Посланник приходил от шведского Карла короля, думный человек, а имя ему Уддеудла, таков смышлен, и купить его, то дорого дать что полтина, хотя думный человек; мы, великий государь, в десять лет впервые видим такого глупца посланника. А прислан нароком такой глупец для проведыванья, что мы будем ли в любви с королем? И про то нам подлинно ведомо; а братом не смел король писаться, и мы тому добре ради, и зело от нас страшны они, свияне. А как посланник у нас был, и мы его пожаловали, велели сесть, и он сесть не смел. И Смоленск им не таков досаден, что Вытепск да Полотск, потому что отнят ход по Двине в Ригу. А король в листу своем первом пишет, что вечное докончание подкрепить послами да будто, любя меня, прислал обвестить посланника, думного человека: и мы мним, сколько от любви, а вдвое того от страху; тако нам, великому государю, то честь, что прислал обвестить посланника, а и думного человека, хотя и глуп, да что же делать? Така нам честь! А в другом листу пишет, чтоб не воевать курляндского для его королевской дружбы, а он, курляндский, – ему, королю, друг: и мы отказали тем, что подданный польскому королю, а и обещался нам не помогать королю польскому, а ныне многие курляндские немцы в полон взяты и ныне многих посылает, будто сами нанимаются.
Ф. Солнцев. Доспехи царя Алексея Михайловича. Рисунок из книги «Древности Российского государства». Ранее 1853 г.
Подлинно Радзивилл да Гасевской пришли под Новый Быхов, а с ними пришло всякого чина 12 000, и облегли Новый Быхов в двух и в трех верстах, а на приступ не смеют идти; а сперва языки говорили 100 000, а другие сказали 50 000, а третьи – 40 000, a четвертые – 24 000, да подлинно доведались, что 12 000, а с Золотаренком всего с 6000 сидит, и он выходил на князя Несвицкого и его побил, и обоз весь взял, и опять возвратился в Быхов. И мы по бояр и по всех ратных людей послали и велели со всеми запасы идти на службу и ставиться по местам бессрочно, потому что время приспело. А мы, великий государь, идем тоже, и не потому, что Радзивилл гордится пред Богом и хочет взять Новый Быхов, да Могилев, да Шклов и, взяв, идти к Москве, а король подлинно хотел посылать послов к нам, великому государю, да Радзивилл отговорил: я-де пойду еще отведаю счастья своего и Золотаренка собью, и городы отворочу, и под Москву пойду, и король и воротил послов».
Алексей Михайлович исполнил обещание: 10 февраля переехал в Москву, а раннею весною отправился вторично в Смоленск. Надобно было предупредить повторение зла, сделанного в прошлогодний поход, когда ратные люди свирепствовали в Смоленском и других покорившихся уездах, насиловали женщин, убивали мужчин, чтоб не было на них челобитчиков. Государь назначил смертную казнь за такое поведение и торговую казнь господину, который позволит подобные поступки холопу своему. 24 мая государь выступил из Смоленска, обратившись к ратным людям с такою сказкою: «Если король польский не вспомнит Бога, не признается к нам, великому государю, в своей неправде и не станет мириться так, как годно Богу и нам, то мы, великий государь, прося милости у Бога и у престрашные и грозные воеводы, Пресвятые Богородицы (которая изволила своим образом и до днесь воевать их Литовскую и Польскую землю, и не могут нигде противу нее стати, ибо писано: лихо против рожна прати), и, взяв на помощь честный крест, за изгнание православной веры будем зимовать сами и воевать, доколе наш владыка свое дело совершит, и как, даст Бог, перейдем за реку Березину, то укажем вам всем везде хлеб и животину брать в приставство. И вам бы служить, не щадя голов своих; а деревень бы не жечь для того, что те деревни вам же пригодятся на хлеб и на пристанище; а кто станет жечь, и тому быть во всяком разорении и ссылке, а холопу, который сожжет, быть казнену безо всякой пощады. Если кто побежит со службы или болезнь прикинет, не хотя служить, то быть ему казнену безо всякой пощады. И вам бы потщиться верою и правдою, от всего чистого сердца, с радостию, безо всякого сумнения, безо всякого ворчания, и переговоров бы о том отнюдь не было: кто скуден, тот пусть милости просит у государя, а не ворчит и не бежит со службы; а кто будет с радостию с нами служить до отпуску, тот увидит, какая ему государская милость будет». Первая милость, какую царь счел нужным оказать служивым людям, состояла в принятии мер против побега от них людей. Еще находясь в Смоленске, 25 апреля государь писал боярину Василью Васильевичу Бутурлину: «В нынешнем году с Москвы и со службы от нас, от многих бояр, и от всяких чинов людей побежали люди, сбираются в глухих лесах, а собравшись, хотят ехать к Хмельницкому; к своей братье пишут, будто сулят им черкасы маетности, и многих своих бояр поставили пешими и безодежными. И вы, поговоря с гетманом и перехватав их всех, велите из них человек десять повесить в наших старых городах, в Путивле с товарищи, остальных же, высекши кнутом, пришлите в Москву и заказ крепкий учините, чтоб вперед черкасы их не принимали».
В начале июня в Шклов приехал к государю Золотаренко и отправлен был за Березину; отряженный им черниговский полковник Попович взял Свислоч: «Неприятелей в нем всех под меч пустили, а самое место и замок огнем сожгли». Та же участь постигла Кайданы, московский воевода Матвей Васильевич Шереметев взял Велиж; боярин князь Федор Юрьевич Хворостинин овладел Минском. 29 июля боярин князь Яков Куденетович Черкасский, соединившись с Золотаренком в полмиле от Вильны, напал на обоз гетмана Радзивилла и Гонсевского; бой длился от шестого часа дня до ночи; гетманы потерпели поражение и бежали за реку Вилию; а русские приступили к Вильне и овладели этою столицею Литвы. Царь стоял в деревне Крапивне, за 50 верст от Вильны, когда прискакал к нему гонец с этим радостным известием. 9 августа пригнали новые сеунчики (вестники победы): Ковно был взят; 29 августа пришла весть о взятии Гродна.
В то же время, в июле, Бутурлин и Хмельницкий выступили в поход и беспрепятственно вошли в Галицию; гетман коронный Потоцкий потерпел поражение подле Гродка; русские подошли ко Львову, но ничего не сделали городу по явному нежеланию Хмельницкого действовать решительно: он взял с осажденных 60 000 злотых и удалился от города, а Выговский прямо писал горожанам львовским, чтоб не сдавались на царское имя. Решительнее действовала под Люблином часть соединенного войска, бывшая под начальством Данилы Выговского, брата Писарева, и Петра Потемкина; люблинцы присягнули царю. Московские воеводы одни, без козаков, с двух сторон воевали Литву. В сентябре вышел на судах из Киева князь Дмитрий Волконский; 15 числа пришел он под Туров; туровцы вышли к нему навстречу с образами и присягнули царю. Не останавливаясь в Турове, Волконский отправился сухим путем под город Давыдов; с версту от города встретило его литовское войско и завязало бой; литва была втоптана в город, который запылал, и литва бросилась бежать из него (16 сентября). Победители возвратились к судам своим и поплыли вниз по реке Горыне к реке Припяти, Припятью шли вверх до реки Вятлицы, от Вятлицы шли сухим путем до города Столина, которого достигли 20 сентября; литва, вышед из города, учинила бой большой, была побита, бежала, город был занят и сожжен русскими. От Столина Волконский возвратился к Припяти, к судам своим, Припятью плыл до реки Пины и 25 сентября достиг Пинска. Литва не пустила русских пристать к берегу, и Волконский должен был высадиться ниже города, у села Пенковичей; после большого бою русские по следам литвы вошли в Пинск и литву выбили. Простоявши в Пинске двое суток, чтоб дать отдохнуть людям, Волконский 27 сентября сжег город и слободы, пошел назад к судам своим и поплыл вниз по Припяти, в селе Стахове разбил отряд литовского войска, привел к присяге жителей городов Кажана и Латвы, и опять Днепром возвратился в Киев, и привел войско в целости: только у одного солдата под Пинском руку оторвало из пушки да двух человек из пищали ранили.
С другой стороны, 23 октября князь Семен Андреевич Урусов и князь Юрий Борятинский пошли с войском из Ковна к Бресту и побили поляков на Белых Песках, в 150 верстах от Бреста. 13 ноября подо шли они к этому городу и встретились здесь с новым гетманом литовским – Павлом Сапегою; Урусов потерпел поражение, отступил от Бреста и стал обозом за рекою, но литва выбила его оттуда; Урусов стал в 25 верстах от Бреста, в деревне Верховичах, Сапега обошел его и тут, дорогу и воду отнял и двое суток держал в осаде, требуя, чтоб все войско сдалось ему; Урусов не согласился и вступил в битву, которая окончилась блистательным торжеством для него: поразив литву наголову, русские гнали ее шесть верст, взяли четыре пушки, 28 знамен. После этого дела Урусов и Борятинский пошли к Вильне. Между этими воеводами и полчанами их было сильное неудовольствие. Новгородские дворяне и дети боярские били челом на Урусова, что, сказавши им государев указ выступить из обоза, из Подберезья в Вильно и дальше в Ковно, приказал им приготовить всем полком хлебных запасов на корм ратным людям, которые стояли в Ковно. Они, дворяне, подали за руками челобитную, что им этого хлеба и своих запасов, и конских кормов везти с собою в Ковно невозможно. Урусов вышел из шатра и, не принявши челобитной, бил их булавою и стрельцам велел бить их ослопьем до умертвия, а иных челобитчиков велел бить кнутом на козле без пощады. Они докладывали ему о полковых и расправных своих делах; боярин, не выслушав их челобитья, бранил их и бил булавою, и ослопьем, и кнутом, и плетьми без пощады, не учиня никакой расправы и сыску, говорил им, будто указал государь, выбрав из них лучших людей, вешать, а иных бить кнутом, тогда как они перед государем вины своей никакой не ведают. Все это воевода мстит им прежнюю недружбу, потому что они били челом на него царю Михаилу Феодоровичу, а иным мстит за новгородскую недружбу. Узнавши, что у кого-нибудь из них есть пленники, воевода присылал друзей своих с стрельцами и сам выбирал лучших девиц и женщин, брал к себе силою и, подержав у себя, отсылал в Великие Луки на государевых подводах. Посылал голов с сотнями за лошадьми и часть приведенных лошадей взял себе, других роздал тем, к кому добр, остальных послал к государю в Вильну. Идучи дорогою, заставлял служивых людей ловить рыбу из прудов, выпусти воду. Приказал идти под Брест наскоро с вьюками, а дорогою свои и конские кормы и людей в плен брать: они, дворяне, услыхав государеву милость, забыли свои великие нужды и бесконство, на государеву службу пошли с радостию, но, как только перешли реку Неман, Урусов и Борятинский запретили им под смертною казнию брать что-либо у жителей, а сами воеводы в благочестивых христианских церквах утварь, в костелах, по местечкам, в панских маетностях, в мещанских дворах всякую казну грабили, колокола, лошадей, кареты, органы брали и, отягчась добычею, шли под Брест очень медленно, а их поморили голодною смертию. К Бресту пошли воеводы скорым походом, а от Бреста за пять верст через реку и болота мост большой и худой, за которым стояли роты литовских людей. Воеводы велели за мост перебраться наскоро; литовские люди, пострелявшись, от мосту побежали к Бресту, а из русских многие за теснотою по мосту перебраться не поспели, людей дворянских с простыми лошадьми по мосту не пропустили; наряд, казну и пеших людей воеводы велели оставить за рекою у моста, а в Брест послали атамана пана Свяцкого и козака, и приказал им Урусов занять себе двор, потом, не сождавшись со всеми ратными людьми, пошел за мост к Бресту с небольшим отрядом. Литовские люди присылали из города с просьбою съехаться и говорить о добром деле, но воеводы, не сказавши служилым людям ничего про битву, велели задор учинить луцким козакам, произошла битва, и вследствие такого нестройства и безвестного боя государевых ратных людей многих побили, ранили и в плен взяли, и Животворящий Крест, который от государя был дан, достался врагу. Из-под Бреста отошли они ночью за реку в обоз, а поутру пришли к ним литовские люди и начали по них из наряда стрелять; воеводы пошли от них в отход и пришли в деревню Верховичи; литовские люди дорогу у них отняли, и воеводы велели отступать другою дорогою; но они, служилые люди, говорили, что им за реками и топкими болотами в отход нейти, мосты худые и разметаны и на засадах много неприятелей, пусть воеводы велят им с литовскими людьми биться, вышли на бой с своими людьми и литовских начальных людей многих побили конных, а пеших побили без остатка. Урусов на бою лошадей и платья у литвы брать им не велел, сказал, что все будет на черный пай. Воеводы брали у шляхты подарки, что у кого полюбится или где что проведают, и многие из шляхты, узнав, что берутся подарки большие, государю не присягали. Урусов не по нужде в постные дни ел мясо, их, дворян, бесчестил, называл неслугами и небойцами, а на самом у Бреста и сабли не было, в Верховичах, испугавшись пушечной стрельбы, с бою уехал и государево знамя с собою увез. Урусов и Борятинский отвечали, что запретили грабить жителей, когда шляхта поддалась и дала аманатов; сами нигде ничего не грабили, против Бреста действовали враждебно, ибо оттуда прислали им сказать, что Брест принадлежит шведскому королю; дворянам о предстоящей битве давали знать, задираться не приказывали, и когда начался бой, то дворяне правой стороны подержались, а левой побежали и воевод выдали; под Брест идти дворяне отказались; лошадей и платье брать у неприятеля на бою не запрещали; у шляхты брали подарки, но и сами отдаривали; сабля на Урусове всегда была и боя никогда он не оставлял.
