Она пришла вместе с мужем своим, дряхлым стариком, Никитой Артемьевым. Пётр Брюханов в третий раз дал жене святой воды и снова предложил вопрос о том, кто её «испортил», на что получил такой же, как и прежде, ответ, после чего Ольга Брюханова, при виде стоявшей перед ней свекрови, сильно переменилась в лице, вскочила, «точно её вихрем подняло», запела что-то и в конвульсивных судорогах бросилась на 70-летнюю старуху, повалила её на землю, стала её таскать за волосы и наносить по всему телу побои, требуя, чтобы она «отделала порчу». К ней присоединился Пётр Брюханов и вместе с женой стал бить свою мать ногами куда попало.
Все присутствовавшие молча смотрели на это, когда же Никита Артемьев порывался защитить свою жену, Виноградов сел к нему на колени и не допустил встать с места, а Владимир Грязнов в это время придерживал дверь. Наконец, Виноградов предложил затащить Маркову в погреб, чтобы она откопала 100 рублей, в которых была «порча», и с этой целью принёс верёвку, надел старухе на шею и потащил её к погребу, куда вместе с Грязновыми и втолкнул её, после чего дали ей в руки косарь, требуя, чтобы она откопала «порчу». Наконец, когда Маркова совершенно ослабела, её оставили в покое.
К этому времени стал собираться народ из соседней деревни Петрушино, где уже от мальчишек узнали, что в Синицах «бьют колдунью». Из вновь пришедших кто-то посоветовал Петру Брюханову накалить железный засов, чтобы прижечь ведьме пятки. Пётр разложил на дворе костёр, но в это время Марья Маркова упала с завалинки, на которой сидела, и скончалась.
Ольга Брюханова, находясь всё время в сильном истерическом припадке, плясала, хлопала в ладоши и кричала: «Сейчас разделают, разделают!» (снимут порчу). Привлечённые в качестве обвиняемых все упомянутые лица, не отрицая самого факта совершения преступления, утверждали, что сами они, кроме Ольги, никаких побоев старухе не наносили, не имея намерения лишить её жизни, а хотели лишь, чтобы она «отделала порчу», которую, по их мнению, действительно причинила Марья Маркова. Все они, по их словам, были «словно околдованные», так что совсем потеряли рассудок.
Ольга Брюханова была подвергнута судебно-медицинскому испытанию в Ярославской земской больнице и признана совершившей преступление в состоянии умоисступления, вследствие чего уголовное преследование её по настоящему делу было дальнейшим производством прекращено. На судебном следствии все свидетели единогласно показали, что побои наносила только Ольга Брюханова, остальные не помогали, но и не мешали. Далее было установлено, что слух о «порчи» Марковой Ольги держался в деревне всю зиму; что и в соседней деревне Горохове появилась «порченая» и молва приписывала «порчу» той же Марье Марковой; что «порчи» вообще случаются нередко и, по народному верованию, кого больная выкликает, тот и «испортил». Далее выяснилось, что Ольга Брюханова была всегда женщина здоровая, родила троих детей и сама их выкормила; но что действительно с Введеньева дня она внезапно заболела. Покойная Марья Маркова была женщина хорошая, но и Пётр был хороший сын, и никто из подсудимых не был во вражде со старухой.
Эксперт, уездный врач Ковалёв, признал побои тяжкими, угрожающими опасностью жизни; смерть Марковой, по мнению эксперта, последовала от кровоизлияния к мозгу, бывшего, в свою очередь, результатом ударов твёрдым предметом в голову покойной. Далее, на вопросы защиты эксперт высказал мнение, что сильный припадок большой истерии действует заразительно на окружающих, что обвиняемые, будучи сами нормальными и здоровыми людьми, по всей вероятности, однако, находились в состоянии психического оцепенения и едва ли сознавали, что они делали.
Суд приговорил: Петра Брюханова к шести годам каторжных работ; Виноградова к четырёхлетней каторге, а Грязновых к ссылке на поселение в места не столь отдалённые – с лишением всех подсудимых всех прав состояния. Приговор произвёл огромное впечатление. Подсудимые, бывшие на свободе, были немедленно взяты под стражу. Огромная толпа мужиков, баб и детей с рыданиями и воплями провожала их через весь город до стен тюрьмы.
Московский корреспондент «Нового времени», Old Gentleman, в одном из своих талантливых фельетонов (1895 г., № 7036) рассказывает о следующем факте народной расправы с колдуньей, имевшем место 25 сентября 1895 года в Москве в самом центре города – на Никольской улице.
«Одна из наиболее чтимых московских святынь – часовня Святого Пантелеймона на Никольской. В ней и около неё всегда толпа. По ночам часовня заперта, но ранним утром, далеко до рассвета, в ней служится молебен; затем чудотворная икона вывозится в город для служения молебнов в частных домах. Тогда в часовню собирается особенно много народа – всё больше мещан и крестьян. Так было и в ночь 25 сентября. Часовня ещё не была отперта, а около неё уже толпилось человек триста. Между ними находились крестьянский мальчик Василий Алексеев и какая-то простая женщина, одержимая припадками – не то истерического, не то эпилептического свойства. Возле этой пары стояла крестьянка Наталья Новикова; она разговорилась с мальчиком и подарила ему яблоко… Мальчик куснул яблоко, – и надо же быть такому несчастью, чтобы как раз вслед затем с ним сделался истерический припадок. На крик Алексеева прибежал с ближайшего поста городовой и отвёз больного в приёмный покой. Толпа, конечно, всполошилась:
– Отчего был крик? В чём дело?
Наталья Новикова и женщина, сопровождавшая Алексеева, вероятно, успели тем временем повздорить, потому что вторая из них принялась объяснять народу происшедший случай таким ехидным образом:
– Мальчика испортила вот эта баба. Дала ему яблока, а яблоко-то было наговорное. Едва он закусил яблоко – как закричит! и почал выкликать…
Суеверная сплетка быстро обошла толпу и подчинила её себе. На Новикову глядят со страхом и ненавистью. Слышны голоса:
– Ведьма!
– Мальца заколдовала!
– Пришибить – и греха не будет…
На Новикову начинают нажимать; она струсила и решила лучше уйти подальше от греха: народ – зверь, с ним не сговоришь. Пока она пробиралась к Проломным воротам, толпа рычала, но не кусалась; со всех сторон ругательства, отовсюду свирепые взгляды, но ни у кого не хватает мужества перейти от угроз к действию… В это время кто-то громко и отчаянно крикнул:
– Братцы… бей колдунью!
И в ту же минуту Новикова была сбита с ног и десятки рук принялись молотить по ней кулаками… Молотили с яростью, слепо, не жалея, на смерть… И, не случись на Никольской в ту пору опозднившегося прохожего, чиновника Л. Б. Неймана, Новиковой не подняться бы живой из-под града ударов. Господин Нейман бросился в толпу:
– Что вы делаете? С ума сошли?
– Бей колдунью!
– Этот – что тут ещё?!
– Вишь, заступается…
– Заступается? Видно, сам из таких… бей и его!
– Уйди, барин! Не место тебе здесь… Наше дело, не господское…
– Бей! бей! бей!..
Господин Нейман, обороняясь, как мог, протискался, однако, к Китайскому проезду, где подоспел к нему городовой, чтобы принять полуживую Новикову: она оказалась страшно обезображенною, защитника её тоже, выражаясь московским жаргоном, отделали под орех…
И над сценой этой средневековой расправы ярко сиял электрический фонарь великолепной аптеки Феррейна, и повезли изувеченную Новикову в больницу мимо великолепного Политехнического музея, в аудитории которого еженедельно возвещается почтеннейшей публике то о новом способе управлять воздухоплаванием, то о таинствах гипнотизма, то о последних чудесах эдиссоновой электротехники. И, когда привезли Новикову в больницу, то, вероятно, по телефону, этому чудесному изобретению конца XIX века, дали знать в дом обер-полицмейстера, что вот-де в приёмном покое такого-то полицейского дома лежит женщина, избитая в конце века девятнадцатого по всем правилам начала века шестнадцатого…»
Человек, осуждённый инквизицией. Рисунок Ф. Гойи. Альбом С. Лист № 85. Мадрид. Музеи Прадо. 1808 – 1814 гг.
Каменный голубь. Один из немногих артефактов, принадлежавших катарам Частное собрание. Тулуза
Замок катаров Монсегюр в Лангедоке
Крепость катаров Каркассон в Лангедоке. XII – XIII вв.
Крест катаров
Святой Грааль. Иллюстрация А. Ржхема. 1917 г.
Памятник убитым катарам вблизи Монсегюра
Римский папа Иннокентий III и святой Доминик Фреска. XIII в.
Жак де Моле, последний Великий магистр ордена тамплиеров. Рисунок XIX в.
