Именно в эти годы сложился уникальный статус Москвы: имея всего два процента населения Советского Союза, столица получала из общегосударственного фонда мясных продуктов — 40 %, жиров, сыров, шерстяных тканей — 25 %, сахара, рыбных продуктов, круп и других товаров — 15 процентов.
Особенно ограничивалось село: за 1936–1939 годы в его торговую сеть поступало товаров в 4,5 раза меньше, чем в городе (в расчете на душу населения). Однако жизненный уровень колхозников и рабочих совхозов за данный период существенно улучшился. Во второй пятилетке (1933–1937) государство ослабило налоговое бремя, в большинстве артелей развивались пчеловодство, птицеводство, закладывались сады и ягодники, строились животноводческие фермы. Колхозникам предоставили возможность получать беспроцентный кредит для покупки скота.
Укрепление правящего режима в стране происходило не только на фоне роста производительных сил города и села. Как и любая авторитарная власть, большевистская диктатура использовала методы устрашения, судебного преследования инакомыслящих, террор в отношении лиц и социальных групп, считавшихся враждебными.
В принципе террор никогда не был для России XX века чем-то необычным: только за период 1905–1907 годов от рук радикалов погибло 4500 государственных служащих и примерно столько же «случайных лиц». Власть отвечала на эти действия, хотя и не адекватно — расстрелами или виселицами. Характерно, что в октябре 1917 года ряд видных большевиков — В. Володарский, А. Бубнов, Я. Фенигштейн заявляли: после взятия власти коммунистами придется обязательно вводить террор. Причина лежала на поверхности — часть населения категорически не воспринимала большевистских планов и доктрин. Надо сказать, что через 30 лет, на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, К. Е. Ворошилов честно изложил видение перспектив террора, заявив: «Весь мир против нас». При этом врагами, по его мнению, являлись все те, кто проживал за пределами СССР, а в «качественном» отношении — все некоммунисты. И если в 1921 году ВУЧК расстреляла трех девушек в возрасте 15–17 лет лишь за то, что они 21 день работали санитарками в махновском госпитале, то выступающие против власти тем более были обречены.
Неудачи в экономическом строительстве, аварии, производственный брак, неквалифицированные решения — все это очень удобно было списать на «вредителей», «саботажников», «замаскировавшихся врагов народа», «злостных оппортунистов», «иностранных шпионов».
Нелепо приписывать И. Сталину авторство тезиса об обострении классовой борьбы в процессе социалистического строительства. В 1928 году он лишь придал ему общегосударственное звучание. Задолго до него такую идею выдвигали Н. И, Бухарин, Г. Е. Зиновьев, X. Г. Раковский и другие. Например, X. Раковский, выступая 6 марта 1919 г. перед делегатами III Всеукраинского съезда Советов, заявил: «Чем дальше мы пойдем в социалистическом строительстве… тем больше будут увеличиваться наши враги». Сказано несколько косноязычно, но довольно ясно.
Маховик репрессий раскручивался постепенно. Пока нэп развивался поступательно, росла экономика, они имели в основном вялотекущий характер. Скажем, за 1925–1927 годы Комиссия по политическим делам при ЦК КП(б)У, рассмотрев 657 судебных дел, рекомендовала 210 обвиняемых осудить к расстрелу. Казней было бы и больше, если бы еще 9 апреля 1924 года И. Сталин от имени ЦК ВКП(б) не телеграфировал в Харьков: без санкции Москвы выносить смертные приговоры запрещается. И тут же конкретное указание — членов «Областного центра действий» осудить не к лишению жизни, а к различным срокам тюремного заключения.
По всему СССР за 1924 и 1926 годы было приговорено к расстрелу 2628 граждан, но лишь половина приговоров исполнена. Органы ГПУ — НКВД за 9 лет (1922–1930) арестовали 381 130 человек, однако не все они были осуждены на лишение свободы. Разумеется, цифра не малая, но она ни в какое сравнение не идет с вакханалией второй половины 30-х годов.
В Украине репрессии ужесточились с конца 20-х годов: уже в ноябре Г. Петренко и Н. Суровцеву обвинили в сотрудничестве с польской и немецкой разведками соответственно. Затем последовала первая волна репрессий: в 1929–1931 годах ликвидирована Украинская автокефальная православная церковь, в Москве расстреляли Ю. Тютюнника и восьмерых его соратников, в марте-апреле 1930-го состоялся суд над 45 членами «Союза освобождения Украины» («Союзу визволення України»), в начале 1931-го — арестовали группу командиров Красной армии, служивших в УССР, и т. д.
Второй, более массовый этап репрессий начался после убийства С. М. Кирова 1 декабря 1934 года, Оно оказалось совершенным на бытовой почве, И. Сталин не имел к нему никакого отношения (С. Киров являлся убежденным сталинистом, одним из немногих любимцев Генерального секретаря). Но сам факт убийства И. Сталин использовал мастерски, прежде всего для нагнетания подозрительности, небывалого усиления репрессивного аппарата.
Центр не видел иных методов борьбы с лавиной недостатков в работе государственных и партийных органов, кроме беспощадного террора. Проведенные в 1919 1936 годах шесть партийных чисток и проверок документов (было «вычищено» около 2,6 млн членов партии) не покончили со склоками, подсиживанием, кумовством, семейственностью, потрясающей безответственностью и некомпетентностью, мздоимством, от чего страдал прежде всего авторитет Политбюро и Совета Народных Комиссаров.
«Первые лица» на местах во многом вышли из-под контроля центра и стали единовластными хозяевами в своих регионах, соревнуясь друг с другом в насаждении собственных «культов» и «культиков». Авторитет руководителя теперь измерялся тем, сколько предприятий, колхозов, учреждений названо его именем. Ответственные работники, избранные в состав Советов, уклонялись от выполнения самых элементарных обязанностей, прекратили регулярно отчитываться перед населением сотрудники потребительской кооперации, торговли, коммунального хозяйства. В трудовых коллективах сошла на нет роль общественных организаций, а решение всех вопросов перешло в руки «треугольника» — директора, секретаря партийного комитета и председателя профкома.
В верхах партии продолжалась борьба бывших политэмигрантов и подпольщиков, причем последние считали себя незаслуженно обделенными властью.
Ставилась также задача ликвидации территориальных кланов, требовавших более широких полномочий. Не исчез «сепаратизм»: с весны — лета 1930 года в различных республиках СССР выдвигались планы усиления роли местных органов власти. Звучали предложения о переносе столицы Советского Союза в Ленинград, создании Компартии Российской федерации. Группа большевиков во главе с заместителем начальника сектора пропаганды Наркомата связи Крыловым разработала проект образования Российской демократической республики во главе с президентом. Далеко не случайно за 1935–1938 годы около 400 партийных, советских работников, деятелей культуры было обвинено в «национал-уклонизме». В ссылке находилось к 1937 году около 8–9 тысяч «троцкистов», которые имели тысячи приверженцев и сочувствующих по стране (за изучение работ В, Ленина и Л. Троцкого в нелегальных кружках «виноватые» исключались из ВКП(б) и подлежали аресту).
Параллельно разворачивалось преследование инакомыслящих, и не только среди национальной интеллигенции.
Выстрел в Кирова как бы демонстрировал, что враги не перевелись, поэтому на страну обрушилась стихия доносительства, наушничества, всеобщей подозрительности, недоверия. Поразительно, но большую часть доносов писали граждане, искренне верившие в идею коммунизма и непогрешимость высшего руководства, особенно И. Сталина.
В моду вошли политические отчеты членов партии, на которых оценивалось, сколько «врагов народа», прежде всего троцкистов, разоблачил тот или иной коммунист. К тому времени мало кто знал об интересном предложении Л. Д. Троцкого 20-х годов: «широко поставить дело общественного питания и постепенно улучшить его как идеальную форму контроля степени участия граждан в производстве, без чего говорить о реальном социализме преждевременно». Искушение выловить «заядлого троцкиста» стало так велико, что дела фабриковались с небывалой ранее интенсивностью. Если в 1934 году в Одесской области была раскрыта одна «троцкистская группа», то в 1935-м — уже 31, а в следующем году выявлен «Областной подпольный троцкистский центр». В результате только в течение 1935 года в области исключили из рядов ВКП(б) каждого шестого коммуниста, причем на некоторых предприятиях почти совсем не осталось членов партии, поэтому пришлось ликвидировать там партийные ячейки. Подобные акции приобрели такой размах, что 10 декабря 1935 года ЦК КП(б)У обратил внимание на недопустимость проявления болезненной подозрительности и «бдительности» разоблачителей. Однако атмосфера взвинченности, доносительства, политического кликушества не исчезала. К примеру, на собрании партийцев в Запорожье один из рабочих заявил: «Надо послать за границу нашего товарища для того, чтобы убить Троцкого».
