40. Итак, Домициан приказал сенату определить Агриколе триумфальные знаки отличия61, почетную, увенчанную лавровым венком статую и все, что полагается вместо триумфа, присовокупив к этому пышные словесные восхваления, а также распространить слух, что ему предназначена провинция Сирия, место правителя которой за смертью Атилия Руфа было свободным и сохранялось для кого-нибудь из заслуженных мужей. Многие были убеждены, что посланный к Агриколе вольноотпущенник из числа используемых для особо доверительных поручений получил приказание вручить ему указ о назначении в Сирию, если застанет его в Британии, и что этот вольноотпущенник, встретив корабль Агриколы в проливе между Галлией и Британией и даже не окликнув его, возвратился к Домициану. Не знаю, правда ли это или только правдоподобный, принимая во внимание нрав принцепса, вымысел. Между тем Агрикола передал провинцию, в которой водворились мир и спокойствие, своему преемнику62. И чтобы его прибытие не было отмечено стечением вышедших приветствовать его толп, он, упредив рвение друзей, въехал в Рим ночью и ночью же явился, как было предписано, во дворец; встреченный равнодушным поцелуем и не удостоившись ни единого слова, он замешался в толпу раболепных придворных. Не желая отягощать праздных людей, среди которых он оказался, своей славою военачальника, он постарался смягчить ее добродетелями иного свойства и повел спокойное и свободное от всяких занятий существование, скромный в образе жизни, любезный в речах, сопровождаемый одним, много двумя друзьями и вообще настолько простой и доступный, что те, у кого в обычае судить о великих мужах в меру их самонадеянности и надменности, увидев Агриколу и присмотревшись к нему, задавались вопросом, чем он достиг знаменитости, и лишь немногие находили этому объяснение.
41. В эти дни Агрикола не раз был обвинен заочно перед Домицианом и так же заочно оправдан. И причина нависшей над ним опасности - не какое-нибудь определенное, вменявшееся ему в вину преступление и не жалоба кого-либо, считавшего себя оскорбленным, а сам неприязненно относившийся к какой бы то ни было добродетели принцепс, и полководческая слава Агриколы, и самая зловредная порода врагов - хвалящие. К тому же вскоре последовали такие обстоятельства для государства, которые больше не позволяли обходить молчанием имя Агриколы: столько войск в Мезии и Дакии, в Германии и Паннонии потеряно из-за беспечности или малодушия полководцев, столько военачальников вместе со столькими когортами разгромлено и захвачено в плен; под угрозой не только пограничные укрепления и берега Дуная, но и зимние лагери наших войск, да и все наши владения в этих краях. И так как мы терпели урон за уроном и всякий год ознаменовывался новыми похоронами и новыми поражениями63, народная молва стала настойчиво требовать вручения Агриколе верховного начальствования над войском, причем все сравнивали его энергию, твердость и испытанное в стольких войнах мужество с бездеятельностью и трусливостью остальных. Как известно, эти толки раздражали Домициана, ибо лучшие из вольноотпущенников, побуждаемые любовью и преданностью, худшие злокозненностью и завистью, всячески распаляли принцепса, и без того склонного ко всему дурному и низменному. Таким образом, слава Агриколы и вследствие собственных его добродетелей, и вследствие присущих другим недостатков возрастала и ширилась и тем самым влекла его на край пропасти.
42. И вот настал год, в котором ему предстояло получить по жребию должность проконсула Африки или Азии, но после расправы, недавно учиненной над Цивикой64, ни Агрикола не нуждался в совете соблюдать осторожность, ни Домициан - в примере для устрашения. Но к Агриколе все же явились некоторые из посвященных в замыслы принцепса и без околичностей спросили его, намерен ли он уехать в провинцию. Сначала они говорили намеками, всячески расхваливая покой и досуг, затем пообещали ему оказать содействие в удовлетворении его просьбы, буде он откажется от проконсульства, и, наконец, потребовали этого уже не таясь, а настаивая и угрожая, и повлекли его с собой к принцепсу. Тот, заранее готовый к притворству, с надменным и неприступным выражением лица выслушал молившего снизойти к его просьбе Агриколу, изъявил согласие и дозволил, чтобы за это ему была принесена благодарность, не постыдившись выдать за благодеяние то, чего домогался из ненависти. Обычно выплачиваемого проконсулам содержания, которое им самим было предоставлено некоторым, он, однако, Агриколе не дал, то ли задетый тем, что тот не добивался его, или, быть может, из опасения, как бы не показалось, что он купил то, чего в действительности не допустил. Человеческой природе свойственно питать ненависть к тем, кому мы нанесли оскорбление: и душа Домициана так же легко распалялась гневом, и чем сдержаннее он был, тем более неумолим, но благоразумная умеренность Агриколы смягчила его, ибо тот не искал славы и не искушал судьбы ни непреклонностью, ни выставлением напоказ своей независимости. И да будет ведомо тем, у кого в обычае восторгаться недозволенной дерзостью по отношению к наделенным верховною властью, что и при дурных принцепсах могут существовать выдающиеся мужи и что послушание и скромность, если они сочетаются с трудолюбием и энергией, достойны не меньшей славы, чем та, которую многие снискали решительностью своего поведения и своею впечатляющей, но бесполезной для государства смертью65.
43. Кончина Агриколы повергла нас в скорбь, его друзей - в глубокую печаль; огорчила она и посторонних и даже вовсе его не знавших. Простой народ и вечно поглощенные своими заботами занятые люди то и дело собирались у его дома, толковали о нем и в общественных местах, и в тесном кругу; и не было никого, кого бы обрадовало известие о смерти Агриколы или кто бы тотчас забыл про него. Сожаления о нем усиливал и упорно державшийся слух, что его умертвили ядом: не решусь ничего утверждать, поскольку ничто не доказано. Во всяким случае во время последней болезни Агриколы его навещали чаще, чем это принято при дворе, который обычно довольствуется сообщениями посыльных, и виднейшие из императорских вольноотпущенников и приближенные врачи принцепса, то ли из-за его забот о больном или, может быть, для наблюдения за происходящим с ним и вокруг него. В день смерти Агриколы мельчайшие подробности в состоянии умирающего докладывались императору при посредстве расставленных определенным образом скороходов, и никто не верил, что необходима такая поспешность, чтобы узнать печальную весть. Впрочем, Домициан казался подавленным, и весь его облик выражал душевную горесть возможно, и искреннюю, ведь того, кого он так ненавидел, не было больше в живых, а возможно, и потому, что он принадлежал к числу тех, кому легче скрывать ликование, нежели страх. Достоверно известно, что, прочитав оставленное Агриколой завещание, в котором он назначил Домициана сонаследником66лучшей из жен и почтительнейшей из дочерей, тот не скрыл своей радости, как если бы был по заслугам отмечен этим знаком признательности покойного. Его душу вконец ослепила и развратила беспрерывная лесть, и он оставался в неведении, что хороший отец избирает в сонаследники только дурного принцепса.
44. Родился Агрикола в третье консульство Гая Цезаря, в самые июньские иды; скончался на пятьдесят четвертом году отроду, в десятый день перед сентябрьскими календами, в консульство Коллеги и Присцина67. Что касается его внешности, то, если бы потомки пожелали узнать, какою она была, замечу: скорее приятною, чем внушительной: в его чертах не было ничего властного; его лицо неизменно выражало благожелательность. В нем легко можно было признать хорошего человека и охотно - великого. И, действительно, хотя он был похищен смертью на полпути и в цветущем возрасте, принимая во внимание его славу, он прожил очень долгую жизнь. Ведь по достижении им истинных благ, которые покоятся в добродетелях, а также консульских и триумфальных отличий чем еще могла бы его одарить судьба? Чрезмерными богатствами он не обладал, но состояние его все же было весьма значительным. И так как жена и дочь пережили его, он может быть сочтен даже счастливым: ведь он избежал неотвратимых в будущем бедствий, уйдя с ничем не омраченным достоинством, в сиянии славы, при благополучно здравствующих родичах и друзьях. И раз ему не дано было дожить до зари, возвестившей наш счастливейший век, и увидеть Траяна принцепсом68, что он в нашем присутствии пророчески предвещал и чего хотел всей душою, грустным утешением в его безвременной смерти может быть то, что ему не пришлось изведать бедствий уже после него наступившего времени, когда Домициан уже не с роздыхами, и передышками, а с неослабною силой и как бы не разжимая рук принялся душить Римское государство.
45. Не увидел Агрикола ни осады курии69, ни того, как силой оружия был разогнан сенат, ни учиненных при том же погроме умерщвлений стольких сенаторов, ни изгнания и ссылки стольких женщин из знатнейших родов. При его жизни о Каре Меттии можно было судить лишь по одной одержанной им победе, и еще за стенами альбанской твердыни70выкрикивал свои приговоры Мессалин, и уже тогда было предъявлено обвинение Бебию Массе. Но затем нашими собственными руками мы отвели в темницу Гельвидия; нас потряс вид Маврика и Рустика71, нас обрызгала невинная кровь Сенециона72. Нерон по крайней мере отводил глаза в сторону, и лишь после этого приказывал творить преступления, и не смотрел, как они совершаются; но в правление Домициана злейшее из наших мучений заключалось в том, что мы видели его и были у него на виду, что любой наш вздох отмечался и записывался, что для того чтобы указать своим приспешникам на стольких побледневших людей, было достаточно его хорошо известного свирепого взгляда и заливавшей его лицо краски, которою он отгораживался от укоров совести.
