Митрополит Киприан написал житие предшественника своего, св. Петра. Вот образец слога Киприанова: "Праведницы вовеки живут, и от господа мзда их, и строение их от вышнего, и праведник аще постигнет скончатися, в покое будет, и похваляему праведнику возвеселятся людие занеже праведным подобает похвала. От сих убо един есть, иже и ныне нами похваляемый священноначальник, и аще убо никто же доволен ныне есть похвалили достойно его по достоинству, но паки неправедно рассудих, таковаго святителя венец не украшен некако оставити, аще и прежде нас бывшии самохотием преминуша, смотрение и се некое божие мню и святаго дарованя, яко да и мы малу мзду приимем, ако же вдовица она, принесшая две медницы, тако и аз убо многими деньми томим и привлачим любовию ко истинному пастуху, и хотящю ми убо малое некое похваление святителю принести, но свою немощь смотряющу недостижну ко онаго вечествию и удерживахся, паки же до конца оставити и обленитись тяжчайше вмених". Митрополит Феодосий описал чудо, бывшее у гроба св. Алексия; он начинает свой труд так: "Светло нам днесь позорище и чюдно торжество, и просвещено и собрано, днесь радостен праздник и чудеси исполнен, праздник душевному спасению потреба есть, иже всякаго ума и слова превосходит... Како ли кто может по достоянию доблести твоя похвалити и многа чюдеса, ими же тя бог прославил? слышана же бысть чудес твоих пучина, отовсюду к тебе различных родов человеци верою влекоми течаху, якоже елени на источники водныя во время распаления, насладитися твоих дарований; ты бо душевная и телесная чувства светло просвещаеши, имеют бо в душах своих слово, от сущия к тебе благодати даемое любезно. Аз смиренный, видя таковая, велми удивихся, надеющу же ми ся помощи святаго, и еже ми к нему веры и любви боязни, дерзнух простерти смиреного ми телесе руку и омочих мою трость в светящееся смирение, и дерзнул положити начало, еже написати великое и преславное чудо". Встречается слово похвальное св. верховным апостолам Петру и Павлу - творение Феодосия, архиепископа всея Руси.
Из других писателей житий святых известен троицкий монах Епифаний Премудрый, написавший службу, житие и чудеса св. Сергия и Никона Радонежских, также житие Стефана Пермского. "Был ли Епифаний на Афоне и в других православных центрах просвещения или нет,- но он был хорошо знаком с современной ему русской книжностью и в совершенстве усвоил приемы образцовых произведений церковного витийства на славянском языке, переводных или оригинальных, которые стали размножаться в русской письменности с его времени. По житию Стефана можно составить значительный лексикон тех искусственных, чуждых русскому языку по своему грамматическому образованию слов, которые вносила в книжный язык древней Руси южнославянская письменность. Риторические фигуры и всевозможные амплификации рассеяны в житии с утомительным изобилием; автор не любит рассказывать и размышлять просто, но облекает часто одну и ту же мысль в несколько тавтологических оборотов; для характеристики святого он набирает в одном месте 20, в другом 25 эпитетов, и почти все они разные... Вообще Епифаний в своем творении больше проповедник, чем биограф, и в смешении жития с церковным панегириком идет гораздо дальше Киприана. Исторический рассказ о Стефане в потоке авторского витийства является скудными отрывками". Чтобы объяснить себе такой характер житий, надобно вникнуть в их происхождение, в побуждения, которые заставляли писать их. Религиозное чувство требовало отнестись к святому с молитвою и прославлением, что выражалось в службе святому: из жизни святого выбирались именно такие черты, которые особенно возбуждали умиление, религиозное чувство, служили к прославлению угодника божия. Церковная песнь, канон, похвальное слово вот первоначальная, естественная и необходимая форма известий о жизни святого, и позднейшие жития должны были слагаться под влиянием этой формы, тем более что и в их составителях действовало то же побуждение, то же желание прославить святого, принести ему "малое некое похваление". Поэтому в житиях святых мы и не можем найти много черт быта и важных теперь для нас указаний исторических. Тем менее можем мы искать этого в сочинениях писателя пришлого, для которого обстановка тогдашней русской жизни была чуждою, в сочинениях знаменитого книжника Пахомия Логофета, родом серба, который, живя то в Троицком монастыре, то в Новгороде, писал жития святых, похвальные слова и каноны по поручению начальства. Искусством в книжном сложении славился также митрополичий дьяк Родион Кожух, из сочинений которого дошли до нас сказание о чуде св. Варлаама и сказание о трусе, бывшем в 1460 году. Вот образец Родионова искусства: "Прежде взыде под небесы туча на облацех и всем зрети, яко обычно, шествоваше воздухе носимо, и тако поиде от юга совокупляяся облакы по аэру воздуха парящаго, по пророческому словеси: сбирая яко в мех воды морския и полагая в скровищах бездны; и тако поиде к востоку солнечному на облацех, и яко уже совокупи в свое величество, исполнены водоточнаго естества, и так распространися надо многими месты, и бысть видением туча грозна и велика велми".
И в описываемое время сохранился обычай странствовать ко св. местам цареградским, афонским, палестинским. Так, дошло до нас описание Цареграда, сочиненное Стефаном новгородцем в половине XIV века. Вот цель путешествия Стефанова, как он сам определяет ее в начале своего описания: "Аз грешный Стефан из Великаго Новгорода с своими други осмью приидохом и Царьград поклонитися святым местам, и целовати телеса святых, и помиловани быхом от св. Софии премудрости божией". Любопытно видеть, как чудеса искусства и прочность камня поражали русских людей, привыкших к своим бедным и непрочным зданиям: статуя Юстинианова показалась нашему новгородцу вельми чудна, "аки жив, грозно видети его... Суть же много и иниих столпов по граду стоят, от камени мрамора, много же на них писания от верха и до долу, писано рытиею великою. Много бо есть дивитися и ум сказати не может: како бо толико лет камня того ничто не имет?". Видим, что русские путешественники пользовались в Константинополе особенным вниманием со стороны правительства, гражданского и церковного: так, царев боярин, видя, что новгородцы стиснуты в толпе и не могут пробраться к страстям господним, очистил им дорогу; патриарх, увидевши русских странников, подозвал их к себе, благословил и разговаривал с ними, "понеже бо вельми любит Русь. О великое чудо!
Колико смирение бысть ему, иж беседова с странники ны грешнии; не наш бо обычай имеет". Описывая монастырь Студийский, Стефан говорит, что из этого монастыря в Русь посылали много книг: уставы, триоди. Обходя другие монастыри, Стефан встретил двоих своих новгородцев, Ивана и Добрилу, которые жили в Константинополе, занимаясь списыванием церковных книг в Студийском монастыре.
Троицкий монах Зосима, странствовавший по святым местам в 1420 году, так говорит о побуждениях, заставивших его описать свое хождение: "Понеже глаголет писание:
тайну бо цареву хранити добро есть, а дела божия проповедати преславно есть: да еже бо не хранити царевы тайны неправедно и блазнено есть, а еже бо молчати дела божия, ино беду наносить душе своей. Убо и аз боюся дела божия таити, воспоминая муку раба онаго, иже приимше талант господень и в земле скрывый... Буди же се написание всем нам причащающимся благословение от бога и святаго гроба, и от святых мест сих; мзду бо много равну приимут с ходящими до св. града Иерусалима и видевшими святые сии места. Блажени бо видевше и веровавше; треблажении бо не видевше и веровавше... Но бога ради, братие и отцы и господие мои, сынове Рустии! Не зазрите моему худоумию и грубости моей; да не будет ми в похуление написание се. Не меня для, грешнаго человека, но святых для мест прочитайте с любовию и верою, да мзду приимете от бога нашего Иисуса Христа".
Стефан новгородец говорит, что войдешь в Царьград, как в дубраву какую, и без доброго провожатого ходить нельзя. Наши странники записывали без разбора все, что им говорили эти провожатые, записывали и о жабе, которая, по улицам ходя, смертию людей пожирала, а метлы сами мели: встанут люди рано - улицы чисты, и многое тому подобное.
Один из спутников митрополита Исидора описывал путешествие во Флоренцию. И здесь любопытны впечатления, произведенные на русского человека западными городами и западною природою: "Город Юрьев (Дерпт) велик, каменный, таких нет у нас; палаты в нем чудные, мы таких не видывали и дивились. Город Любек очень дивен, поля, горы вокруг великие, сады прекрасные, палаты чудные с позолоченными верхами; товара в нем много всякого; воды проведены в него, текут по всем улицам, по трубам, а иные из столпов, студены и сладки". В монастыре Любском путешественники видели мудрость недоуменную и несказанную: как живая стоит Пречистая и Спаса держит на руках; зазвенит колокольчик - слетает ангел сверху и сносит венец, кладет его на Пречистую; потом пойдет звезда как по небу, и, глядя на нее, идут три волхва, перед ними человек с мечом, за ними другой с дарами. В Любеке же наш путешественник видел колесо на реке, воду берет из реки и пускает во все стороны; другое колесо тут же, небольшое, мелет и сукна ткет. В Люнебурге поразил его фонтан: среди города столпы устроены из меди позолоченной чудесные!
