Шум не мешал сегодня мелику, ибо он просто ничего не слышал, снова и снова наслаждаясь вчерашним разговором с Моурави. Встреча его, Вардана, с Шадиманом так понравилась азнауру Дато, что он поспешил наполнить две чаши вином и осушить их за упокой знакомства мелика с князем. Но Моурави не одобрил такое пожелание. Постепенно надо отучить князя от услуг поставщика благовоний и золоточеканных изделий. Вот в Стамбул поедет Вардан, не меньше ста дней будет любоваться Золотым Рогом... Моурави одобрил отправку пчеловода в Марабду. Сердце Вардана плавало в душистом меду. Он, как сквозь сон, прислушивался к тому, что происходило в торговой палате, похожей на взбудораженный улей.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Приемный зал Метехи с несколько потускневшими оранжевыми птицами на сводах снова наполнился князьями, знатными азнаурами и духовенством. Трон пустовал, но владетели стремились сесть к нему поближе. Каждый помнил свои права, пожалованные его фамилии еще Вахтангом Вторым или Георгием Пятым Блистательным.
Духовенство, как всегда, разместилось слева от трона. Но католикоса не было - он прибудет только в последний день, дабы скрепить своей подписью решения, угодные правителю и церкви.
Отсутствовал и правитель... Он тоже лишь в последний день должен выслушать решения и скрепить подписью угодное церкви и Саакадзе.
Так делалось из уважения к трону Багратидов. Ведь не все пройдет гладко, а крики и возможная перебранка не отвечают духу величия.
Даже когда решалось вступление в войну или сватовство наследника, или принимались свадебные посольства, или русийские бояре закидывали ковер мехами, даже когда появились угрожающие ханы от шаха или паши от султана, не было такого напряжения... То было общее, царское, а сегодня решается судьба княжеских знамен.
Спокойнее вели себя азнауры. Им тоже предстояли перемены, к которым они стремились давно, и вот наконец завершается добытое многолетней борьбой... Они расположились на левой стороне, ниже незнатных княжеских фамилий.
Отсутствовали купцы и старосты амкаров, приглашаемые лишь на обсуждение дел торговли и амкарста. Уже все в сборе. Вошел, окруженный сыновьями и внуками, старый Мухран-батони. Уже Газнели дважды сменял сабельщиков у входа. А Саакадзе все не появлялся.
Тихо переговаривались, недоуменно переглядывались. Ожидание сеяло тревогу, исчезла решимость, таял задор... Куладжи стесняли грудь. Духота сгущалась и давила. Отяжелевшие пальцы не тянулись к усам... Шуршали рясы, тихо постукивали четки. Трифилий, щурясь, поглаживал выхоленную бороду.
"Странно, - размышлял Зураб, - всегда точен... Не намерен ли использовать то, от чего некогда отказался Луарсаб?.. Окружить Метехи и остаться одному у власти..."
Звякнули сабельщики, в воздухе блеснула сталь. Копейщики вздыбили пики. Где-то загремело горотото. Стража шумно распахнула двери.
Невольно все поднялись. Стояли так, как не стояли перед царями.
Сопровождаемый "барсами", твердо ступая, вошел Георгий Саакадзе. На миг князья даже зажмурились. Где они видели такое, расшитое драгоценными каменьями, одеяние? На шахе Аббасе? Нет! На индийском радже, изображенном на драгоценном рисунке. Но где взял меч, принадлежащий Сулейману Великолепному? Как угрожающе торчит из-за пояса двойной пламенеющий ханжал! Будто прирос к куладже жертвенный меч кровавой богини Дурги! Не подарила ли ему жена багдадского калифа свое ожерелье? Откуда такой цвет? Как будто фисташковый, а яхонты и алмазы переливают в огненный. Какое величие в Великом Моурави! Неужели его фамилия Саакадзе?!
Посмотрите, а с "барсами" что сегодня? Словно всю роскошь Индостана опрокинули на себя. Шествуют в цаги, похожих на серебряные трубы. Дато блистает изумрудами кинжальной рукоятки, Димитрий - узором ятагана, Автандил - бирюзовыми розами оранжевой куладжи, Даутбек - алмазным дождем застежек, Элизбар - поясом, похожим на искристую чешую морской рыбы. На плече Ростома вздрагивает адамантовый кречет с золотым клювом, а на груди Пануша переливаются кровью зерна граната. На черной повязке Матарса сверкает красный глаз неведомой птицы. А за Гиви угрожающе волочится изогнутая сабля в мозаичных ножнах.
Отвечая на приветствия легким наклоном головы, Саакадзе прошел через зал и опустился в приготовленное для него кресло, рядом с царским троном. За ним неотступно, точно оберегая его, последовали "барсы" и расположились позади.
Первым говорил Мухран-батони. Он кратко напомнил, зачем собрались здесь сыны Картли. Сегодня должно решиться: быть ли Грузии сильным царством, как при царице Тамар, раздвинув рубежи от Никопсы до Дербента, или застыть в теснинах, подобно озеру в предгрозовой вечер. Немало предстоит, важных дел, но раньше следует вынести определение о снятии подорожных рогаток.
Легкий ветер всколыхнул куладжи, зазвенели ожерелья. Джавахишвили в изысканных выражениях передал просьбу князей отсрочить на год упразднение проездных пошлин, иначе многим грозит разорение.
Услужливо предупрежденный Зурабом о решении князей, Моурави многозначительно переглянулся с Мухран-батони. Старый князь величаво провел рукой по усам и начал приводить доводы, которые накануне подсказал ему Георгий Саакадзе.
- Еще нигде не сказано, что веселая торговля кого-либо разорила. Потеряем на рогатках - найдем прибыль в свободном провозе. Если к слову пришлось, я сосчитаю, сколько мой управитель выплатил тебе, князь Качибадзе, за провоз через твои рогатки вина, посланного мною в подарок Метехскому замку. Я возмущался не потому, что обеднел, а из-за глупой жадности твоего мсахури, который отливал мухранский нектар, не ведя счет тунгам. По этой благородной причине похудевший бурдюк растряс вино, и на царский стол вместо янтарной радости поставили мутную скуку. Я, князь, к слову припомнил тебе обиду, ибо не остался в долгу: когда твой управитель проводил через мои рогатки караван с шерстью, я приказал увеличить пошлину и набить новый тюфяк в подарок моему огорченному управителю.
После такого вступления Мухран-батони перешел к доказательству, почему благотворно упразднение проездных пошлин.
Князья вновь настаивали на годичной отсрочке.
Спор затягивался, уже проглядывало неудовольствие. Саакадзе поднял руку, все смолкло:
- Если князья не согласны, никто не вправе лишить вас вековых преимуществ. Одни вы призваны вершить дела царства. Но и никто не вправе запрещать добровольные действия на благо родины. Вот, доблестный Мухран-батони, я, Георгий Саакадзе, и благородный Зураб Эристави Арагвский уже согласились и назад слова не возьмем. Отныне по нашим владениям пусть свободно течет торговая жизнь. Мы рогатки снимаем!
Зураб уставился на Моурави. У него и в мыслях не было снимать рогатки. Как раз вчера приезжал управитель Ананури, и они определили на зимние месяцы увеличить проездную дань, ибо необходим тройной запас вооружения и одежды для возможного в недалеком будущем похода в горы. Вот почему на княжеских беседах он протестовал сильнее остальных, утверждая, что это подорвет благополучие княжеств, лишив их важнейшего источника обогащения. Все понятно! Моурави решил наказать его, Зураба, за измену? Нет, к счастью, об измене не догадывается! Только за дерзкие желания? Пожалуй, еще дешево обошлось владетелю Арагви посещение Марабды.
А Саакадзе, словно не замечая замешательства князей, изумленно впившихся глазами в коварного Эристави, и красных пятен на его лице, продолжал:
- Конечно, справедливость требует возмещения убытков самоотверженным сынам Картли. Я уже изыскиваю способ... скоро в изобилии будут свободные земли, реки, лесистые горы...
Князья зашумели: они добиваются общего согласия, нельзя княжеские дела решать, как кто вздумает! Ради Картли они готовы на жертвы...
- Разве я с тобой не говорил, Моурави? - крикнул с места Ксанский Эристави. - Ты Арагви вспомнил, а Ксани забыл?
- И я готов, Моурави, - подхватил Квели Церетели.
- Князья правы, необходимо общее согласие... Может, так постановим: на год пусть будет, как сделано во владении Мухран-батони, - с лошадей и ароб сельчан, особенно глехи и месепе, проездная пошлина не будет взиматься, но с купеческих, азнаурских и княжеских караванов следует брать даже чуть больше. И с прогонного скота пошлина упраздняется лишь для деревень. Согласны с таким решением?
Князьям представилось, что они одержали огромную победу. Наперебой восклицали: "Все, все согласны!"
Дав время улечься восторгу, Моурави предложил начать разговор о постоянном войске.
Князья нестройно заговорили. Уже все вырешено, как пожелал Моурави: в его распоряжение от каждого дыма будет предоставлено по одному обязанному.
Зураб, сжав ладонью подбородок, как коршун из-за туч, поглядывал на Саакадзе, не в состоянии побороть робость и ярость.
Превозмогая себя, он предложил Саакадзе арагвинское войско, ибо блеск и славу несет царству обнаженный меч Моурави.
