Помимо сочинений, проникнутых подобострастием к правителям, мы находим и явно оппозиционную литературу. Примерами могут служить уже упомянутая нами полемика Михаила Глики с Мануилом Комниным об астрологии или прекрасное стихотворение неизвестного поэта от имени севастократориссы Ирины, открыто обвинявшей Мануила в несправедливом суде[71].
Большие различия между писателями той поры существуют в отношении к религии и соответственно в использовании античного наследства.
В XI—XII вв. античная культура в Византии была признана вполне официально. Среди собирателей и толкователей античных авторов со времен знаменитого Фотия мы находим немало патриархов и богословов. Античные писатели получили такое признание, что один неизвестный нам автор XI— XII вв. счел возможным написать драму «Христос терпящий», на одну треть состоящую из стихов язычника Еврипида. И тем не менее к античной культуре разные авторы того времени относились по-разному.
Начнем с того, что античная мудрость обычно обозначалась словами η θύραθεν παιδεία, η εξωθεν παίδευσις, т. е. «чужое, внешнее образование»[72]. И хотя эти обозначения стали терминами, настороженное отношение к античности, выраженное в них, то и дело проявляется у ортодоксально мыслящих византийцев. Так, если Аристотель был всегда признанным философом, то к Платону, как правило, относились подозрительно и не одобряли увлечения им (см. прим. 3).
Вообще чрезмерное увлечение эллинскими науками не вызывает сочувствия у благоверных христиан. В «Синодике» предаются анафеме все, «приемлющие эллинские учения»[73].
На «глупцов», следующих античной философии, обрушивается Михаил Анхиал[74]; от обвинений в увлечении светскими науками приходится защищаться Феодору Продрому[75]. Интересно в этой связи уже упомянутое свидетельство Торника, что родители Анны не разрешали ей изучать поэзию, считая это занятие безнравственным.
Какое же место в общественной мысли Византии XII в. занимала Анна Комнина?
Преданная дочь императора, Анна полностью разделяет {34} убеждения и мировоззрение феодальной аристократии. Знатность рода для Анны — один из главных критериев оценки своих героев. Говоря о людях, не имеющих предков-аристократов, Анна не забывает отметить, что тот или иной человек доблестен, хотя и незнатен. Отношения господства и подчинения для нее — нормальное состояние общества. Рабы по самой своей природе враждебны господам (II, 4, стр. 96). Толпа, чернь непостоянна и изменчива (I, 2, стр. 59). В предводителях и военачальниках ее привлекают не добродетель и не душевные качества, а лишь физическая сила и рост (I, 7, стр. 70) и т. д.
Мировоззрение Анны отличается великодержавными устремлениями. Византия — владычица народов (XIV, 7, стр. 391), которые враждебны к ней. Все попытки соседних народов бороться с империей Анна обозначает термином ἀποστασία, т. е. восстание. Это весьма характерное проявление византийского универсализма, согласно идеологии которого все земли, когда-либо входившие в состав империи, навеки принадлежат ей. Анна преисполнена гордого сознания исключительности византийцев и их превосходства над всеми другими народами, которые она на античный манер презрительно именует варварами. Византийская государственность воплощается в лице императора, его смерть, по словам Анны, — «уничтожение и гибель всему» (XV, 11, стр. 426). Император возведен на трон богом, и писательница не останавливается даже перед тем, чтобы сравнить отца с самим господом (XIV, 3, стр. 382).
Чтобы вскрыть мировоззрение Анны, не нужно производить глубокого анализа: писательница сама декларирует свои взгляды. Однако для верного понимания позиции автора «Алексиады» нельзя забывать об одном обстоятельстве. Анна пишет свою историю не при жизни Алексея, а при его преемниках — Иоанне и Мануиле. Панегирик Алексею в это время звучит уже совершенно иначе, и идеальный образ прежнего императора должен служить немым укором его недостойным наследникам. Сама Анна не скрывает этой установки. Алексей, утверждает писательница, добился благополучия для империи, а если дела ромеев после него пошли плохо, то причина этого — тупоумие тех, кто ему наследовал (XIV, 3, стр. 383).
Недвусмысленно проявляет Анна и свою враждебность к Иоанну Комнину. Есть также основания полагать, что в «Алексиаде» содержится скрытая полемика и с внуком Алексея Мануилом об отношении к астрологии (см. прим. 654). Интересно в этой связи наблюдение Р. Браунинга[76], что {35} кружок Анны состоял из людей, находившихся в немилости у двора. Таким образом, можно говорить об определенной оппозиционности Анны к императорам. Конечно, ее оппозиционность редко выходила за рамки внутрисемейных распрей, но и этот факт немаловажен, тем более что он разрушает традиционное представление о византийских писателях как о непременных панегиристах правящих императоров.
В «Алексиаде» можно также обнаружить следы полемики с неизвестными нам оппонентами Анны по вопросам, касающимся главным образом оценки деятельности Алексея. Политические страсти эпохи первого Комнина еще не успели затихнуть за несколько десятилетий, отделяющих период написания «Алексиады» от времени изображенных в ней событий, и то или иное освещение исторических фактов живо затрагивало современников историографа[77].
Неоднократно заявляет Анна о своей верности ортодоксальной церкви, с гневом и отвращением говорит о еретиках, одним из главных подвигов отца считает его «апостольские битвы» с противниками православия. Нет никаких поводов подозревать Анну в неискренности или говорить о наличии у нее каких-то взглядов, отличающихся от официального православия. И тем не менее мировоззрение писательницы имеет определенную светскую окраску. Уже упоминался эпизод из детства Анны, переданный Торником, когда юная принцесса, несмотря на запрет родителей, тайно занимается изучением античной поэзии. Торник рассказывает, конечно, со слов своей покровительницы, и характерно, что заключенная в монастырь дочь императора на склоне лет вспоминает об этом эпизоде. Видимо, это не было случайностью, ведь и в пожилом возрасте Анна «смеется над комедиями, плачет над трагедиями».
Глубокий пиетет к античной культуре ощущается и в «Алексиаде». Как величайшее достоинство своего мужа Никифора Вриенния отмечает Анна его осведомленность в античных науках (см. Введ., 4, стр. 55). Характеризуя никейского митрополита Евстратия, Анна с уважением отзывается о нем, как о человеке, «умудренном в божественных и светских науках» (XIV, 8, стр. 397). Христианские и античные науки Анна, подобно ценимому ею Пселлу, упоминает в одном ряду. Отсутствие гуманитарной образованности у халкидского митрополита Льва Анна считает большим недостатком (V, 2, стр. 159). С презрением говорит писательница о еретике Ниле, совершенно незнакомом с эллинской наукой (X, 1, стр. 264) и т. д. Уже {36} в первых строках предисловия к «Алексиаде» Анна с гордостью заявляет, что она «не только не чужда грамоте, но, напротив, досконально изучила эллинскую речь, не пренебрегла риторикой, внимательно прочла труды Аристотеля и диалоги Платона и укрепила свой ум знанием четырех наук»[78] (Введ., 1, стр. 53).
Обращает на себя внимание, что наряду с вполне канонизированным Аристотелем писательница упоминает и Платона. Вообще это предисловие по своему тону значительно отличается от предисловий к другим историческим трудам, а тем более к житиям святых того времени и предшествовавших эпох. Обычно авторы с нарочитым смирением говорят об отсутствии у них таланта и необходимых знаний, уповая лишь на бога, который поможет им завершить их труд. Даже супруг Анны Никифор Вриенний считает, что ему не по силам писать историю и скромно называет свое сочинение «Материал для истории»[79].
В отличие от них Анна без тени христианского смирения заявляет, что ее талант и образованность вполне позволяют ей описать деяния отца. В этой декларации, открывающей книгу, можно видеть возросшее самосознание историка и светские элементы его мировоззрения.
Некоторые светские тенденции обнаруживаются в этических оценках Анны и даже в ее воззрении на причины и характер событий и явлений. Напрасно стали бы мы искать у Анны какую-либо стройную этическую систему. Мировоззрение писательницы представляет собой причудливое сочетание христианских и античных взглядов и понятий, и ее моральные оценки и этические суждения подчас находятся в разительном противоречии друг с другом. Например, устами отца Анна проповедует непротивление злу и всепрощение (XIII, 8, стр. 359) и в то же время заявляет, что отец не мог не ответить злом на зло (XIV, 2, стр. 376).
Этические воззрения Анны находились под сильным влиянием «Этики Никомаха» Аристотеля — произведения, которое она неоднократно цитирует[80].
