К югу от атакуемой южной флеши, у деревни Утицы, стоял генерал Тучков 1-й со своим 3-м корпусом. Багратион приказал Тучкову, которому приказывать он не имел права, потому что Тучков подчинен был Барклаю, чтобы тот немедленно, прислал ему на помощь дивизию Коновницына. Тучков послал. Но, конечно, этого было мало против громадной армии и притом лучших, отборных сил, брошенных на флеши Наполеоном.
У Тучкова 1-го, когда Кутузов распорядился поставить его на крайней южной оконечности левого фланга, были под командой следующие силы: 3-й пехотный корпус, 6 донских казачьих полков и 7 тысяч ополченцев. Но Тучков не по своей вине не мог оказать в тот момент Багратиону всей помощи, какую хотел бы.
Выше, где говорилось о распоряжениях Кутузова при объезде им расположения русских войск 25 августа (6 сентября), было уже отмечено, что Беннигсен самовольно (и даже не уведомив главнокомандующего) отменил приказ Кутузова о «засаде».
Яркий свет на всю эту историю бросают записки Щербинина вместе с некоторыми другими Материалами Военно-ученого архива главного штаба, изданными В. Харкевичем в 1900 г. Оказывается, что только в начале 1813 г., за два месяца до смерти, Кутузов узнал, как поступил с ним и с Тучковым 1-м граф Беннигсен, так усердно, заметим кстати, старавшийся очернить светлое имя Кутузова и при жизни и, особенно, после смерти великого фельдмаршала. Вот что поведал Щербинин. После осмотра бородинской позиции Кутузов возымел намерение поставить часть войска «скрытно от неприятеля» позади левого фланга. «Когда неприятель… употребит в дело последние резервы свои на левый фланг Багратиона, то я пущу ему скрытое войско во фланг и тыл»,-таковы были точные слова Кутузова. Когда посланный Кутузовым инженерный капитан донес, что местность чрезвычайно благоприятствует этому плану, то 3-й корпус (Тучкова 1-го) и московское ополчение были поставлены Кутузовым в этой «засаде». Объезжая позицию 25 августа (6 сентября), накануне битвы Беннигсен вдруг отменил все сделанное по приказу Кутузова, да еще отменил «с досадой». И Тучков вышел из «засады» и выдвинул свой 3-й корпус к егерской бригаде, отделявшей левый фланг от утицкого леса. Щербинин, бывший при этом, убежден был, что Беннигсен совершает свой поступок с разрешения главнокомандующего. Но обнаружилось (к сожалению, слишком поздно), что Кутузов понятия не имел об этой неслыханной дерзости и самоуправстве Беннигсена.
Лишь в феврале 1813 г. в Калише, в главной квартире Кутузова, Щербинин в случайной беседе с Толем спросил Толя, почему Кутузов тогда переменил свой план относительно засады на левом фланге Бородинского лагеря. Щербинин рассказал все, и «изумленный» Толь сейчас же бросился к Кутузову, который и узнал тогда впервые обо всем. «Можно представить себе,- пишет Щербинин,- как во время Бородинского сражения Кутузов, полагавший Тучкова в скрытом месте, удивлен был известием, что Тучков сделался предметом и скоро жертвою первого натиска французов. На бедного Тучкова пало даже подозрение в главной квартире, что он не умел держаться». Его корпус сражался с 10-тысячным корпусом Понятовского, а сам он был убит наповал, и поэтому свалить на него все вины стало легко.
Вся вредоносность этого самоуправства Беннигсена выяснилась лишь впоследствии, когда из попавших в руки русских бумаг маршала Бертье выяснилось, что если бы Тучков со своим 3-м корпусом и ополчением явился, как рассчитывал Кутузов, к концу боя за Семеновское, «то появление этого скрытого отряда, по плану Кутузова, а во фланге и тылу неприятеля при окончании битвы было бы для неприятеля гибельно. И этому воспрепятствовало непростительное распоряжение Беннигсена»19. Щербинин, кроме того, увлекшись, настаивает, что корпус Тучкова и вообще, «поставленный Беннигсеном в невозможность сражаться по невыгодности местоположения сделался совершенно бесполезен». Щербинин тут выражается совсем неосновательно о «совершенной бесполезности»: своим отрядом в три с небольшим тысячи человек регулярных войск Тучков все-таки, во-первых, долго сдерживал 10-тысячный корпус Понятовского и вел героическую борьбу за Утицкий курган и, во-вторых, препятствовал неприятелю совершить обход русского левого крыла.
Беннигсен не только совершил самовольно, вопреки дисциплине, этот поступок, но даже не потрудился сообщить о нем ни Багратиону, ни самому Кутузову, которые, конечно, воспротивились бы, потому что это произвольное вторжение Беннигсена в план фельдмаршала, во-первых, лишало Багратиона шансов сильного и, главное, внезапного в нужный момент удара по атакующим флеши французам и, во-вторых, непоправимо сводило к нулю всю кутузовскую идею «засады». Сквозь туман лживых свидетельств и самовосхвалений этого ненавидевшего Кутузова интригана Беннигсена многие мемуаристы совсем не разглядели и даже не упоминают о его произвольном образе действий в данном случае.
Сваливать на Кутузова или на Толя, или на Тучкова какую-либо вину в том, что Багратион не получил вовремя полной помощи от 3-го корпуса, нет ни малейших оснований.
В своей книге «Бородино», изданной Обществом ревнителей военных знаний в 1912 г. («Бородино. По новым данным»), А. Геруа говорит, что Беннигсен действовал согласно с указанием кроки (схемы, имевшей руководящее значение), и поэтому якобы «формально» был прав (?), «хотя… и не согласно с намерением Кутузова», потому что Кутузов устроил «фланговую засаду», а не простой «фронтальный заслон». А. Геруа, однако, тут же пишет: «В своих мемуарах Беннигсен… старается оправдать открытое расположение засады желанием сделать из засады «демонстрацию». Но это объяснение в сущности только неудачная попытка определения изменения боевого расположения, случившегося, якобы, преднамеренно». Все это правильно, как критика лживого самооправдания Беннигсена, но никак нельзя согласиться с выводом Геруа: «Раз так дурно были ориентированы главные руководители, нет ничего удивительного, что и исполнитель Тучков был осведомлен не лучше; и, если расположение засадного корпуса не удалось Толю, а исправить его не удалось Беннигсену, не приходится удивляться тому, что и Тучков не смог привести в исполнение тот план, в подробностях осуществления которого так дурно разбирались Толь, Беннигсен и сам Кутузов»20. Но причем же тут Кутузов? Кутузов отдает крайне важное, точное распоряжение, это распоряжение самовольно, без ведома главнокомандующего отменяется и заменяется совершенно другим, вопреки протестам Тучкова. Весь план и повеление Кутузова сводятся к нулю к большому вреду для дела, и притом тайком, за спиной главнокомандующего.
Кутузов должен был учесть в этот предусмотренный им опаснейший момент борьбы у флешей факт отсутствия Тучкова с его 3-м корпусом, хотя причина этого отсутствия не могла, конечно, тогда быть ему известной. Во всяком случае, нужно было считаться с создавшейся обстановкой. Бой становился с минуты на минуту все ожесточенней. Оглушительный рев артиллерии заглушал голоса стоящих рядом друг с другом людей. По усиленной (повторной) просьбе Багратиона, Кутузов приказал послать к флешам ему в подмогу три полка гвардии-Измайловский, Финляндский, Литовский, три кирасирских полка и гвардейскую конную артиллерию. Но не все они могли в полном составе подоспеть к флешам. Русские, не обращая никакого внимания на громящую их артиллерию, когда французы приблизились уже ко всем трем флешам (а не только к южной, первоначально намеченной), вступили в самый жестокий рукопашный бой. Командный состав принял полное участие в этих рукопашных схватках, которые сначала, во время этой третьей атаки, привели к занятию французами всех трех флешей, причем в разгаре боя Неверовский был ранен очень тяжко и с трудом вынесен его солдатами из боя, после того как его 27-я дивизия выдержала натиск, в котором она сражалась против окруживших было ее тройных французских сил. Еще больше пострадали гренадерские полки М. С. Воронцова, которые продолжали умирать, долго не уступая ни шагу, после того как их начальник и весь его штаб были либо перебиты, либо жестоко изранены в штыковом бою. Воронцова, раненного штыком, унесли замертво. Уже после истребления гренадер русские кирасиры бросились отбивать занятые флеши и штурмовым ударом выгнали засевших там французов, уничтожив в новой рукопашной схватке немногих французов, которым удалось остаться живыми из тех, кого кирасиры нашли во флешах.
Наполеон подтвердил свой приказ - во что бы то ни стало отбить флеши - и послал на помощь Мюрату и Нею одну из лучших дивизий, какими только располагал образцовый корпус Даву,-дивизию Фриана, очевидно, доверяя ей больше, чем первоначально посланной (и сейчас же возвращенной) им польской дивизии Клапареди. Бой возобновился с неслыханным ожесточением. Посылкой свежей отборной дивизии Фриана после страшных французских потерь в пятичасовой истребительной борьбе за флеши французский император показал явственно, что считает Багратионовы флеши центром великого побоища, от овладения которыми зависит исход борьбы. Русские подкрепления, по условиям местности, могли подходить медленнее, чем пришла к месту боя дивизия Фриана. Посылая Фриана, а затем и очень усиливая кавалерию, Наполеон уже был осведомлен, что та часть вызванных Багратионом подкреплений (именно дивизия Коновницына), которая спешно явилась на место боя, так как была сравнительно недалеко, сразу же повела штурм, отбивая флеши у французов, и выбила их в кровопролитном бою. Правда, приказ Наполеона был категоричен, и Ней снова овладел флешами, бросив новые, непрерывно подходившие к нему подкрепления, это произошло уже после прихода Фриана. Одновременно Наполеон приказал придвинуть ближе к флешам новые батареи. Не щадя снарядов, французская артиллерия громила поле боя, но и русская не молчала, нисколько не уступая неприятелю ни в энергии огня, ни в меткости. Что русские артиллеристы в течение всего сражения стреляли, не только не уступая, но превосходя меткостью стрельбы французов, это признавали многие из командного состава неприятельской армии. Но для Кутузова защита флешей была лишь очень важным участком боевого фронта, а для Наполеона здесь было решение участи всей войны. Ему не терпелось превратить борьбу против левого русского фланга в генеральное сражение, каковым для Кутузова она вовсе не являлась. Бородино для русских вовсе не было и быть не могло в точном смысле слова «генеральной битвой», т. е. тем столкновением, которое решает участь войны и оканчивает войну. Русский главнокомандующий видел, что войска Багратиона делают нечто сверх сил человеческих, истребляя лучшие, отборные корпуса Наполеона, но класть здесь всю русскую армию Кутузов не хотел.
