А ведь ранее Карпович бежал с сибирской каторги. Очевидно, тогда ему показывали, куда идти и что делать. И такие люди бывают.
Как видим, Азеф продолжал балансировать между террористами и охранкой. Но тут для него начались тяжелые времена. Неприятности подкрались с другой стороны…
«С последующим разоблачением»
Вернемся немного назад по шкале времени. Я уже упоминал, что Азеф являлся в партии социалистов — революционеров культовой фигурой. Это был символ, на который равнялись. Правда, не все — попытки разоблачить Азефа начались еще в 1904 году…
Первые скандалыПервым на Азефа «наехал» — вы будете смеяться, — восторженный идеалист, Н. Крестьяников. Произошло это так. Азеф вел революционные студенческие кружки. Дело понятное — в этой среде он вербовал террористов. В одном из кружков он и приметил Крестья- никова. Тот был красивым парнем, и Азеф, который к тому моменту начал охоту на Плеве, предложил Крестьяникову соблазнить горничную одной из любовниц Плеве, чтобы отслеживать его передвижения. Крестьяникова это повергло в шок. Он‑то считал революционеров этакими благородными рыцарями без страха и упрека — а у них, оказывается, практикуются такие некрасивые методы.
И это бы ладно — но в том студенческом кружке имелся агент охранки. Вот что пишет сам Крестьяников.
«Он, Павлов, служил в охранном отделении и получал пятнадцать рублей в месяц, обязанности его были несложные: принимать раз в неделю в кружке партийных интеллигентов, "высасывать" из них все что можно и полученный материал и литературу передавать в отделение».
Так вот, этот Павлов с чего‑то проникся добротой к Крестьяникову. Возможно, просто по человечески пожалел дурачка, летящего, как мотылек на огонь. А по другим сведениям, Павлов повздорил с начальством, которое не хотело повышать ему зарплату… Но это не важно. Главное: Павлов мало того что сказал Крестьяникову, что тот в охранке уже «срисован», но поведал и о подпольном складе революционеров, который создал агент охранки. Из сказанного получалось, что это Азеф.
Другой, может, и не обратил бы на эту информацию внимания. В революционной среде всегда ходило много слухов про стукачей, так что на них особого внимания не обращали. Но для Крестьяни- кова всё было ясно. По его понятиям, настоящий революционер не мог предложить такой подлой вещи, как соблазнить девушку. А вот агент охранки — от этих можно чего угодно ожидать.
Крестьяников пересекся с другим эсером, А. Пешехоновым. Тому руководитель БО просто не нравился. Как он писал:
«Азеф вызывал во мне чувство внутреннего отталкивания, близкого к физическому отвращению и какого‑то инстинктивного недоверия».
Так бывает: у человека оказалось развито «шестое чувство» — он чувствовал подонка.
Пешехонов и Крестьяников попытались обратиться к товарищам по партии, да только ничего из этого не вышло. От них сперва попросту отмахивались, потом, в конце концов, создали партийную комиссию по этому делу. Но Азеф по «весовой категории» на два порядка превосходил обвинителей, до к тому же Крестьяников от всех свалившихся проблем выглядел слегка больным на голову. Так что Азеф в результате этой истории даже выиграл. Именно оттуда пошла версия, которая потом будет выдвигаться даже после разоблачения руководителя БО — дескать, Охранное отделение стремится опорочить видного революционера, подкидывая на него компромат.
Вторая серьезная проблема у Азефа случилась в 1906 году.
«На этот раз удар был нанесен со стороны очень осведомленного лица в ДП. 8 сентября по новому стилю к члену петербургского комитета партии социалистов — революционеров Е. Ростокскому пришла неизвестная дама под густой вуалью. Передала ему запечатанный конверт и, не сказав ни слова, ушла. Содержание письма вызвало шок в партии:
"Товарищи! Партии грозит погром.
Вас предают два серьезных шпиона. Один из них бывший ссыльный, некий Т., весной лишь вернулся, кажется, из Иркутска. Втерся в полное доверие к Тютчеву, провалил дело Ивановской, Барыкова, указал кроме того Николаева, Фейта, Старинкевич, Леоновича, Сухомлина, многих других, беглую каторжанку Якимову, за которой потом следили в Одессе… (наверно скоро возьмут); другой шпион недавно прибыл из‑за границы, какой‑то инженер Ази- ев, еврей, называется и Валуйский. Этот шпион выдал съезд, происходивший в Нижнем, покушение на тамбовского губернатора, Конопляникову в Москве (мастерская), Вединяпина (привез динамит), Ломова в Самаре (военный), нелегального Чередина в Киеве, Бабушку (укрывается у Ракитниковых в Самаре)". Затем в письме сообщалось, кому нужно дать знать о его содержании, и автор предлагал руководителям партии установить с ним связь».
(Л. Прайсман)
Автором письма был работник Петербургского охранного отделения Леонид Меньшиков. Он начинал как революционер, потом Зубатов завербовал его в охранку, а затем товарища вновь понесло на старое. Почему? В общем, понятно. Какие были аргументы у Зубатова, когда он вербовал себе сотрудников? Дескать, ваша революционная деятельность бессмысленна, монархическая идея лучше. А что получалось? Зубатов сидел в ссылке, монархическая идея показала себя с такой отвратительной стороны, что дальше некуда, а революция — вот она! Так что люди делали выводы.
Из письма было понятно, на кого указывал обвинитель. Один из них — Николай Татаров, очень авторитетный человек среди революционеров. Он являлся одним из создателей социал — демократической организации «Рабочее знамя», после ареста выдержал 22–дневную голодовку, был отправлен в ссылку — и вот там сломался.
Тут стоит отвлечься и поговорить о ссыпке, о которой речь как- то не заходила. Если сравнить с Колымой сталинских времен, это не такое уж страшное наказание. Людей высылали в глухие деревни, назначая им неплохие дня тех мест «кормовые деньги». Но, как писал один из революционеров, «самое страшное в ссылке — тоска». Оно понятно. Революционеры, которые привыкли, говоря современным языком, «жить на адреналине», бурной жизнью, оказывались совершенно в иной ситуации. Не все были такими железными парнями, как Ленин, который в ссылке писал свои работы, или Сталин, который в Туруханском крае спокойно «слился с местностью» и жил так, как жили окружавшие его люди, одновременно прикидывая, как убежать. Эти товарищи могли и не то пройти, их способна была остановить только пуля. А некоторые ломались.
Татаров оказался именно таким. Из ссылки он написал «куда надо», предложив охранке сотрудничество. Там письмо оценили, и срок Татарову был сокращен. В среде социалистов — револю- ционеров его приняли с большим почетом, и он тут же стал отрабатывать свои долги охранному отделению, причем делал это по принципу «нахальство — второе счастье». Так, к примеру, на встречах с малознакомыми эсерами спрашивал: а вы не подгоните мне динамит? Для социалистов — революционеров, которые привыкли к конспирации, это было диковато. Но по большому счету на подобные выверты как‑то не обращали внимания — ну, чудит заслуженный революционер, с кем не бывает…
Однако вернемся к письму. Получив данное послание, члены ЦК бросились к Азефу. Он отреагировал совершенно спокойно:
«Какой‑то инженер Азиев, еврей, называется и Валуйский. "Т" — это Татаров, а "инженер Азиев" — это я. Моя фамилия — Азеф».
Далее получилось так, что партийцы занялись Татаровым, а про Азефа как‑то забыли. Впрочем, он отлично направлял расследование в сторону от себя. Азеф изображал оскорбленную невинность: «Как, меня, который не жалеет жизни для партии, подозревать, порочить? Я этого не перенесу. Я пущу себе пулю в лоб».
В общем, Азефом заниматься бросили, сосредоточившись на Татарове. А там очень быстро всплыло много интересных фактов.
Заключение судебно- следственной комиссии[82] по делу Азефа:
«Указания письма верны относительно Татарова. Он действительно предатель, но он чем‑то не угодил полиции, и та решила пожертвовать им, чтобы очернить Азефа, который оказывается недосягаемым для нее вследствие необыкновенной ловкости, — и тем внести большую смуту в партию. Эта гибельная гипотеза полицейской интриги очень быстро заняла положение официальной версии, объяснявшей все слухи о провокации Азефа и державшейся вплоть до заключительного акта азефовской трагедии».
С Татаровым провели жесткий разговор, хотя убивать его сначала никто не хотел. Но он сам подписал себе приговор, заявив, что главный предатель в партии — Азеф. Вот тут‑то руководитель БО приложил все усилия, чтобы Татарова не осталось на этом свете — и его убили. Получилось гнусно.
Убийство организовал Борис Савинков. Как всегда, сам он стоял в стороне. Осуществлял акцию боевик Ф. Назаров. Дело было 22 марта 1905 г. Вот как это выглядит в книге Савинкова, который передает рассказ Назарова.
