Поезд бывшего царя идет под японским флагом. На спальном вагоне, где средние четыре купе занимает семья, - надпись: "Японская миссия Красного Креста". Составы идут на максимальной скорости, избегая остановок в городах и на крупных станциях. Из Петрограда указано: при приближении этого поезда узловые станции оцепляются войсковыми частями, публику из вокзалов и с платформ удалять. Ненадолго задерживаются на полустанках, дольше - в открытом поле, где члены бывшей царской семьи в сопровождении Вершинина и Макарова могут иногда выйти размяться. Остальным покидать вагон запрещено.
В общем, все идет гладко, если не считать двух инцидентов: на станции Званка и в Перми. В первом пункте железнодорожники, а во втором представители местного Совета потребовали предъявления документов, пассажиров и грузов. И там, и тут Вершинину и Макарову удалось произвести впечатление своими комиссарскими мандатами, подписанными министром-председателем, Эшелоны были пропущены.
17 августа в вечерних сумерках оба поезда один за другим, с тридцатиминутным интервалом, подходят к платформам станции Тюмень. На машинах, поданных к вокзалу городской думой, комиссары перевозят семью на пристань на реке Type. Здесь, у причала, стоят три судна: "Русь", "Кормилец" и буксирное - "Тюмень". Романовы размещаются на "Руси"; свита - на "Кормильце"; багаж и прочие следующие за семьей грузы - на "Тюмени". Конвой - по всему каравану. К раннему утру погрузка закончена, караван выруливает на середину реки и берет курс на Тобольск.
Николай в тот день записываете "У Аликс, Алексея и меня по одной каюте без удобств" (20).
Навстречу из-за горизонта выплывает село Покровское - родина Распутина. Романовы разглядывают большой белый дом, выступающий среди чернеющих изб. Александра Федоровна, едва сдерживая рыдания, говорит стоящим рядом фрейлинам: "Здесь жил наш дорогой Григорий Ефимович. Здесь, в этой реке он ловил рыбу. Вы помните, он присылал нам свежую рыбу в Царское Село. Мир праху его, божьего человека. Царство ему небесное" (21).
19 августа пополудни караван подошел к Тобольску.
Оказалось, что дом, назначенный для Романовых, еще ремонтируется. Пришлось несколько дней пожить на реке, в каютах. Под конец, когда стало скучновато, комиссары устроили для подопечных поездку вверх по Тоболу в монастырь. Романовы в сопровождении комиссаров ходят по кельям, участвуют в богослужении.
26 августа, на виду у тысяч сбежавшихся к берегу тобольцев, начинается выгрузка.
От скрипучего настила пристани вверх к городу вытягивается шествие.
Впереди - глава семьи. Он идет спокойно, даже уверенно, сохраняя осанку. Только заметнее прежнего нервное подергивание плеча да выражение усталости во взгляде. На нем защитного цвета офицерская гимнастерка с золотыми полковничьими погонами и такого же, фронтового кроя, штабистские бриджи, заправленные в хромовые голенища гармошкой.
За ним легкой походкой, почти вприпрыжку, следует мальчик, опрятный, аккуратно подстриженный и довольно рослый. Слишком бескровное для подростка лицо, большие глаза, с любопытством скользящие по всему окружающему, и та же точно офицерская форма, что у отца: гимнастерка с золотыми погонами, бриджи, до блеска начищенные дядькой Нагорным хромовые сапоги (22).
За мальчиком - в фаэтоне на покачивающихся рессорах - его мать: все тот же, знакомый России и миру, но еще более заострившийся профиль. Высокомерие, тоска и мертвящее презрение ко всему, на что падает ее стеклянный взгляд.
За коляской, суетясь и на ходу сбиваясь в кучку, семенят в длинных шевиотовых юбках четыре принцессы: на всех одинаковые осенние джемперы, в руках четыре совершенно одинаковых ридикюля. Миловидная Мария. Остальные три кажутся почти безликими, они ни в кого - ни в отца, ни в мать.
А дальше, пестрой кавалькадой, - свита и челядь.
Князья и фрейлины. Графини и баронессы. Камердинеры и няни. Слуги четы, слуги дочерей и сына, слуги свиты и слуги слуг.
Багаж еще не выгружен. Он на всех трех пароходах - необъятный груз, вплоть до мебельных гарнитуров из царскосельских дворцов. А пока самое легкое свитские и слуги несут в руках.
Всего до полусотни человек, добровольно последовавших в изгнание за бывшим императором. Впрочем, все добровольные изгнанники получили твердое заверение генерала Татищева и полковника Кобылинского, что им в прежнем объеме и в прежние сроки будет выдаваться установленное жалованье...
Подошли к двухэтажному зданию. Постояли перед фасадом, блистающим свежей окраской. Все, кроме Александры Федоровны, не желавшей ни на что глядеть, осмотрели дом сверху донизу. Николай повернулся к Долгорукову.
"- Так кто здесь жил, князь?
- Губернатор, ваше величество.
- Кто это? - он наморщил лоб, силясь что-то или кого-то вспомнить.
- Да этот, как его... Ордовский-Танаевский...
- И где он сейчас?
- Да говорят - выехал куда-то... Еще в марте отсюда уехал, то есть бежал. И никто не знает, где он, что он.
- Странно... Не могу вспомнить, чтобы я его принимал. Мне кто-нибудь его представлял?.. Неужели он у меня ни разу не был?" (23).
У входа, все еще морща лоб и что-то припоминая, Николай пропустил вперед жену, сына и дочерей и перешагнул через порог.
Дом каменный, двухэтажный, с деревянным балконом, с садом. С улицы палисадник за железной изгородью. Вся усадьба вместе со служебными постройками и садом обнесена тесовой оградой. На углах ограды и у ворот будки для часовых. Еще вчера улица называлась Дворянской. В день приезда Романовых прибили новые таблички: улица Свободы.
Комнат в двух этажах - 18. Есть электричество и водопровод. Семья располагается на верхнем этаже: кабинет для Николая, комната для Алексея, четыре комнаты для дам, гостиная, столовая.
Комнаты в верхнем этаже отлично меблированы: кое-что осталось от губернатора, многое доставлено из Царского Села. Дорогие диваны, кресла и пуфы, ковры и гобелены, шелковые и бархатные драпри, портьеры на окнах и дверях. И на этом фоне - ливреи и золотые позументы лакеев, снующих по этажам.
Наверху относительно просторно, первый же этаж, отведенный для прислуги и части охраны, набит людьми. Есть еще цокольный, полуподвальный этаж, где размещены кухня и кладовые, - там и того хуже. Поскольку в губернаторском доме тесно, некоторые свитские и часть прислуги разместились в доме напротив, тоже двухэтажном, купца Корнилова. Там же, на противоположной стороне улицы, поселились оба комиссара и Кобылинский. Инструкция запрещала сопровождающим снимать частные квартиры. Они нарушили ее с первых дней, частью расселившись по городу.
Настроение у обитателей губернаторского дома в общем неплохое. Хоть и под стражей, а терпимо. Тепло, уютно, спокойно. Тишина и непринужденность сменили тревожное напряжение Александровского дворца. Комиссары приветливы и предупредительны. Кобылинский - весь внимание и забота. Днем всем семейством, гуськом, идут через улицу и бульварчик на богослужение в близлежащую церковь Покрова Богородицы. Из той же церкви взят в домашние духовники семьи отец Алексей Беляев, епископом Гермогеном рекомендованный. Вечерами священник сидит, благостно сложа руки, в гостиной, потрясенный своим возвышением, о каком сроду и думать не мог, беседует то с его величеством, то с ее величеством, удостаивается поощрительных улыбок, все рассказывает, нашептывает, поясняет... Вечерами же через улицу, из корниловското дома, бегают сюда в гости и свитские - на чаепитие в обществе их величеств, сыграть в безик или трик-трак, а то и просто посудачить о всякой всячине, шепнуть хозяевам занятный слушок.
Где-то там, далеко, за тысячи верст, волнуется взбудораженная страна, все выше поднимаются волны небывалых событий. А здесь, в сибирской глуши и тиши, на краю болот и тайги, притаилась и скромно коротает часы за игрой в трик-трак недавно всемогущая императорская пара, Россией как будто потерянная из виду, всеми почти забытая. Надвигаются на этот край осенние долгие вечера, окутали его туманы и темень. Только если выглянуть из затянутых драпри окон верхнего этажа, то видно: мелькают сквозь влажную пелену огни на реке и доносятся далекие гудки как будто заблудившихся пароходов.
Тишь обманчива. Сумерки коварны. Вокруг дома бродят неизвестные. Заглядывают в окна, подают знаки, суют в щели записки, а завидя дежурного офицера, спешат уйти в темноту.
Не прошло и двух недель после того, как Романовы перешагнули порог этого дома, а из центра дошла сюда весть о зловещем событии, потрясшем страну: о мятеже недавнего царского генерала, в данный момент верховного главнокомандующего, - Корнилова.
Рост революционной активности народных масс, углубление их доверия к большевикам свидетельствовали о том, что новый подъем революции не за горами. Керенский вознамерился уничтожить большевистскую партию, ликвидировать Советы, обессилить кровопусканием рабочий класс, обуздать революцию.
