«Все это не может не вселять тревоги не только в тех лицах, которые основательно ознакомились со значением и деятельностью масонства, как величайшего подпольного рычага мировых событий и государственных переворотов, но и просто среди массы честных и рассудительных русских граждан, т. е. тех, ум и сердца которых не подверглись масонской заразе.
Тревога эта тем сильнее и тем основательнее, что наше правительство не принимает решительно мер к ограждению тайны охранного дела, и в самой Думе допускает — если так можно выразиться — «легализацию революции».
В то время как за пределами Государственной Думы правительство привлекает к ответственности за принадлежность к известным антиправительственным союзам и партии, оно же терпит официальное представительство этих союзов и партий в Государственной Думе и предоставляет простор тем из этих представителей, которые в стенах Таврического дворца или за стенами его обнаруживали не только явную солидарность с элементами революционными, но даже и соучастие и в заговорах».[665]
Три нелегальные партии — социал-демократы, трудовики (т. е. социал-революционеры) и кадеты начинают заменять для тайной еврейской силы открытые масонские ложи, ибо, будучи проводниками еврейских внушений, они в то же время имеют возможность выступать открыто в Государственной Думе от своего имени и таким образом приучают как правительство, так и общество к своему явному и преступному существованию.[666] Все в душе это сознают. Вот, что пишет опять таки М. Меньшиков:
«Процесс барона Унгерн-Штернберга, прошедший за глухо закрытыми дверьми, возбуждает сильную и вполне справедливую тревогу в обществе. Преступный барон, как известно, добыл и перепродал за границу доклад, внесенный в Государственную Думу, относившийся и нашей государственной обороне. Но вот вопрос: может ли вообще оставаться в секрете доклад, вносимый в столь пестрое и столь многоголовое учреждение, какова Государственная Дума? Пусть этот доклад не оглашается в открытом заседании Думы, пусть он даже не выходит из особой комиссии, обязанной держать его в секрете. Но имеются ли — действительные гарантии в том, что секрет этот будет соблюден? Дело названного барона свидетельствует, что гарантий нет, да и быть их не может. Государственная Дума наша — не древний римский сенат, показавшийся одному чужестранному послу собранием богов. Государственная Дума состоит не сплошь из таких государственных людей, на мудрость и патриотизм которых отечество могло бы положиться. Высокое законодательное совещание у нас придумано так остроумно, что на горсточку верных государству представителей приходится вдвое больше людей легкомысленных и невежественных, да столько же враждебных ему. Явно враждебных, до преступности, которая не преследуется только потому, что преступники в данном случае сами состоят в звании законодателей.
Государственная Дума единственное учреждение, в котором государство допускает присутствие своих разрушителей — социалистов и революционеров и даже предоставляет их голосам решать иногда судьбу государственных вопросов»…[667]
«Правительство, — продолжает в свою очередь г. Некий, — обязано, как в интересах государства, так и в интересах мирного населения, сознавать грань между преобразовательным и революционным движением; обязано зорко следить не только за чернорабочими, но и за белоручками революции; не только за теми, которые выполняют чужую волю из подполья с браунингами и бомбами в руках, но и за теми, которые с кафедр университетов и законодательных палатах, или же в качестве государственных и общественных деятелей, или, наконец, путем печати — революционируют массы.
Правительство — в лице благожелательных к России, честных и прозорливых представителей — в наличности которых мы не сомневаемся, обязано наконец серьезно отнестись к той всемирной организации и к тому тайному заговору, о котором раньше говорили лишь шепотом, а теперь громко предостерегают те немногие, которым удалось проникнуть в тайну опасного сообщества, держащего в своих руках гибельные средства разрушения государств».
«Необходимо во что бы то ни стало отбросить самоуверенное величие и беззаботность светских людей; пора отрешиться от влияния призрачных, мнимо научных теорий и ознакомиться с поразительными по своей логичности и документальной осведомленности сочинениями, разоблачающими масонский вопрос. Надо серьезно глубоко вдуматься во все прочитанное, проверить свои впечатления путем личных наблюдений и сопоставлений в области политических в общественных явлений. Усвоение основных задач и приемов грандиозной и хитросплетенной организации, считающей столетия своего существования, требует широкого и ясного ума; но опять-таки, думается, что в таких умах в России нет недостатка.
Освоившегося с масонскими учениями овладевает чувство жути и беспомощности, но зато как бы пелена спадет с глаз, и многое из того, что казалось странным и непонятным, станет ясным как ход математической задачи.
Что еще недавно, в силу доверия к якобы авторитетным мнениям ученых, приписывалось влиянию каких-то исторических законов и стихийному движению народных масс, окажется, по проверке, результатом планомерных действий тайных обществ…
Шифрованных депеш нельзя разбирать, не зная шифра.
Деятельность масонов является такого рода шифром, познание которого проливает свет на самые таинственные явления и факты в прошлом и настоящем, и в особенности помогает разобраться в хаосе современной русской и мировой жизни.
Тем же, которые отрицают всякое значение за масонством и при одном слове «масон» или «еврей» выражают на лице снисходительную или ироническую усмешку, принимая тон, который свойственен взрослым в разговоре с детьми, можно и должно отвечать: «безумно отрицать то, чего не знаешь!»[668]
Остается сказать, что наряду с масонскими ложами и масонскими организациями, куда наравне с христианами входят и евреи, существуют в России и специальные, чисто-еврейские организации, куда христиане уже не допускаются.
«Если мы сильны действием врассыпную, — говорит еврей Бикерман, — действием в чужих рядах и под чужими знаменами, в партии к.д. или с.д., или какой-либо другой… то это не значит, что еврейских организаций не должно быть, не значит также, что их не может быть вовсе. Где поскольку еврейские силы могут объединиться для живого дела, они объединяются: политическая борьба поглощает все силы, не оставляя втуне ни одною рода оружия!»[669]
«Если золото — первая могущественная сила этого мира, то вторая — безусловно пресса… Евреи обязаны захватить в каждой стране периодическую печать в свои руки, направлять общественное мнение и руководить им сообразно с нашими видами… Держа прессу в наших руках, мы оттесним христиан от всякого влияния и продиктуем миру все то, во что он должен верить, что должен презирать и проклинать…
Мы будем в состоянии превратить тогда истину в неправоту, бесчестье возвести в добродетель и поколебать неприкосновенный до сих пор строй семейный… Мы будем в силах искоренить тогда все, во что верили до сих пор наши враги!..[670]
Увы! Эта программа пражского синедриона осуществляется у нас с непоколебимой точностью!
Русская печать находится в руках у евреев!!!
Еще сорок лет назад, когда были обнародованы «пражские речи», евреи кричали, что это злостные измышления христиан, и это могло казаться правдоподобным, настолько это было чудовищно. Но теперь, когда эта программа буквально выполняется, когда мы стоим лицом к лицу с грозным еврейским вопросом, неужели и теперь это страшное разоблачение не заставит нас опомниться!?.
Уже всего 8 лет спустя после выхода книги Редклиффа, Ф. М.
Достоевский писал 28 февраля 1878 года Н. С. Гриценко:
«…Вот вы жалуетесь на жидов в Черниговской губернии, а у нас здесь в литературе уже множество изданий, газет и журналов издается на жидовские деньги жидами, (которых прибывает в литературу все больше и больше), и только редакторы, нанятые жидами, подписывают газету или журнал русскими именами — вот и все в них русского. Я думаю, что это только еще начало, но что жиды захватят еще гораздо больший круг действий в литературе, а уж до жизни, до явлений текущей действительности я не касаюсь: жид распространяется с ужасающей быстротой!» Характер и направление этих «русских» органов печати достаточно всем известны.
«В этих изданиях, — пишет Брафман, — евреи постоянно толкуют об эмансипации, о существующих будто бы между русскими средневековых предрассудках относительно евреев, о христианском фанатизме и в то же время о великих еврейских талантах, и т. п. Все русское поражает своей огрубелостью, тупостью, угловатостью. Дух русской национальности остается тут или глух и нем, или покрыт средневековою тьмою. Если же на чем еврейском, которое вообще выставляется просвещенным, возвышенным и светлым, где-нибудь окажется изъян или пятно, то это непременно продукт христианского фанатизма, или глупости и жадности русских чиновников, и т. д. Все дурное русское, повторяем, умышленно выводится здесь на сцену, но не потому, что оно дурное, а потому, что оно русское. Здесь собран сор не для того, чтобы очистить избу, но для того, чтобы бросить его в лицо хозяину!» [671]
