В этом случае и посольство 839 года объясняется очень просто — речь шла о неких династических связях, скорее всего, в рамках одного рода или сословия (русского, то есть военно-царского). Иначе говоря, о призвании (выборе, разумеется не в нынешнем демократическом понимании этого слова) князя, в высшей степени легитимного с точки зрения «права крови», в чем, естественно, были заинтересованы обе стороны. Разумеется, и политический интерес Карла Лысого — распространение своего влияния — сбрасывать со счетов мы никак не можем. Но он никак не противоречил тогдашней «геополитике» северо-восточных Россов, тех же самых троянских потомков.
Любопытен пассаж современного автора, постигающего историю с явным креном в интуитивный метод, в противовес академическому позитивизму, что имеет свои плюсы — невероятную, почти патологическую зоркость! — но и очевидные минусы. Данный автор (В. М. Кандыба) стоит на позициях неоспиритуализма и «украинофильства», что порождает оценки, за которые мы здесь не берем ответственности на себя, равно как и за «кондово-советский» язык. Нам важны не вкусовые оценки господина Кандыбы, а «структурная концепция», которую он излагает. Итак:
«Тем временем, Винетский Князь Рурик, сын Князя Годлава (? — В. К.), прославившись на всю Европу жестокостью, решил воспользоваться ослаблением Киева и по совету франкского короля Карла Лысого (sic! — В. К.) овладеть должностью Новгородского Князя и попытаться противопоставить его Киеву, захватив власть в северной части Империи. Воплощая задуманное, Рурик организовал усилиями своего влиятельного в Новгороде родного деда — Гостомысла, чтобы на очередных выборах Князя прошла его кандидатура. Впоследствии Рурик уничтожил все документы и следы своей прошлой жизни […] Свою дружину из Винеты Рурик переселил в Изборск, а всех остальных расселил на Ладоге и Белоозере. Правил Рурик 17 лет и за это время полностью подчинил финно-угров, балтов и значительно расширил контроль Новгорода над дальними северными и северо-восточными территориями, показав себя умным и дальновидным политиком. Накопив достаточно военных сил, Рурик начал готовить поход на столицу…»
Отметив (на данный момент вскользь), что Киев не был тогда «столицей», все же укажем, что несколько иная, хотя и очень близкая, история Рюрикова призвания изложена у В. М. Татищева, основывавшегося, как известно, не на Несторовой, а на более древней Иоакимовской летописи (архиепископ новгородский Иоаким умер в 1030 году). Согласно Татищеву, в глубокой древности родные братья Славен и Скиф воевали на юго-востоке, затем осели на Дунае с большим войском, часть которого двинулась на север и основала город Славенск (о нем, как о древнейшем русском городе, мы уже говорили). Славенский князь Ванадал оставил после себя трех сыновей — Владимира, Избора и Столпосвята. От Владимира — девять колен до князя Буривоя, который вел войны с варягами за обладание Бярмией (Биармией или Великопермией, землей, географически точно совпадающей с будущей Землей Святой Софии). В конце концов он потерпел поражение, однако люди испросили у него сына на княжение «в Велицеграде» (видимо, Новгороде-Славенске). Этим сыном и был Гостомысл, который, разбив варягов, заключил с ними мир. Далее, по Татищеву, Гостомысл, не имеющий сыновей, призывает на новгородское княжение своего зятя Рюрика — основателя Русского Царского Дома. В данном случае речь идет не о прямом родстве (дед-внук), а о свойстве, однако в любом случае можно говорить о едином родовом клане Северной Европы — Руси. Исходя из уже сказанного о Вагрии как Старой Франкии, речь идет в данном случае о совершенно естественном воссоединении, «аншлюссе» Старой Франкии и Старой Руси, что… одно и то же!
Анализируя Несторову летопись, исследователь начала прошлого века Герман Фридрих Голлман (кстати, хотя и немец, решительный противник переводов и толкований Байера, Миллера и Шлецера), писал:
«Афетова также поколеная и сии Варяги, Шведы, Норвежцы, Датчане (Руссы, Англичане, Испанцы, Поляки), Италианцы, Римляне, Немцы и пр. или в Несторовом языке Варяги, Свеи, Нурмани, Готе, Русь, Агляне, Галичане (почему ж не Французы?), Волохи, Римляне, Немцы. Г. Шлецер даже и здесь хочет опустить слово Русь; потому что оно находится между датчанами (Jutten), Англичанами и Испанцами (Французами)». Согласно Голлману, Варягами назывались все германские поколения обитателей Балтийского и Северного морей, а также и моря Средиземного — это последнее у арабского писателя Абулфеды называется море Warank. Сопоставляя это свидетельство как с Младшей Эддой, так и с материалами по истории франков, мы легко отождествим «варягов» с потомками троянских царей как по Энеевой, так и по Приамо-Антеноровой нисходящим линиям. «Итак, — пишет Голлман, — тех самых Варяго-Русов, которые пришли в Новгород, должно искать в весьма обширной прибрежной стране; только они прибыли из-за моря, а не с ближайших приграничных берегов. Они пришли из отдаленной страны. Теперь спрашивается: из какой же именно вышли они страны, Варягами обитаемой?»
Какой же ответ нашел исследователь на свой вопрос?
«Читая Ютландское уложение (Lowlok), я находил, что дошедшие законы имеют также весьма большое сходство с нашими древними Фрисландскими и Саксонскими законами, а сии во многих местах сходствуют с нашим Рустрингским уложением Азега (Asegabuch) и другими собраниями как сей, так и прочих стран Северной Германии; так что, чего в одном нет, то в другом находится, будучи представлено в различном виде, смотря по месту, времени и обычаям. Содержание сих законов одинаково; и если сравнивать Leges Anglorum et Verinorum, о коих упоминает Виарда в своей Истории Восточной Фрисландии: тогда бы открылось в оных еще больше сходства с древними Российскими законами, кои собраны Ярославом Владимировичем».
Г. Ф. Голлман обнаруживает даже сходство древнерусского языка с древне-фризским. Напомним, кстати, что по мнению германо-фризского ученого XX века Германа Вирта, фризская культура сохранила прямую связь с древнейшей гиперборейской, с изначальным «нордическим протохристианством», более того, именно ей принадлежат ставшие известными впоследствии так называемые Хроники Ура-Линда. Во всяком случае, «исходя из Несторова перечисления, — утверждает Г. Ф. Голлман, -…мы должны искать первобытных Руссов между Ютландией, Англиею и Франциею, и, следовательно, отечество Варяго-Руссов надлежит полагать на берегах Немецкого моря, простирающихся от Ютландии до пределов Франции, откуда пришли они в Новгород и сделались сперва в Новогороде, а потом по всей России господствующим народом».
Напомним, это исконные исторические владения Меровингов до того, как стали они так себя именовать (в германской традиции они — Вельсунги, те же самые потомки троянских царей). Именно где-то здесь, в низовьях Рейна и произошло, согласно легенде, знаменитое «посещение» уже беременной жены короля Клодио кентавром (мы говорим здесь, разумеется, о мифе, а не о «реальном» историческом событии, то есть не о видимом «проявлении» мифа).
Напомним, согласно этому мифу, королева, жена короля Клодио или Клодиона, сына короля Дидиона (Дадона) и внука полулегендарного Приамова потомка Фарамонда, также короля салических (то есть приморских, а также солнечных или «пропитанных солью») франков, будучи уже, по-видимому, беременной, купаясь в море, оказалась преследуема неким то ли кентавром, то ли китом с бычьей головою (Кит Тур Аз = Китоврас, то есть тот же кентавр). Согласно русской апокрифической «Повести о Еве», такое же чудовище (Коутур или Кутувр) преследовало в раю согрешившую Еву, а «Повесть о Соломоне и Китоврасе» называет его Соломоновым братом, сыном Царя Давида и Матери Сырой Земли. Через девять месяцев королева родила сына, которого назвали Меровеем или Мiровеем — по старо-французски Merevei также чудо или диво (monstre). Этот «дважды рожденный» царь и стал, согласно легенде, родоначальником Меровингов. Подобные средневековые символические легенды сопровождали рождение многих героев и царей. Так, нечто подобное переживала мать Императора Юстиниана. Позднее, чисто моралистическое, сознание воспринимало такие легенды в сугубо «инфернальном» ключе, однако мы должны помнить о сакральном и сугубо христианском смысле средневекового бестиария, образы которого всегда «двоятся». Так, лев одновременно символ и Христа и антихриста, единорог — ярости и фаллической похоти и одновременно строгого целомудрия и т. д. Впрочем, рассуждение на эту тему уведет нас очень далеко. В случае же Меровингов дело обстоит особым образом. Изначальное пребывание Китовраса в раю и таинственное родство его с царем и псалмопевцем Давидом знаменует прикровенное христианское освящение троянской династии еще до ее официального Крещения.
Запомним только это обстоятельство: оно еще очень пригодится нам, когда мы будем говорить об описаниях византийскими авторами походов Олега Вещего. Но не умолчим о важнейшем факте. Под обличием бестиария часто скрывалось смешение династических кровей. Хронисты отмечают у франкских королей после Меровея родовую метку — крест на груди или между лопатками. Одно из наиболее распространенных толкований этого — кровь троянской династии неким образом смешалась с кровью бежавшей в Европу первохристианской общины — с одной стороны еще более (неизмеримо!) возвышает в глазах христианского мира этот факт и так высочайший род, с другой — породило в истории многовековую интригу, о которой пойдет речь в заключении нашего исследования. Но пока все это еще впереди. Сейчас нас интересует движение династии на Восток.
