В свое оправдание Суров заявил, что заплатил Варшавскому 5–6 тысяч рублей.
Кроме этого, А. Суров присвоил сценарий Н. Рожкова «Обида», большой была и роль Н. Оттена, который обрабатывал пьесу «Зеленая улица» (без этой обработки пьеса не могла выйти в свет).
Комиссия в своих выводах пошла дальше изобличения «деятельности» А. Сурова. Она признала, что это — не единичный случай в советской литературе: «Подробное рассмотрение истории возникновения пьес „Далеко от Сталинграда“ и „Рассвет над Москвой“ дают возможность Президиуму ССП СССР сделать выводы о той окололитературной прослойке, с ее специфическими торгашескими нравами и рваческими устремлениями, — наличие которой и в дальнейшем может угрожать Союзу советских писателей рецидивами суровщины, если не будут применены самые решительные меры к окончательному искоренению из нашей политически и творчески здоровой литературной среды низкопробных „дельцов“ с продажными перьями, к пресечению их тлетворной, подпольной деятельности».
29 сентября было вынесено постановление Секретариата ССП. Секретариат согласился с выводами комиссии, которая квалифицировала А. Сурова как «лжеписателя, систематически использовавшего чужой труд в своих личных корыстных целях»[853]. Также было решено возбудить ходатайство перед Правительством СССР о лишении драматурга звания лауреата Сталинских премий.
В послевоенное время от членов ССП поступало много сообщений о лицах, выдающих себя за писателей и извлекающих из этого выгоду. Так, в «Литературной газете» от 14 апреля 1948 года появилась статья «Перелетные птахи». В ней рассказывалось о нескольких таких эпизодах. Первым героем статьи был драматург Долматов, который решил написать пьесу о ремесленниках и с этой целью заключил договор с Управлением трудовых резервов. Согласно ему драматург получил право бесплатно жить в общежитии лучшего в Риге ремесленного училища. Там он находился в течение шести месяцев и получал бесплатное трехразовое питание. В результате он написал две пьесы, художественные достоинства которых в местном отделении ССП поставили под сомнение. Но Долматов не отчаялся и пошел в ЦК комсомола Латвии, где заручился поддержкой и рекомендациями. Воспользовавшись выданной бумагой, предприимчивый драматург представил счет в Управление трудовых резервов. Составляя его, он не забыл никаких надбавок, положенных авторам (25–50 процентов — за комедийные пьесы, 50 процентов — за пьесы, не требующие доработки, 25 процентов — за пьесы, имеющие рекомендации). Окончательная сумма, положенная ему согласно его же собственным расчетам, составила 13 125 рублей. Таким образом, предприимчивый литератор запросил за свое произведение сумму, равную примерно 6,8 месячного прожиточного минимума в Москве на 1 сентября 1948 года.
26 октября 1952 года в «Комсомольской правде» появилась заметка, содержащая безапелляционное заявление: «Николай Кутов — бессовестный литературный вор». В заметке речь шла о литературном плагиате. Безусловно, подобная «деятельность» должна осуждаться, вот только редакторы «Комсомольской правды» не разобрались в ситуации до конца и не проверили фактов. В результате все оказалось перевернутым с ног на голову. Выяснилось, что стихи, в краже которых был обвинен Н. Кутов, были уже давно им написаны и опубликованы в газете «Челябинский рабочий» в 1945 году. Но точно такое же стихотворение появилось в 7-м номере журнала «Молодой колхозник» в 1947 году за подписью А. Моисеева. Когда Н. Кутов перепечатал свои стихи в 1951 году в сборнике «Новый край», автор «Московского комсомольца» тут же изобличил «вора»[854]. Мало того, потом выяснилось, что автор изобличающей статьи Г. Болотский сам не гнушается плагиата. Он предоставил в редакцию журнала «Советский воин» рукопись, состоявшую из трех стихотворений, которые он выдавал за свои. Одно из них принадлежало Н. Юрченко, второе — М. Файтельсону, а третье — А. Левушкину. Все они были списаны дословно из разных номеров журнала «Смена» за 1947–1949 годы[855].
Любители плагиата и всевозможных злоупотреблений были весьма изобретательны.
* * *
После войны все заметнее становилась принадлежность писателей к элитному слою советского общества. При этом необходимым условием сохранения льгот и привилегий со стороны власти являлось участие ведущих литераторов в общественной деятельности и работе во всевозможных бюрократических структурах, что отвлекало многих из них от творчества.
Оказывая серьезную материальную поддержку писателям, руководящие органы писательских организаций, по сути, мирились с проблемами крупных задолженностей литераторов.
Попытки создать гибкую систему выплаты гонораров не увенчались успехом. Перед гонорарной политикой ее разработчиками ставились противоречащие друг другу цели. Повышенные гонорары должны были выплачиваться за наиболее идейные, наиболее читаемые произведения и поощрять создание новых сочинений. Власть рассматривала денежные вознаграждения и как средство поощрения угодных ей писателей и стимулирования «производительности труда». Отсюда — утопические проекты выплаты гонораров в зависимости от качества произведений, которые так и не были реализованы. Система выплаты налогов с гонорара неоднократно менялась, но писатели платили более высокие налоги, чем рабочие и служащие.
Спорным оставался вопрос оплаты переизданий. Высказывались различные мнения: от предложений о введении прогрессивной шкалы выплаты гонораров до призывов вовсе не платить за переиздания.
В целях повышения своего материального благосостояния писатели использовали те возможности, которые им предоставляла власть. Подобное положение было не следствием отсутствия инициативы в писательской среде, а результатом политики власти, которая всеми доступными ей способами препятствовала любым проявлениям самостоятельности.
К середине пятидесятых годов сохранялись большие проблемы с бытовыми условиями жизни и творчества литераторов, хотя число писателей, не имевших жилья или живших в коммуналках, несколько уменьшилось. Их жилищные условия были дифференцированы в зависимости от близости к руководящим структурам. Привилегированное положение многих писателей по отношению к большинству граждан страны касалось прежде всего размеров, качества и местонахождения жилья.
Особенности социального обеспечения писателей были связаны с их промежуточным положением в «иерархии потребления». Только самые именитые из них могли позволить себе уровень жизни, сопоставимый с высшими государственными и партийными чиновниками. Снабжение писателей (в основном через собственные распределители) всегда было лучше, нежели основной массы населения, но никогда оно не было и роскошным.
Завершалось формирование инфраструктуры Переделкина как места компактного проживания литераторов.
Совет жен писателей выполнял полезную, но порой незаметную повседневную работу, которая также играла большую роль в жизни отдельных семей писателей.
Не только литераторы, но и члены их семей получали доступ к привилегиям. Таким образом, еще сильнее закреплялась социальная обособленность этой части населения.
Не говорите мне, что во всем плохом, что окружает нас, мы сами ничуть не виноваты.
Общественные настроения не создаются дедуктивно или спускаются сверху. Мы сами создали себе добавочные пути, мы сами возвели в ежечасный ритуал присягу в верности, которая, чем чаще ее повторяют, тем больше теряет в своей цене…
Б. Пастернак
Самое главное и социально значимое в жизни писателя — его творчество. Однако реальная жизненная практика литераторов, рассмотренная в предложенных автором хронологических рамках, показывает, что подавляющее большинство «инженеров человеческих душ» не могло в полной мере реализовать свое социальное предназначение. Типичный уклад жизни советских писателей, который начал формироваться в начале тридцатых годов и практически полностью сложился к середине пятидесятых, предполагал огромные затраты времени и сил на борьбу за существование, на материальные заботы, добывание «хлеба насущного».
Исходя из того, что Союз писателей — организация, находившаяся на государственном финансировании, владельцем издательств было государство, в печать принимались произведения, прошедшие цензуру, а гонорар платили в конечном счете из государственной казны, можно сделать вывод о том, что писатели были, по сути, государственными служащими. Лишиться членского билета Союза писателей означало подвергнуться не только политическому и гражданскому остракизму, но и обречь себя на полуголодное, нищенское существование.
