Тем не менее учреждения и чиновники всех уровней действительно оперативно и организованно реагировали на ситуацию. Они достойно выполняли работу, ставили перед собой только достижимые цели и реализовывали их. Среди стоявших перед ними задач было повышение объемов сельскохозяйственного производства, но сорвано оно было не сопротивлением крестьян (в форме сокращения посевных площадей), а экстремальными погодными условиями. Более того, как уже отмечалось, осенью 1928-го и весной 1929-го крестьяне в действительности засеяли существенно больше площадей, чем ранее.
В-третьих, в вопросах поставки продовольствия в 1928–1929 гг. Украина вовсе не выполняла роль сырьевой колонии для России, как утверждал в свое время Волобуев. Как уже отмечалось, во время этого кризиса и голода Украина получила больше продовольствия, чем вывезла в другие республики. Несмотря на то что этот единичный пример неспособен полностью опровергнуть аргументы Волобуева, он вполне показателен. В данном случае советские власти пошли на существенные уступки Украине, отреагировав на, несомненно, природный катаклизм, и передали из России в Украину необходимые ресурсы для оказания продовольственной помощи и восстановления сельского хозяйства.
Во многих работах, посвященных советскому режиму и крестьянству, упор делается на карательном и эксплуататорском характере политики правительства и воплощении ее в жизнь чиновниками. Авторы этих работ утверждают, что подобная практика укоренилась во времена гражданской войны, пошла на убыль во времена нэпа, но затем возродилась во время зернового кризиса и стала единственным вариантом отношений между крестьянами и государством — базовым элементом советского тоталитаризма, фундаментально отличающимся от «нормального» государства.
Представленные в данной работе свидетельства открывают перед читателем другую грань советского режима — обеспокоенность необходимостью смягчить страдания (а вовсе не создавать их), особенно в период зернового кризиса. Это правда, что ведомства по оказанию помощи в 1928–1929 гг. действительно пытались ограничить размеры помощи беднейшему крестьянству, кормящим матерям и новорожденным. С одной стороны, это выглядит как жестокость, но некоторые западные организации по оказанию помощи во время голода 1921–1923 гг. использовали этот же принцип. Например, менониты, оказывавшие помощь в Украине, отказывались помогать тем, у кого были хоть какие-нибудь активы, к примеру лошадь. Такая политика стала отражением существовавшего дефицита продуктовых запасов, который испытывали упомянутые учреждения, и подобная ситуация была характерна для страны в целом, в оба периода голода.
Сегодня правительства используют различные методики «проверок материального положения» — то, что в СССР называли «сальдо», — до того как обеспечить граждан доступом к материальной помощи и прочим социальным благам для бедных. Используемые критерии — сопоставление доходов и активов с утвержденными статистическими нормами типа «черта бедности» — очень похожи на стандарты, использованные Урядкомом в процессе принятия решения о том, имеет ли право конкретный регион на получение помощи.
Учреждения, задействованные в программе помощи в 1928–1929 гг., функционировали как обычные бюрократические аппараты в «нормальных» государствах и в остальных вопросах. Существовали определенные конфликты целей и интересов. Эти организации проявляли бюрократическую неповоротливость, но подобные примеры можно встретить в любой стране, в том числе и в США (как в частном, так и в государственном секторе). Несмотря на эти трудности, упомянутые учреждения объединяла общая задача оказания помощи, и им удалось реализовать существенную часть стоявших перед ними задач. Вполне очевидно, что их усилия спасли множество жизней. В этом контексте «экстраординарные меры», предпринятые режимом во время зернового кризиса, приобретают совершенно иной смысл: они приводили к дефициту продуктов в некоторых регионах для некоторых категорий крестьян, но тем не менее существенно облегчили бедственное положение действительно голодающих жителей большей части Украины (не говоря уже об остальных районах страны).
Естественно, результаты этих усилий, в том числе и экстраординарных мер, принесли благо по сравнению с тем, что могло бы случиться, если бы правительство ничего не предпринимало, просто полагаясь на рынок. В таком случае дело обстояло бы так, как это было во времена голода в Индии, когда миллионы людей погибли от голода и сопутствующих ему эпидемий. В некоторых местах, например в 1943 г. в Бенгалии, люди гибли от голода прямо перед витринами магазинов, наполненных деликатесами, которые они не могли себе позволить. А британские колониальные власти в это время утверждали, ссылаясь на классические законы политэкономии, что рынок урегулирует все проблемы без их вмешательства. Как уже отмечалось, многие группы жителей Украины и прочих регионов Советского Союза во время зернового кризиса столкнулись с такой же ситуацией, когда рыночные цены на продукты вырвались из-под контроля.
Обсуждение влияния рассмотренного кризиса на решение советской власти провести коллективизацию сельского хозяйства выходит за рамки данной статьи, особенно с учетом того, что первые крупные кампании по коллективизации и раскулачиванию начались не ранее весны 1929 г. А к тому времени Урядком и его местные отделения практически завершили большую часть своей работы. Голод 1928–1929 гг. в Украине грянул в третий раз за 7 лет по причине природных катаклизмов, и стал самым крайним проявлением более масштабного продовольственного кризиса, поразившего большую часть страны. Ценовая политика вовсе не была единственной и даже главной причиной этого кризиса. Советский Союз был очень уязвим перед природными катаклизмами, а советские лидеры трактовали эту уязвимость как отсталость сельского хозяйства по сравнению с Западом. Например, в июле 1928-го, когда украинское правительство начало предпринимать первые шаги по организации помощи жертвам голода, Петровский сравнил советское сельское хозяйство с французским:
«где фермеры составляют 45 % населения, но кормят всю страну. Давайте возьмем сельское хозяйство США, обеспечивающее продовольствием все государство, и конкурирующее на всех рынках. Но наши крестьяне — 83 % населения — находятся на столь низкой ступени развития, что не могут обеспечивать хлеб в достаточном количестве как для остальных 17 % населения промышленных центров и городов, так и для самих себя».
На конференции, посвященной организации совхозов в восточных регионах СССР, проходившей в Москве в мае 1928 г., т. е. вскоре после того как неурожай 1928-го стал вполне очевиден, украинский чиновник Грушевский, руководитель Укрсовхозтреста, одобрил этот проект, пояснив свое мнение ограниченным производственным потенциалом крестьянского сельского хозяйства. Отметив, что Украина обеспечивает около 40 % всех запасов советского зерна, он упомянул о неурожае осени 1928 г. и добавил: «Достаточно только одной Украине пережить неурожай, и все мы окажемся в сложной ситуации». Голод в Украине стал для советских лидеров важной составляющей аргумента о необходимости изменений в советском сельском хозяйстве.
http://news2000.org.ua/f/44056
Сталин, советское сельское хозяйство и коллективизация
Коллективизацию советского сельского хозяйства в 30-е годы вполне можно считать наиболее важной и болезненной из множества трансформаций, на которые коммунистический режим обрек народы бывшей Российской империи.
В исторических и прочих публикациях эта политика рассматривается со значительной долей двойственности. С одной стороны, этот процесс отличался высокой степенью насилия и жестокой политикой «раскулачивания». Он спровоцировал многочисленные протесты крестьянства, разрушил сельскохозяйственную систему и стал одним из факторов Великого Голода 1931–1933 годов (хотя и не самой главной причиной).[1] В то же время коллективизация привела к существенной модернизации традиционного сельского хозяйства в Советском Союзе и заложила фундамент для относительно высокого уровня производства продуктов питания и потребления в 70—80-х годах.[2]
Двойственность мнений в отношении коллективного сельского хозяйства распространяется и на намерения советского режима, осуществлявшего коллективизацию. В частности, ключевым моментом для понимания мотивов, подтолкнувших режим к принятию решения о проведении такой политики, является отношение Сталина к крестьянству и сельскому хозяйству с учетом роста авторитета и полномочий, которые Сталин приобрел к концу 20-х годов. Тем не менее научное обсуждение его взглядов на сельское хозяйство и связанные с этим вопросы (крестьяне, голод, развитие сельского хозяйства) представляется проблематичным. Например, редко где в исследованиях (практически нигде) обсуждаются его ранние работы, посвященные крестьянству. В некоторых исследованиях враждебность Сталина к крестьянам считается аксиомой и рассматривается как фундаментальное объяснение причин трагедий, пережитых крестьянством в 30-е годы. Так, например, поступает Роберт Конквест, цитируя Хрущева, заявившего, что «для Сталина крестьяне были быдлом».[3]
