турки, потеряв мужество, напали слабо и были по-прежнему отражены. Ярость и отчаяние овладели сыном Хеир-Эддина при этом зрелище, он вынимает меч и бросается в брешь, где хочет умереть… Тщетные усилия! Бесполезная ярость! Пламеннейшая храбрость имеет свои пределы и самые мужественные воины устают сражаться при виде неудачи. Янычары, ряды которых поредели от 20 битв, отказываются от предприятия, бесплодность которого понимают. Один Гассан-Паша хранит последнюю надежду, ибо если месть его удовлетворена смертью, пожравшей тайных врагов его, — то и слава его гибнет. Он не может решиться принести в Алжир известие о неудаче и, вооружась тем упорством, которое иногда служит залогом торжества, возвращается в лагерь свой только для того, чтобы приказать приготовиться к последнему приступу, который на другое утро сделает для него Мерс-эль-Кебир добычей или могилой. Но в то время, когда этот гордый завоеватель рассчитывал еще на перемену счастья, христианский флот в 35 галер, собранных в Италии и Испании, на всех парусах летел на помощь Орану. Главнокомандующим его был Франческо де-Мендоза, а под его начальством находился Андреа Дориа Сначала совместничество двух начальников готово было уничтожить успех экспедиции. Завидев вершины гор, соседних к Орану, флот спустил паруса, чтобы не быть замеченным; по совету Дориа, он должен был маневрировать так, чтобы до рассвета подъехать к самому Мерс-эль-Кебиру. Если бы последовали этому плану, то алжирский флот, блокировавший мерс-эль-кебирскую гавань, был бы взят врасплох и уничтожен, но ночью Франческо де-Мендоза, завидуя влиянию Дориа, отдал такие нелепые приказания, что при восходе солнца очутились еще в шести милях от берега. По сигналу, поданному с передового турецкого галиона, пушечным выстрелом алжирский флот распустил паруса и вышел в море так, что невозможно было преследовать его. Гассан-Паша, убедившись, что намерение его уже неисполнимо, поспешно снял осаду Мерс-эль-Кебира и в добром порядке отступил к Мостаганему. По возвращении его в Алжир, тревога и траур распространились по всему городу, где встречали только жен, оплакивающих мужей своих, и отцов, сожалеющих о смерти сыновей, погибших в этом пагубном походе. Паша, по-видимому, участвовал в этой всеобщей печали, но внутренно радовался, не видя более вокруг себя дерзких воинов, отправивших его, отягченного цепями, в Константинополь. За эту цену неудача казалась ему выгоднее легкой победы — потери свои он мог вознаградить в несколько дней, месть его совершилась никем не подозреваемая… Ему оставалась будущность.
Блистательная защита Мерс-эль-Кебира вознаградила мазагранское поражение и возвратила испанцам часть той смелости и предприимчивости, которые, по-видимому, оставили их. Обольщенный этим успехом, король Филипп II немедленно отправил к Франческо де-Мендозе повеление употребить флот на взятие Велезского форта на мароккском прибрежье, насупротив Гибралтара и берегов Малаги. Но испанский адмирал, которому дано было это поручение, встретил неожиданные препятствия. Ренегаты, с которыми он вступил в переговоры и которые должны были предать ему форт, заключили с ним условие, которого не могли исполнить, подступ к Велезу был почти невозможен, и мавры, собравшиеся в большом числе, покрывали единственное место, где испанцы могли сойти на берег. Адмирал не осмеливался на высадку, которая угрожала ему чувствительной потерей, притом же, волнение устрашало его и он, проехав на пушечный выстрел мимо гавани, возвратился в Испанию, не сделав ни одного выстрела. Король, недовольный этими проволочками, на следующий год снарядил новую экспедицию, приготовления к которой делались в величайшей тайне. Несмотря, однако, на эти предосторожности, алжирцы проведали кое-что и тотчас приступили к усилению Велезского форта и к укреплению всех пунктов африканского берега, захват которых мог содействовать вторжению. 1 августа 1564 года, флот из 94 судов, частью галер, частью транспортов, явился в виду Велеза и 14'000 солдат, набранных в Неаполе, Сицилии, Мальте, Португалии и Испании, под предводительством дона Гарсиа Толедского, вице-короля Каталонии, высадились без сопротивления со стороны мавров. Устроив на берегу обширный ретраншамент для обезопасения съестных и воинских припасов, главнокомандующий занял соседние высоты и потом выступил против маленького городка Велеза, занятие которого казалось необходимым прежде осады крепости. Дорога туда была очень затруднительна, но христиане шли в добром порядке, охраняемые справа и слева рядами застрельщиков, и несмотря на несколько легких нападений на фланги и арьергард, прибыли через несколько часов в Велез, оставленный всеми жителями. Дон Гарсиа, заняв город, тотчас велел рекогносцировать Пеньон, и, не тратя драгоценного времени в медленной блокаде, решился на приступ. Турецкий гарнизон, оставленный трусом-начальником, едва оборонялся и сдался скоро.
Это гнездо пиратов, так скоро оставленное, долго могло бы противостоять всем усилиям флота и войска: слабость одного человека, в этом случае, сделала более вреда, нежели смогла бы сделать, быть может, целая армия.
Отвратим теперь взоры наши от тесного круга происшествий на твердой земле. Между тем, как Гассан-Паша, лучший политик, нежели воин, предпочитал, по-видимому, около конца своего царствования власть на сухом пути предприятиям на море. Драгут, уже известный своей дерзостью и дружбой Хеир-Эддина, мечтал о владычестве на Средиземном море и приготовлялся к экспедициям, которые должны были сравнять блеск его имени с кровавым блеском имени последнего Барберуссы.
В 1547 году, при первом известии о смерти Хеир-Эддина, Драгут находился на Желвском острове, в водах Туниса. Кроме желания достигнуть когда-нибудь могущества своего прежнего покровителя, он давно питал величайшую ненависть ко всему, что носило на себе имя христианское. Память о трех годах рабства и жестоком обращении с ним на галерах Дориа, ждала только случая, чтобы разразиться местью. С первых же месяцев следующего года, он является во главе флотилии из двадцати четырех бригантин. Желвские пираты и множество тунисцев становятся под его начальство. Предводительствуя этими значительными силами, он вдруг является в Неаполитанском и Пуццольском заливах, берет галеру, нагруженную золотом и принадлежавшую мальтийским рыцарям, ночью неожиданно нападает на небольшой город Кастелламаре и жителей его заковывает в цепи, потом опустошает берега Калабрии и отступает с огромной добычей перед 43 галерами под начальством Дориа, который преследует его и не может настигнуть до самого Желва, на который не осмеливается высадиться.
