Но помимо морально-психологического эффекта, «собор примирения» имел и вполне практические последствия, которые пока не привлекли к себе внимание исследователей.
Прежде всего все опальные получили полную амнистию. В июле 1550 г., как уже говорилось, вновь упоминаются с боярским чином князья М. В. Глинский и И. И. Турунтай Пронский[1311]: очевидно, к этому времени их неудачный побег в Литву был окончательно предан забвению, и обоим князьям были возвращены места в государевой Думе.
Но прощение получили и мертвые: власти сочли необходимым позаботиться о душах убиенных бояр и князей. В 1549 г. по князе Михаиле Богдановиче Трубецком, одной из жертв боярских междоусобиц, в Новоспасский монастырь «в вечный поминок» было дано село Семеновское Бартенево в Можайском уезде, ранее принадлежавшее кн. И. И. Кубенскому: жалованная грамота архимандриту Нифонту «з братьею» на это владение 22 сентября была выдана Иваном IV[1312].
Не был забыт и сам князь Иван Иванович Кубенский: 29 апреля 1550 г. царь выдал архимандриту Ярославского Спасского монастыря Иосифу жалованную грамоту на села Балакирево и Михайловское в Ярославском уезде, «что написал в духовной грамоте боярин наш князь Иван Иванович Кубенской в дом всемилостивого Спаса и к чудотворцам Феодору и Давиду и Константину вотчину свою… по отце своем и по матерее и по себе и по своих родителех в вечной поминок»[1313]. Вотчина казненного боярина ранее была отписана на государя, теперь же села передавались монастырю в соответствии с завещанием покойного.
Аналогичная царская грамота была дана 8 сентября того же года игумену Иосифо-Волоколамского монастыря Гурию на сельцо Круглое Звенигородского уезда и сельцо Сергеевское Рузского уезда, «что написал в своей духовной грамоте боярин наш князь Иван Иванович Кубенской в дом Пречистые Осифова монастыря по своей душе и по своих родителех в вечный поминок…»[1314]. Так спустя четыре года после гибели кн. И. И. Кубенского были выполнены некоторые распоряжения, содержавшиеся в его духовной.
Вероятно, к тому же времени, рубежу 1540-х и 1550-х гг., относится упомянутое в Дозорной книге 1551–1554 гг. царское «пожалование» вдовы кн. Ивана Ивановича Дорогобужского — княгини Марьи, которое позволило ей вернуть себе часть вотчины казненного в январе 1547 г. мужа[1315].
* * *
Итак, к началу 1549 г. политический кризис был преодолен, но остались его последствия. Самым тяжелым из них была гибель многих людей: за 1533–1547 гг. погибло примерно полтора десятка самых знатных лиц, включая обоих удельных князей — дядей Ивана IV, а также несколько десятков детей боярских. Дворцовые перевороты и расправы не могли не произвести шокирующего впечатления на современников. Неудивительно, что в памяти потомков годы «боярского правления» запечатлелись как одна из самых мрачных эпох российской истории.
Однако обвинения боярских правителей во всевозможных злоупотреблениях и насилиях, ставшие «общим местом» в публицистике и летописании 50–70-х гг. XVI в., нуждаются в серьезной критической проверке. Верно ли, что в годы «боярского правления», как утверждал один из исследователей, «несколько замедлился темп централизации», а правительственная деятельность была надолго дезорганизована «беспринципной борьбой за власть»?[1316] Есть ли основания считать, что «княжеско-боярские междоусобицы», как полагает другой современный исследователь, «расшатывали не только сложившуюся систему единовластия, но и элементарный порядок в стране»?[1317]
Для обоснованного ответа на подобные вопросы необходимо обстоятельно изучить, как функционировало центральное управление «при боярах», в 30–40-х гг. XVI в. Эта проблема станет предметом рассмотрения во второй части книги.
Часть II
Механизм принятия решений и управление страной «при боярах»
Глава 7
Будни власти: «Боярское правление» в зеркале канцелярских документов
1. Жалованные и указные грамоты как источник по истории центрального управления 30–40-х гг. XVI в. (историографические заметки)
Хотя актовый материал неоднократно привлекался исследователями при рассмотрении тех или иных аспектов внутренней политики 30–40-х гг. XVI в.[1318], систематическое изучение всего комплекса дошедших до нас жалованных и указных грамот времени малолетства Ивана IV впервые было предпринято в работах С. М. Каштанова. Ученый составил хронологический перечень актов XVI в., отнесенных им к категории иммунитетных, т. е. таких, которые предоставляли грамотчикам податные или судебные привилегии. Вместе с опубликованными впоследствии дополнениями, подготовленными С. М. Каштановым, В. Д. Назаровым и Б. Н. Флорей, в этом перечне было учтено 400 великокняжеских и царских грамот 1534–1548 гг.[1319] Данный каталог не давал полного представления обо всех официальных актах того времени, так как в нем не были отражены жалованные и указные грамоты, не имевшие иммунитетного характера (в частности, уставные, кормленные, а также указные грамоты по вопросам земельного межевания и суда), но начало систематизации канцелярских документов XVI в. было положено.
Работа по выявлению и публикации грамот XVI в. шла в течение всей второй половины XX в. и продолжается по сей день. К настоящему времени опубликованы акты ряда монастырей (Иосифо-Волоколамского, московских Симонова и Новодевичьего, Соловецкого, Суздальского Спасо-Евфимьева, Троицкого Калязина и др.) за интересующий нас период[1320]. Усилиями А. В. Антонова подготовлен и издан корпус актов светских землевладельцев XVI в.[1321] В выходящем под его редакцией серийном издании «Русский дипломатарий» опубликован ряд каталогов монастырских архивов, а также десятки грамот, в том числе и относящихся к 30–40-м гг. XVI в.[1322] В целом, благодаря усилиям нескольких поколений ученых, мы сегодня имеем гораздо более полное представление об актовом материале изучаемой эпохи, чем полвека назад, когда впервые появился опубликованный С. М. Каштановым хронологический перечень иммунитетных грамот XVI в. Однако источниковедческое изучение выявленных грамот еще далеко не закончено, и в самой методике их анализа есть немало спорных и нерешенных вопросов.
В этой связи вновь нужно упомянуть работы С. М. Каштанова, который впервые попытался сделать актовый материал основным источником для изучения внутренней политики конца XV — первой половины XVI в., включая и эпоху «боярского правления». Проследив эволюцию правительственного курса по отношению к монастырским иммунитетам на протяжении нескольких десятилетий, ученый пришел к важному выводу о существенном расширении владельческих и иммунитетных прав крупных монастырей в 1538–1548 гг., что было связано с непрочным положением боярских временщиков, оказавшихся в те годы у власти[1323]. Серьезным вкладом в актовое источниковедение стал проведенный С. М. Каштановым дипломатический анализ формуляров тарханных грамот 30–40-х гг. XVI в.[1324] Особый интерес представляют выводы автора о разнообразии типов формуляров и о сохранении в них ряда архаичных элементов, что, по справедливому предположению исследователя, объяснялось «устойчивостью местных традиций отдельных земель Русского государства», с которыми вынуждено было считаться центральное правительство[1325].
Существенное значение для нашей темы имеет и замечание С. М. Каштанова об отсутствии в России XVI в. централизованной государственной канцелярии: акты выдавались различными ведомствами (Казной, Большим дворцом, областными дворцами)[1326]. К этому важному наблюдению мы вернемся чуть ниже.
Вместе с тем некоторые методические приемы, применяемые Каштановым к анализу актового материала, и полученные с их помощью выводы еще в 60-х гг. XX в. вызвали ряд серьезных возражений со стороны ряда исследователей. Прежде всего критики подняли вопрос о репрезентативности источниковой базы, на которую опирался в своей работе Каштанов: поскольку до нас дошла только часть актов XVI в., причем почти исключительно монастырских, это налагает определенные ограничения на исследовательские выводы[1327]. Кроме того, была оспорена предпринятая Каштановым попытка объяснить выдачу чуть ли не каждой жалованной грамоты политическими мотивами[1328]. Ввиду важности этого вопроса для нашего исследования, остановимся на нем подробнее.
По предположению Н. Е. Носова, отстаиваемый С. М. Каштановым тезис о политической направленности каждого официального документа, выданного великокняжеской властью, представляет собой развитие принципа «классового подхода» к актовому материалу, сформулированного Л. В. Черепниным в его классическом труде «Русские феодальные архивы» (1948 г.)[1329].
