Этот указ не нарушал оснований местничества, а только ограничивал поле возникновения местнических столкновений. В одной из дошедших до нас редакций указа прямо было подтверждено, что государь «прибирает воевод, рассуждая их отечество» и сообразуясь с тем, кто может «ратный обычай содержати».
Но при всей четкости указ 1550 года при последующих местничествах часто не соблюдался. Обычный счет всех пяти полков в последовательном порядке старшинства (большой, правая рука, передовой, сторожевой, левая рука) брал верх над законом, и само правительство иногда держалось этого счета при решении местнических споров.
Особенно яркий пример стойкого неповиновения распоряжениям правительства, нарушавшим обычное право местничества, представляет князь Андрей Голицын в его неоднократно возобновлявшихся спорах с князем Тимофеем Трубецким. В 1588 году, в марте, царь Феодор Иоаннович, формируя полки, которые должны были стоять в Туле для охраны от крымских людей, назначил воеводою в главный, большой полк князя Трубецкого, а во второй по значению полк, передовой – князя Андрея Голицына. Князь Голицын отказался принять это назначение, считая унизительным быть ниже князя Трубецкого, и «бил челом в отечестве» на этого князя. Государь отказал в судебном разбирательстве спора, «не велел Андрею Голицыну дати счету», сославшись на то, «что князь Андрей бывал со князем Тимофеем (Трубецким) преж того» и на то, что ранее, в немецком походе 1579 года даже старший брат князя Андрея Голицына был меньше боярина князя Тимофея Трубецкого. Князь Голицын не удовлетворился таким решением без обычной, обстоятельной проверки прав обеих сторон на боярском суде и не поехал на службу в полк.
Тогда государь велел силой отвезти его на службу с приставом, но князь, привезенный под конвоем на место сбора полка, отказался принять полковые списки. За это вторичное ослушание он был посажен в тюрьму, сидел в тюрьме две недели, но списков все-таки не взял. Тогда государь уступил его упорству, велел выпустить из тюрьмы и отпустить со службы.
Спор Голицына с Трубецким на этом не кончился; осенью того же года он добился суда в отечестве с Трубецким, но, по всей вероятности, был обвинен, так как в марте следующего года опять назначен был воеводой передового полка в Тулу, «для приходу крымского царя», в то время как воеводой большого полка по-прежнему был его соперник князь Трубецкой. Голицын и тут упорствовал, настаивал на своем старшинстве, «не хотя быть в меньших у князя Трубецкого», и отказался от командования полком под предлогом болезни.
Иоанн Грозный сознавал вред местничества, что видно из его слов на Стоглавом соборе 1551 года: «Как приехали к Казани (в 1550), и с кем кого не пошлют на которое дело, ино всякий разместничается на всякой посылке и на всяком деле, и в том у нас везде бывает дело некрепко; и отселе куды кого с кем посылаю без мест по прежнему приговору, без кручины и без вражды промеж себя никоторое дело не минет, и в тех местах (местничестве) всякому делу помешка бывает».
Тем не менее царь не только не решался на отмену местничества ни в годы, ближайшие к Стоглавому собору, ни в позднейшее время опричнины и гонения княжат, но даже, напротив, постоянно признавал местнические притязания бояр, не обнаруживая принципиального противодействия им. Иоанн никогда не карал бояр и князей за местническое ослушание так, как он карал их за действительную или мнимую измену.
Для защиты военных интересов государства от влияния местничества Иоанн чаще других государей прибегал к решительному средству: объявлению службы невместною на тот или иной поход. Когда государь объявлял «быть без мест», то это значило, что то или иное взаимоотношение воевод не будет служить примером для последующих их совместных служб, так что они могли, не кручинясь, принять невместное для себя назначение.
Знание правил местничества важно для понимания как последующих событий Смуты, так и некоторых «таинственных» поступков самого Иоанна Грозного. Ведь совершенно очевидно, что подобные «местнические» правила действовали и в отношениях между государями! Но слой государей узок, и сведений об их местничестве мало.
Школьные учебники сообщают учащимся, что после отмены опричнины «царь устроил новое, теперь уже совсем фарсовое разделение страны и общества, вновь сопровождавшееся «перебором людишек». Великим князем (Всея Руси) он провозгласил крещеного Чингизида Симеона Бекбулатовича (царского титула он не получил), а себе отвел позицию московского удельного князя. Впрочем, уже через год Симеон получает в удел Тверь…» При Борисе Годунове Симеон оказался в опале, при Дмитрии I – пострижен в монахи.
Что стоит за этой историей? Симеон Бекбулатович (? – 1616) – касимовский хан, то есть лицо владетельное, родовитое. Однако степень его родовитости ни в каких учебниках не указывается; принято считать, что хан он мелкий, ничего собою не представляющий. Но ведь в местнической иерархии и не надо из себя ничего представлять. И вот Иоанн, объявлявший самого себя потомком римских императоров и с большим пиететом относящийся к местничеству, добровольно возвышает над собою какого-то мелкого хана! Могло ли это произойти без должных оснований?… Думается нам, что нет, а потому обратим внимание читателя на то, что и в первой половине XVII века касимовские цари и царевичи по местническому счету были выше даже английского короля! (См. Вельяминов-Зернов. Исследования о касимовских царях и царевичах. СПб., т. III, 1864.)
Все это добавляет красок в наше понимание событий средневековья. Знаменитая Орда была местнической организацией мировых владык, возникшей на основе Византийской (Ромейской, Римской) империи. Пересмотр традиционной хронологии позволяет найти «древнеримских» императоров среди высших византийских иерархов. У них, конечно, были дети, которые в новой хронологической сетке вполне могут оказаться среди руководителей государств и Восточной, и Западной Европы. А уж как эти руководители местничались между собой, можно судить только по косвенным данным.
При этом, правда, нельзя забывать, что дипломатический протокол вносил в правила свои коррективы. Так, московский посольский обычай XVI века предусматривал превосходство крымских ханов над самими «государями Всея Руси»! (См. Л. А. Юзефович. Русский посольский обычай XVI в. // Вопросы истории, 1977, № 8).
Иоанн местнические правила уважал и отменять не стал: наоборот, создал для их лучшего применения письменные законы. Однако местничество мешало привлекать на службу неродовитых, но талантливых людей. Чтобы решить эту проблему, Иоанн – впрочем, так делали и его дед и отец, – проводил на высшие места невысоких по отечеству людей, вопреки притязаниям бояр, создав для этого институт дьяков. При нем возвысился ряд дельцов, дворян и дьяков, малородословных или совсем неродословных: Адашевы, Сукины, Черемисиновы, Щелкаловы и другие.
Князь Курбский упрекает Иоанна за то, что он верит «писарям, которых избирает не от шляхетства, а от поповичей и простого всенародства». Еще резче порицает новые порядки другой московский выходец в Литву, Тетерин. «Есть у великого князя, – писал он в Москву к Морозову, – новые верники, дьяки, половиною его кормят, а большую себе берут; их отцы вашим и в холопство не годились, а теперь не только землею, но и головами вашими торгуют».
Если новые люди, опытные приказные деятели были дворянского происхождения, как Адашев или печатник Олферьев, их вводили в Думу думными дворянами и за долгую, полезную службу возвышали в окольничие. Если это были дьяки, они вступали в Думу думными дьяками и потом поднимались в думные дворяне и даже в окольничие, как было с известным дьяком Посольского приказа Василием Щелкаловым. «Рядом с аристократией породы, родословной книги, – говорит Ключевский, – становится знать приказной службы и государевой милости».
Как трудно было проникать новым родам в среду высшей знати, показывает пример постепенного возвышения над другими родами Годуновых. А ведь ему покровительствовал сам Иоанн Грозный! При каждом назначении Бориса Годунова на более высокое место, лица, выше которых он становился, искали на нем «своего отечества», отказываясь принимать более низкие, сравнительно с ним, назначения. Ни на кого не встречается столько челобитий, как на Годуновых, Бориса и его родичей. Годуновы повсюду были оправлены, благодаря энергичной поддержке Иоанна, который в этих случаях, как предполагает Валуев, решал споры в пользу Годуновых не без нарушения обычных правил местничества.
Сам Борис Годунов, став царем, в свою очередь, таким же образом возвышал своего любимца Петра Басманова из не особенно знатного рода. Как прежде на Годуновых, так теперь на Басманова возникают беспрестанные челобитья царю от князей Черкасских, Салтыковых, Татевых. Однако при отсутствии высшего по родовитости, всеми признанного властного иерарха, какими были прежние цари из рюриковичей, самые родовитые люди России не желали терпеть выше себя и самого Бориса Годунова.
