За эти два месяца "Коршун", согласно полученным инструкциям, обошел почти все гавани южного побережья Приморской области, которое только что перешло от Китая к России. Это были пустые, тогда еще совсем не заселенные гавани и рейды, - по берегам которых ютилось несколько хижин манз (беглых китайцев), занимавшихся на своих утлых лодчонках добычей морской капусты, с девственными лесами, в которых, по словам манз, бродили тигры и по зимам даже заходили к поселкам, нападая на скот и, случалось, на неосторожных людей.
Обойдя все порты и сделав описи некоторых, "Коршун" отправился в японский порт Хакодате и стоял там уже неделю, ожидая дальнейших инструкций от адмирала, который на флагманском корвете с двумя катерами был в Австралии, отдав приказание капитану "Коршуна" быть в назначенное время в Хакодате и ждать там предписания.
Ашанин, занятый отчетом, почти не съезжал на берег и только раз был с Лопатиным в маленьком чистеньком японском городке. Зашел в несколько храмов, побывал в лавках и вместе с Лопатиным не отказал себе в удовольствии, особенно любимом моряками: прокатился верхом на бойком японском коньке за город по морскому берегу и полюбовался чудным видом, открывающимся на одном месте острова - видом двух водяных пространств, разделенных узкой береговой полосой Тихого океана и Японского моря.
Проскакав с большой отвагой, хотя и с малым умением ездить верхом, несколько верст, моряки вернулись в город, и Володя тотчас же отправился на корвет оканчивать свой труд. Оставалось переписать несколько страниц... Того и гляди, нагрянет адмирал, а у Ашанина работа еще не готова.
Наконец, толстая объемистая тетрадь, испещренная цифрами и полная самых горячих излияний, едва ли пригодных в отчете, окончательно переписана и просмотрена. Автор, как все юные авторы, казалось, удовлетворен и ищет стороннего одобрения. Подвернулся Лопатин, и автор читает ему отрывки. Но мичмана, по-видимому, не особенно интересует ни исторический очерк Кохинхины, ни личность анамского короля Ту-Дука, ни резня миссионеров, ни список французских кораблей, ни цифры французских войск и их заболеваемости, ни страстные филиппики против варварского обращения с анамитами, ни лирические отступления об отвратительности войн, ни наивные пожелания, чтобы их не было и чтобы дикарям не мешали жить, как им угодно, и насильно не обращали в христианство.
- Однако! - воскликнул жизнерадостный мичман Лопатин, воспользовавшись перерывом чтения.
Ашанин вопросительно взглянул на своего слушателя.
- Вы вместо коротенького служебного отчета целую статью наваляли!
Это "наваляли" резануло ухо автора.
- А разве уж так много?
- Многовато, голубчик. И как только вам не надоело исписать столько бумаги... Эка тетрадища какая! Я, признаться, так едва осиливаю длинное письмо.
- Но, во всяком случае, скажите откровенно, как вам показались отрывки: интересны или нет?
Ашанин еще во время чтения скорее чувствовал, чем видел, что слушателю совсем неинтересна его статья, но все-таки почему-то спросил.
- Если правду говорить, то не очень... Сухая материя. Ту-Дуки какие-то, Куан-Дины, сборы податей, - одним словом... скучновато... И откуда только вы набрали столько сведений?.. И на кой они черт в отчете?.. Но написано живо, очень живо, со слогом... на двенадцать баллов! - поспешил прибавить Лопатин, заметивший, как внезапно омрачилось лицо юного автора.
- Но ведь необходимо же было объяснить историю страны, которой завладели французы...
- Я, впрочем, не судья... Может быть, и надо... Черт его знает! Но только, знаете ли, что я вам скажу, Владимир Николаевич...
- Что?
- Как бы глазастый дьявол, адмирал, не посадил вас на салинг за вашу литературу.
- На салинг? За что же на салинг, позвольте вас спросить?.. Велел написать отчет, и на салинг! Это довольно странно! - промолвил окончательно павший духом Ашанин.
- А за все ваши разные идеи.
- Какие идеи?
- Да эти насчет войн, и все такое...
- Вы с ним не согласны?
- Не вполне... Вы уже очень того... замечтались... Да я-то что! Согласен или не согласен, вам наплевать! А вот беспокойный адмирал...
- Что же беспокойный адмирал?
- Взъерепенится... Уж вы лучше всю эту "антимонию" исключите!.. А то адмирал разнесет вас вдребезги... небо с овчинку покажется.
Это неожиданное предложение исключить те места, в которых вылилась душа автора и которые, казалось ему, были самыми лучшими и значительными во всем труде, показалось Ашанину невозможным, возмутительным посягательством, и он энергично восстал против предложения Лопатина. Уж если на то пошло, он непрочь исключить многое, но только ни одной строчки из того, что Василий Васильевич назвал "антимонией".
- Ни единой! Понимаете ли, ни единой! - вызывающе воскликнул Ашанин. И, наконец, ведь он не обязан писать то именно, что нравится адмиралу. Обязан он или нет?
- Ну, положим, не обязаны...
- Так пусть сажает на салинг, если он, в самом деле, такой башибузук, каким вы его представляете. Пусть! - порывисто говорил Ашанин, охотно готовый не только высидеть на салинге, но даже претерпеть и более серьезное наказание за свое сочувствие к анамитам. - Но только вы ошибаетесь... адмирал не пошлет на салинг...
- Очень буду рад за вас... Ну-ка, валяйте еще, а то скоро обедать! - с печальной миной сказал Лопатин.
Но Ашанин уже больше не "валял" и, закрыв тетрадь, спрятал ее в шифоньерку, проговорив:
- И дальше не особенно интересно...
Видимо обрадованный исчезновением тетради, Лопатин предложил Володе после обеда съехать на берег и покататься верхом и поспешил удрать из каюты.
Мнение мичмана несколько смутило молодого человека, и он несколько минут сидел в раздумье над своей тетрадью. Наконец, видимо принявший какое-то решение, он взял рукопись и пошел к капитану.
- Имею честь представить отчет, составленный по приказанию адмирала, для представления его превосходительству! - взволнованно проговорил Ашанин, кладя на стол свою объемистую тетрадь.
- Ого... труд весьма почтенный, судя по объему! - мягко и ласково проговорил Василий Федорович, взявши рукопись. - Вы хотите, чтобы я послал адмиралу?.. Не лучше ли вам самому представить при свидании. Я думаю, мы скоро увидим адмирала или, по крайней мере, узнаем, где он... Завтра придет почтовый пароход из Го-Конга и, вероятно, привезет известия... Лучше сами передайте адмиралу свою работу. Он, наверное, заставит вас ему и прочесть.
- Слушаю-с, Василий Федорович.
С этими словами Ашанин хотел взять со стола положенную капитаном рукопись.
- А разве вы не позволите и мне познакомиться с вашей работой? любезно остановил его капитан.
Ашанин не желал ничего лучшего. Весь вспыхивая не то от удовольствия, не то от смущения, что его статья будет прочтена таким человеком, как капитан, Ашанин взволнованно проговорил:
- Я очень рад... Боюсь только, что мой отчет неинтересен...
- Об этом предоставьте судить другим, Ашанин! - промолвил, улыбаясь, капитан.
Когда вскоре после обеда Ашанин, заглянув в открытый люк капитанской каюты, увидел, что капитан внимательно читает рукопись, беспокойству и волнению его не было пределов. Что-то он скажет? Неужели найдет, как и Лопатин, статью неинтересной? Неужели и он не одобрит его идей о войне?
Капитан читал несколько часов подряд. Ашанин это видел - недаром ему не сиделось в каюте, и он то и дело выбегал наверх и заглядывал в люк.
"Читает... Значит, не так уже скучно, как говорил Лопатин!" - радостно заключал Ашанин и снова спускался вниз, чтобы минут через десять снова подняться наверх. Нечего и прибавлять, что он отказался ехать на берег кататься верхом, ожидая нетерпеливо приговора человека, которого он особенно уважал и ценил.
С полуночи он стал на вахту и был несколько смущен оттого, что до сих пор капитан не звал его к себе. "Верно, нашел мою работу скверной и из деликатности ничего не хочет сказать. А может быть, и не дочитал до конца... Надоело!" - раздумывал юный самолюбивый автор, шагая по мостику.
Но вот в темноте мелькнула фигура капитана. Он поднялся на мостик и, приблизившись к Ашанину, проговорил:
- Я только что окончил вашу статью о Кохинхине, Ашанин, и прочел ее с интересом. У вас есть способность излагать свои мысли ясно, живо и местами не без огонька... Видно, что вы пробыли в Кохинхине недаром... Адмирал угадал в вас человека, способного наблюдать и добросовестно исполнить возложенное поручение. В последнем, впрочем, я и не сомневался! - прибавил капитан.
Ашанин был в восторге от похвалы капитана. Теперь ему было все равно, как отнесется к его работе даже сам адмирал, - ведь Василий Федорович похвалил! А мнение такого человека было в то время для Ашанина самым дорогим.
Необыкновенно счастливый заснул после вахты Ашанин, собираясь следующий день съехать на берег и предпринять дальнюю поездку верхом.
