Авторитет вселенского собора, которому сами ариане были вынуждены подчиниться, надписал на знамени православной партии таинственные буквы слова homoousion, которое, несмотря на некоторые неважные словопрения и ночные стычки, существенно способствовало поддержанию и упрочению однообразия верований или по меньшей мере однообразию выражений. Приверженцы Единосущности, которые благодаря своим успехам оказались достойными названия католиков и получили его, стали гордиться простотою и непоколебимостью своих верований и стали издеваться над беспрестанными колебаниями своих противников, не имевших никаких установленных религиозных правил. Искренность или лукавство арианских вождей, опасение законов или народа, уважение к Христу, ненависть к Афанасию — одним словом, все человеческие и божественные мотивы, способные влиять на решения богословской партии и вносить в нее смуту, возбудили между сектантами дух раздора и непостоянства, создавший в течение нескольких лет восемнадцать различных религиозных систем и отомстивший за оскорбленное достоинство церкви. Пылкий Гиларий, который вследствие особых трудностей своего положения был склонен скорей извинять, чем преувеличивать заблуждения восточного духовенства, объявляет, что на обширном пространстве десяти азиатских провинций, куда он был сослан, можно найти лишь очень немногих прелатов, сохранивших познание истинного Бога. Угнетения, которым он подвергался, и раздоры, которых он был и свидетелем и жертвой, укротили на непродолжительное время пылкие страсти его души, и в следующем месте, из которого я выписываю несколько строк, епископ города Пуатье, сам того не замечая, впадает в тон христианского философа. «Я нахожу, — говорит Гиларий, — столько же прискорбным, сколько и опасным тот факт, что у людей столько же верований, сколько и мнений, столько же теорий, сколько наклонностей и столько же источников богохульства, сколько у нас недостатков; а все это оттого, что мы создаем верования произвольно и так же произвольно их объясняем. Следующие один за другим соборы то отвергают homoousion, то принимают его, то объясняют. Частное или цельное сходство между Отцом и Сыном сделалось в эти несчастные времена предметом споров. Каждый год, даже каждый месяц мы придумываем новые догматы для выражения незримых тайн. Мы раскаиваемся в том, что мы сделали, мы защищаем тех, кто раскаивается, и проклинаем тех, кого защищали. Мы то осуждаем в самих себе учение других, то осуждаем в других наше собственное учение, и, разрывая друг друга в куски, мы привели друг друга к гибели».
От меня, конечно, не потребуют и, может быть, найдут неуместным, чтоб я расширил рамки этого богословского отступления подробным анализом восемнадцати вероисповеданий, авторы которых большей частью отвергали ненавистное название последователей Ария, от которого они вели свое начало. Можно находить удовольствие в описании формы и развития оригинального растения, но утомительные подробности о листьях без цветов и о ветвях без плодов скоро истощили бы терпение читателя, не удовлетворив его любознательности. Впрочем, есть один вопрос, мало-помалу возникший из споров об арианском учении, который заслуживает внимания, потому что он породил и ясно обрисовал три секты, примыкавшие одна к другой только в силу их общего отвращения к homoousion’у Никейского собора.
1. На вопрос, подобен ли Сын Отцу, еретики, придерживавшиеся принципов Ария или, вернее говоря, принципов философии, отвечали решительным отрицанием, и этим, по- вндимому, устанавливали бесконечное различие между Творцом и самым совершенным из его творений. Это ясное положение поддерживалось Эцием, которому усердие его противников дало прозвище атеиста. Его беспокойный и предприимчивый ум заставал его испробовать почти все профессии, какие встречаются в человеческой жизни. Он был попеременно то рабом или по меньшей мере поденщиком, то странствующим медником, то золотых дел мастером, то доктором, то школьным учителем, то богословом и наконец сделался апостолом новой церкви, которая стала распространяться благодаря дарованиям его ученика Евномия. Вооруженный текстами Св. Писания и двусмысленными силлогизмами аристотелевской логики, вкрадчивый Эций приобрел репутацию непобедимого спорщика, которого нельзя было ни заставить молчать, ни разубедить. Благодаря таким способностям он снискал дружеское расположение арианских епископов; но в конце концов они были вынуждены отвергнуть и даже преследовать такого опасного союзника, который ясностью своей аргументации повредил их делу в общественном мнении и оскорбил благочестивые чувства самых преданных между их последователями. 2. Всемогущество Создателя внушило благовидное и почтительное разрешение вопроса о тождестве Отца и Сына, и вера могла с смирением принять то, чего не мог опровергнуть разум, — что верховный Бог может сообщать другим свои бесконечные совершенства и мог создать существо, себе подобное. Этих ариан сильно поддерживали авторитет и дарования их вождей, заменивших Евсевия и занимавших главные епископские должности на востоке. Они обнаруживали явное и, может быть, отчасти притворное отвращение к нечестию Эция; они верили или без всяких оговорок, или согласно с Св. Писанием, что Сын отличен от всех других созданий и подобен только Отцу. Но они не признавали, что он имеет одну и ту же или подобную сущность, иногда смело обнаруживая свое разномыслие, а иногда споря об употреблении слова «сущность», которое, по-видимому, заключает в себе полное или по меньшей мере определенное понятие о свойствах Божества. 3. Секта, проповедовавшая учение о сходной сущности, была самая многочисленная по меньшей мере в азиатских провинциях, и если вожди обеих партий действительно собирались на соборе в Селевкии, то ее мнения должны бы были одержать верх большинством ста пяти епископов против сорока трех. Греческое слово, которое было выбрано для выражения этого таинственного сходства, так близко подходит к православному символу, что миряне всех веков находили нелепыми неистовые споры, которые велись из-за одной буквы, отличавшей слово homoousion (единосущен) от слова homoiousion (подобносущен). Так как звуки и слова, всего более схожие между собой, нередко случайным образом выражают самые противоположные понятия, то сделанное нами замечание было бы неуместным, если бы можно было указать какое-либо существенное и ощутительное различие между учением полуариан, как их ошибочно называли, и учением самих католиков. Епископ города Пуатье, весьма благоразумно стремившийся к примирению обеих партий в то время, как он жил в ссылке во Фригии, старается доказать путем благочестивого и православного истолкования, что слово Homoiousion может быть принято в смысле единосущности. Тем не менее он признается, что в этом слове есть что-то неясное и подозрительное; но неясность как будто была существенной принадлежностью богословских споров, и полуариане, уже стоявшие почти у самых врат церкви, напали на них с самой неумолимой яростью.
Египетские и азиатские провинции, свыкшиеся с языком и нравами греков, были глубоко заражены ядом арианской распри. Близкое знакомство с системой Платона, врожденная склонность к бессодержательной аргументации, богатый и гибкий язык — все это доставляло восточному духовенству и восточному населению неистощимый запас слов и тонких отличий, а среди своих ожесточенных споров они легко позабывали и о требованиях философии, рекомендующей сомнение, и о требованиях религии, предписывающей покорность. Жители запада не обладали таким пытливым умом; их страсти не приходили в такое сильное волнение от невидимых предметов; их умы реже упражнялись в словопрениях, а счастливое невежество Галликанской церкви было так велико, что сам Гиларий, по прошествии с лишком тридцати лет после первого вселенского собора, ничего не знал об утвержденном в Никее символе веры. К латинам дошли лучи божественного знания через неясное и сомнительное посредство перевода. Их бедный и негибкий природный язык не всегда был способен дать равносильное выражение с греческими терминами и с техническими словами платоновской философии, которые были освящены Евангелием или церковью для формулирования тайн христианской веры; а только одно неточное выражение могло бы вовлечь латинское богословие в длинный ряд заблуждений и замешательств. Но так как западные провинции имели счастье получить свою религию из православного источника, то они с твердостью держались того учения, которое они приняли с покорностью; а когда арианская зараза приблизилась к их границам, они своевременно были снабжены предохранительным Homoousion’ом благодаря отеческой заботливости римского первосвященника. Их чувства и характер проявились на достопамятном соборе в Римини, который был многочисленнее собора Никейского, так как в нем участвовали четыреста с лишним епископов из Италии, Африки, Испании, Галлии, Британии и Иллирии. Уже в самом начале прений обнаружилось, что арианская партия состоит только из восьмидесяти прелатов, которые, впрочем, делали вид, будто они проклинают и имя, и память Ария. Но эта численная слабость вознаграждалась преимуществами искусства, опытности и дисциплины; руководителями меньшинства выступили два иллирийских епископа Валент и Урзаций, которые провели свою жизнь среди интриг двора и соборов и которые научились на востоке, под знаменем Евсевия, как вести религиозные войны. При помощи аргументов и переговоров они привели в замешательство, сбили с толку или по меньшей мере ввели в заблуждение честную наивность латинских епископов, из рук которых палладиум веры был вырван скорее обманом и докучливостью, чем явным насилием. Собравшимся в Римини членам собора не дозволяли разъехаться, пока они не подписали двусмысленного догмата, в котором вместо слова Homoousion были вставлены некоторые выражения, допускавшие возможность еретических толкований. По этому-то случаю мир — по выражению Иеронима — с удивлением узнал, что он перешел в арианство. Но лишь только епископы латинских провинций возвратились в свои диоцезы, они поняли свою ошибку и раскаялись в своем слабодушии. Постыдная капитуляция была отвергнута с презрением и отвращением, и Homoousion, который был лишь поколеблен в своих основаниях, а не низвергнут, еще прочнее прежнего утвердился во всех западных церквах.
