Так же половинчато, успокоительно выступает и меньшевик Церетели. Мол, давайте убеждать друг друга, давайте дискутировать, а не стрелять.
Речи этих двоих вовсю прерывались бушующей клоакой.
Вот Н. Бухарин выступал в тишине и говорил вовсе не примирительно:
«Вопрос о власти окончательно будет решен той самой гражданской войной, которую остановить нельзя до полной победы русских рабочих, солдат и крестьян. С нашими непримиримыми классовыми противниками мы клянемся с этой трибуны вести гражданскую войну, а не примирение».
Бухарин объявил «смертельную войну» «паршивенькой буржуазно-парламентской республике» и заявил: «У нас есть воля к диктатуре трудящихся классов, которая закладывает фундамент жизни на тысячелетия».
И потребовал: обсудить «Декларацию…» первым же пунктом! «Преклониться перед царственной волей народа!»
Но как ни трудились большевики, как ни запугивали, Учредительное собрание считало себя, а вовсе не большевиков «хозяином земли русской». Здесь собрались избранники народа, и они сами выработают собственное мнение по всем вопросам, какие сочтут нужным рассмотреть. Учредительное собрание отложило обсуждение «Декларации…» и перешло к заранее подготовленной повестке дня.
Этого оказалось достаточным, чтобы большевики объявили Учредительное собрание «вчерашним днем революции» и удалились, чтобы «не прикрывать своим присутствием преступления врагов народа».
В это время большевистское правительство уже готовило постановление о роспуске Учредительного собрания. В зале Таврического дворца еще заседают, шумят, обсуждают… А большевики уже все для себя решили. Учредительное собрание «народу не нужно».
Клоака орет и визжит, пьяные матросы расхаживают по залу… Поздней ночью матрос Железняков приказывает «очистить помещение». Чернов еще что-то пытается доказывать пьяноватому Железнякову, а тот бросает в ответ знаменитое: «Караул устал…» Всем становится понятно: если даже матросы не применят оружие, это сделает «публика» — на галерке откровенно взвешивают на руке кастеты, достают револьверы…
Депутаты вынуждены были разойтись.
Ночью большевистское правительство по докладу Ленина приняло решение закрыть Учредительное собрание. Читатель еще не забыл об аресте двух депутатов от партии кадетов, Шингареве и Кокошкине? Зверски избитые, они этой ночью переведены в тюремную больницу. Об этом хорошо знает «караул» — те самые 200 матросов Железнякова. Они врываются в больницу и штыками закалывают обоих — прямо в постелях. Ленин потом обещал наказать виновных «по всей строгости революционного закона». Вроде бы виновных арестовали… А может, не арестовали… В прессе вроде сообщено было об аресте, но в тот же день их видели на улице…
По крайней мере, суда не было, даже не было начато уголовное дело.
Возникают вопросы: откуда и от кого Железняков узнал о том, где находятся эти два депутата? Он ли сам принимал решение об их убийстве? Как охрана тюрьмы пропустила в тюремную больницу вооруженных людей? Но, конечно же, это очень наивные вопросы.
Возможно, сыграл роль дневник Шингарева: «Как это было. Дневник А.И. Шингарева из Петропавловской крепости. 27.IX.17 — 5.1.18». Очень уж не хотелось, чтобы люди знали, «как это было». Возможно, большевики просто поручили «мокруху» не тем людям: балтийские матросики не очень умели читать.
Дневник сохранился. Издал этот дневник Комитет по увековечению памяти Шингарева и Кокошкина.
На следующий день, 6 января, на дверях Таврического дворца красовался огромный замок. Охрана заявила, что заседания не будет, оно запрещено правительством большевиков. И показала пулемет со словами: «Не разойдетесь — пощекочем».
«Правда» в этот день вышла под такой передовицей: «Прислужники банкиров, капиталистов и помещиков, союзники Каледина, Дутова, холопы американского доллара, убийцы из-за угла — правые эсеры требуют в Учредительном собрании всей власти себе и своим хозяевам — врагам народа».
Обратите внимание, дорогой читатель! Наверняка вы слышали, что Гражданская война началась весной или летом 1918 года… Такова официальная советская точка зрения, ее внедряли в школах и в вузах. Нас так учили.
Но современники, как видите, думали совсем иначе: и Чернов, и Бухарин. Разница в том, что Чернов хотел Гражданскую войну остановить. Для него жертв июня-июля, августа и сентября, ноябрьских событий в Москве более чем достаточно.
А для Бухарина жертв еще мало. Он клянется с трибуны продолжать Гражданскую войну и вести ее до победного конца.
Административный расстрел
Мне не удалось установить, когда именно появилось такое слово: «административный расстрел». Это когда суда не было, а человека взяли и расстреляли. По крайней мере, к февралю 1918 года оно уже было.
Но суд… Он все же сохранялся в стране. Эсеры, меньшевики и анархисты настаивали, чтобы «контриков» все же судили. Народный же комиссар юстиции Крыленко полагал, что судить вовсе не обязательно, а если и судить — важно политическое значение дела, а вовсе не всякие «параграфы». Если такой человек стоял во главе судебной системы, что же творилось на местах?
Жертвой большевистского правосудия стал адмирал A.M. Щастный… Он долго не хотел принимать никаких должностей из рук большевиков, но все же 5 апреля 1918 года стал начальником Морских сил Балтфлота. По договору с немцами корабли надо было или передать немецкому командованию, или утопить. Щастный не согласился с этим и вступил в сильный конфликт с Троцким.
Контр-адмирал блестяще провел переход кораблей из Ревеля (Таллинна) и Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт. Позже этот поход назвали Ледовым.
29 мая Щастного арестовали по странному обвинению в «контрреволюционном стремлении к власти». 21 июня Ревтрибунал приговорил его к смерти за должностные преступления, подготовку переворота и измену. Щастный не признал себя виновным. Из шести свидетелей явился в суд и был допрошен только один — Лев Троцкий. Приговор основывался только на его показаниях.
Все российское общество буквально обомлело, левые эсеры во ВЦИК подняли шум. Нарком юстиции Крыленко на это ответил с великой простотой: мол, никакого смертного приговора вовсе и не было. Адмирала просто «приказали расстрелять». Такой вот суд. Административный расстрел.
Но даже такой суд очень мешал коммунистам. Во-первых, действовал он все же медленно. Во-вторых, на суде все же приходится доказывать вину подсудимого. С самых первых дней, чуть ли не часов своей власти они искали способа обойтись без суда.
Начало ВЧК
С октября петроградский ВРК, ставший комитетом ВЦИК, должен был поддерживать порядок, подавлять активное и пассивное сопротивление — «саботаж, скрывание запасов, злостную задержку грузов».
В 75-й комнате Смольного В.Д. Бонч-Бруевич допрашивал арестованных, угрожая им расстрелом. Несколькими днями ранее II съезд Советов отменил смертную казнь… Но, как мы видим, Бонч-Бруевича это не слишком останавливало. Судя по всему: и убийству членов ЦК кадетов, депутатов Учредительного собрания А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина, и по всем вообще делам балтийских матросиков — угрозу он легко мог бы привести в действие.
Но большинству большевиков эта система казалась недостаточно действенной. Неудивительно, с момента прихода к власти они столкнулись с массовым сопротивлением.
«Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тевиля,[22] который привел бы в порядок расходившуюся контрреволюцию?» — спрашивал Ленин.
Он нашелся 7 декабря, когда Ф.Э. Дзержинский представил докладную записку СНК с предложением создать Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию для борьбы с саботажем. Дзержинский писал в этой записке: «Мы должны принять сейчас все меры террора, отдать ему все силы! Не думайте, что я ищу формы революционной юстиции; юстиция нам сейчас не к лицу. У нас не должно быть долгих разговоров!.. Я предлагаю, я требую одного — организации революционной расправы над деятелями контрреволюции».
Ленин пришел в восторг и «предложил поставить вопрос шире» — создать комиссию для борьбы не только с саботажем, но и со всей контрреволюцией, в какой бы форме она ни выступала против Советской власти. «Нельзя ли продвинуть подобный декрет… Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции… Необходимы экстренные меры по борьбе с контрреволюционерами и саботажниками».[23]
Из года в год коммунисты повторяют одно и то же: что первоначально ВЧК вовсе не была организацией карательной. Мол, ВЧК должна была «…пресекать и ликвидировать все контрреволюционные саботажные попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили; предавать суду революционного трибунала всех саботажников; выработка мер борьбы с ними».
