С сожалением приходилось в те тяжелые дни наблюдать за враждебными отношениями между двумя некогда дружившими главными – Кузнецовым и Пилюгиным. Кузнецов очень болезненно воспринял стремление Пилюгина организовать собственное производство гироскопических приборов. Неудачу Е-6 по вине Пилюгина Кузнецов объяснил некомпетентностью его гироскопических специалистов. А мне в приватной беседе Виктор бросил упрек: «Это ты виноват, что Сергей согласился на такую кооперацию. Вы еще не одну машину загубите. Но я теперь, слава Богу, к этой программе отношения не имею».
Два месяца снова днем и ночью готовили следующий пуск Е-6. На Государственной комиссии, которую по Е-6 с самого начала возглавлял Тюлин, Пилюгин произносил речи с клятвенными заверениями, что все слабые места в И-100 проанализированы и необходимые меры приняты. Весь монтаж покрывается специальным лаком, а испытания ужесточаются для выявления возможных дефектов еще на заводе.
2 апреля 1963 года делаем третью попытку выйти к Луне. Наконец-то на счастливом тринадцатом по счету носителе 8К78 сработали как положено все четыре ступени, и мы летим к Луне! Об этом, находясь в Тюратаме, мы узнали по ВЧ-связи из Москвы через два часа после пуска.
ТАСС своим сообщением объявляет всему миру, что «… 2 апреля 1963 года в Советском Союзе осуществлен запуск космической ракеты в сторону Луны… На борту космической ракеты установлена автоматическая станция „Луна-4“ весом 1422 килограмма. Автоматическая станция „Луна-4“ достигнет района Луны через трое с половиной суток».
Ни слова в официальном сообщении об истинном назначении станции – мягкой посадке – не сказано. По этому поводу были очень горячие споры. Большинство участников работы по Е-6, отдававших этой программе не только свой интеллект, но и душу, роптали, а порой громогласно возмущались на совещаниях такими сообщениями.
Объединившись с Рязанским, я высказал Тюлину и Келдышу наше общее мнение, что такая информация принижает действительное значение космических программ, порождает у народа сомнения в их целесообразности. Мы иронизировали также по поводу следующих слов в официальном сообщении: «Слежение за полетом станции, определение параметров ее траектории, прием на Земле научной информации осуществляются специальным измерительным комплексом на территории Советского Союза».
Мы имели все основания гордиться большой 32-метровой параболической антенной и всем симферопольским НИП-10, который осуществлял слежение и управление по всей лунной трассе. Местонахождение большой антенны под Симферополем, так же как и больших антенн в евпаторийском центре дальней космической связи – НИП-16, было точно определено американскими средствами наблюдения. Почему американская, а затем и европейская пресса о нашей системе пишет больше хорошего, чем мы сами? Мы не понимали и возмущались. Полин, хорошо изучивший весь механизм согласования текстов официальных сообщений, посмеиваясь над нашими эмоциями, отпарировал: «Зачем сообщать о симферопольском центре, если нам запрещают сообщать даже о месте старта?»
Не впервые Келдышу в ответ на наши возмущения пришлось оправдываться, что он бессилен. Аппарат ЦК ссылается на высшие государственные интересы и при этом пользуется таким доводом: «Мы о своих неудачах ничего не должны сообщать. Если американцы о них догадываются и знают еще о многом другом, то это их дело, их заботы. Мы с вами не должны быть источником такой информации».
Короче говоря, пусть весь мир узнает о месте стартов, центре управления, о наших трудностях и неудачах, но только не от нас.
Тюлин рассказывал, что он просил Королева при очередной встрече с Хрущевым лично или в разговоре по «кремлевке» намекнуть на вредность такой полуправды в публикациях о космосе. «Но Сергей, – сказал Тюлин, – отказался поднимать этот вопрос».
Между тем мы настолько разуверились в надежности четырехступенчатого носителя 8К78, что вместе с Государственной комиссией морально еще не были подготовлены к удачному пуску. Как только теплоход «Долинск», контролирующий из района Гвинейского залива по «Тралу» работу блока «Л», доложил, что все сработало по-штатному и двигатель выключился от интегратора, мы бросились по ВЧ-связи запрашивать московский баллистический центр. Тот еще не был готов ответить, «куда же летим?». Дальнейшее управление полетом было передано симферопольскому НИП-10.
На «двойке» быстро собрались на короткое совещание техническое руководство и вся Госкомиссия. Королев задал мне вопрос, кто же теперь персонально отвечает за управление полетом? Я не колеблясь назвал Богуславского, который по расписанию обязан был находиться на НИП-10.
Подготовку бортового радиокомплекса Е-6 на полигоне Богуславский поручил своему заместителю Пиковскому, а сам руководил отладкой наземной аппаратуры НИП-10 со слабой надеждой дождаться, наконец, работы для самой большой по тем временам параболической антенны. Королев никому не доверил передачу указаний на НИП-10. Связь по закрытым ВЧ-каналам из Тюратама в Крым шла через Москву. Королев потребовал, чтобы на НИП-10 к телефону ВЧ подошел Богуславский. Несмотря на отвратительную слышимость, СП подробно объяснил ему, насколько ответственна теперь задача НИП-10. Сказал, что Государственная комиссия вылетает в Симферополь, а он, Королев, летит в Москву и просит Богуславского лично проследить, чтобы подробный доклад о состоянии объекта был у него, Королева, в Подлипках через шесть часов. Если все пойдет по-штатному, он обещает на следующий же день быть в Симферополе.
Тут же быстро составлялись списки, кто на каком самолете куда летит. Каждый список подписывал лично Королев, а начальнику экспедиции, отвечающему за порядок среди «всех гражданских», давался строжайший приказ – посадку в самолеты производить только по этим спискам. Через час мы уже были в воздухе над казахской бескрайней степью. Вдоль берегов Сырдарьи по-весеннему блестели на солнце свежие озерца. Степь зеленела, чтобы через два месяца снова высохнуть и выгореть.
Каждый перелет из Тюратама в Крым мне доставлял истинное наслаждение. Самолеты тех лет шли на высотах не более 6-7 тысяч метров. Обычно садились для дозаправки в Астрахани. Маршрут проходил над Каспием и далее над горами Кавказа. Я не отрывался от иллюминатора, пытаясь распознать знакомые вершины Центрального Кавказа, Домбая, Сванетии. Пешком по Кавказу мы с Катей путешествовали только до войны. За восхождение на Эльбрус в 1936 году Катя даже была удостоена значка «Альпинист СССР». Я не был настоящим альпинистом, но даже горный туризм оставляет неистребимое восхищение величием гор. Очень хорошо сказано Высоцким: «Лучше гор могут быть только горы». Когда нет сил или времени для восхождений, созерцание гор само по себе улучшает эмоциональное состояние человека.
С самолета в ясную погоду открывалась изумительной красоты панорама, в которой я начинал ориентацию с поисков Эльбруса. Его две сверкающие белизной вершины невозможно спутать с какой-либо другой горой. В эти короткие минуты полета над Кавказом непроизвольно возникали мысли – зачем растрачивать жизнь на эту страшную технику и лететь в Крым к большой антенне, чтобы разбираться, есть ли пыль на Луне, кому это нужно, если вот здесь, совсем близко, всего в километре подо мной, такое земное великолепие.
Но быстро уходили горы, и под нами уже черноморское курортное побережье. Летим над морем и вскоре приземляемся на бетон симферопольского аэропорта. Здесь нас уже встречает начальник НИП-10 полковник Бугаев. Размещаемся по машинам и через 30 минут прибываем на НИП-10.
Несмотря на скрупулезное выполнение всех требований баллистиков по коррекции траектории, в Луну мы не попали. «Луна-4», а по нашему фирменному обозначению Е-6 № 4, прошла над поверхностью Луны в 4 часа 24 минуты 6 апреля 1963 года на расстоянии 8500 километров. На этом публикации официальных сообщений закончились.
Для нас началась кропотливая работа поисков причин промаха. Было установлено, что основной причиной являлась ошибка САН. Виновник был назван – ОКБ Морачевского. Учитывая, что это ОКБ было создано по инициативе Келдыша и являлось ранее филиалом его института, а также для придания проблеме надежности программы большей значимости Государственная комиссия назначила Келдыша председателем аварийной комиссии по выявлению причин неудачи. Я был включен в состав комиссии Келдыша и много времени уделял поискам возможных причин отказа аппаратуры САН. Несмотря на широко и достаточно объективно поставленные лабораторные исследования, однозначно причину установить так и не удалось. Анализ схемы, конструкции и методов отработки САН помог найти столько слабых мест, что комиссия удивлялась: «Где вы все были раньше? Для того чтобы обнаружить в столь сложной системе десятки недостатков, вовсе не обязательно лететь к Луне. Все это очевидно при недорогих лабораторных и заводских проверках».
