Кроме светских дворян, воинскую повинность в Ордене несли четыре прусские епископства. Со школьной скамьи памятная скороговорка — «Вассал моего вассала — не мой вассал» — именно здесь превращалась в руководство к действию. Те, кто проживал на землях епископов, не считались орденскими вассалами. В случае войны каждый из них должен был двинуть в бой собственную хоругвь. Та же почетная обязанность была возложена и на каждый прусский город. Начальная военная подготовка была едва ли не любимейшим занятием бюргеров. Все представители сильного пола, способные носить оружие, стремились попасть в так называемые стрелковые сообщества — что-то вроде элитных клубов боевых искусств. Феерические праздники, которые они проводили, напоминали турнир лучников из мультика о Робин Гуде. Судя по всему, не прочь они были при случае подраться и «по-серьезке». Во главе таких отрядов стояли ратманы — чиновники городской администрации.
Плечом к плечу с ними сражались наемники — те, кто профессионально ставил против звонкой монеты собственную жизнь. Они готовы были воевать столь долго, сколько им платили. На каких полях обнажать клинки — им было, по большому счету, все равно. Сколько окажется в армии нанятых воинов — зависело исключительно от состояния кошелька сюзерена.
У Тевтонского ордена проблем с деньгами не было. Собственно, это и спасет Орден после грюнвальдского разгрома — крестоносцам не составит труда увеличить плату своим наемникам, дабы они не разбежались. А вскоре наемные отряды и вообще потеснят привычные рыцарские войска. Увы, в Тринадцатилетней войне с Польшей (1454–1466) это сыграет с тевтонцами злую шутку — наемные гарнизоны с легкостью сдавали крепости врагу…
Впрочем, на грюнвальдском поле германские и чешские конные арбалетчики покажут себя вполне достойно. Как и «корабельные парни» — балтийские корсары. Балуясь в северных морях, захватывая острова и корабельные конвои, они замахнулись было и на орденские земли, проникнув по рекам в сердце Ливонского ордена и напав на Дерпт… Тевтонцам удалось пресечь амбициозные планы пиратов — и получить в их лице сотни отменных воинов. Кстати, численность наемников известна нам доподлинно — братья вели образцовые бухгалтерские книги. В начале лета 1410-го в рядах немецкой армии числилось 3712 наемников. Всего в бою при Грюнвальде над войском крестоносцев развевалась пятьдесят одна хоругвь.
…Грюнвальд, Танненберг, Жальгирис… В общем — Зеленый Лес, в котором так замечательно удалось укрыться союзным войскам. До сих пор не утихают споры о том, почему моногоопытные в военных науках тевтонцы решили дать бой на собственной территории. Ударь они по войскам Польши и Великого княжества еще на Висле — и наверняка победа была бы за ними.
Но Орден позволил противнику пересечь границу. Принимая это решение, Великий магистр еще не знал, пойдут ли Ягайло и Витаутас общим фронтом. Вполне возможно, он рассчитывал истребить их по одному. А когда осознал, сколь велика опасность, оказалось, что неприятель уже движется к бродам на Дрвенце. За ними был прямой путь в глубь орденских земель… Ульрик фон Юнгинген решил, что решающее сражение будет здесь, — и опять промахнулся. Броды, ощетинившись частоколами и арбалетами, ждали врага — а враг, хорошо понимая, что поражение в этом месте неминуемо, просто свернул, решив обойти Дрвенцу у истоков…
Неслыханная дерзость! Надо во что бы то ни стало остановить «братьев-разбойников» — теперь это дело чести. Путь, по которому двигались польско-литовские войска, должен пройти через деревню Грюнвальд. Здесь и будет бой — тот самый, «последний и решительный»…
Немцы оказались в этих местах на день раньше. Их обоз расположился подле селения, а отряды заняли боевые позиции между соседними Танненбергом и Людвиково. Поле, которому суждено обагриться кровью одной из величайших битв в истории средневековья, лежало к югу. Обычная равнина с грядами невысоких холмов да узкими оврагами… На рассвете за лощиной показался враг. Поляки зашли с левой стороны озера, литовцы — с правой. Несколько дней тому назад король Владислав Ягайло произвел смотр войск — и остался доволен. Сразу после смотра был взят и первый немецкий замок Лаутенбург. На следующий день его судьбу разделил Гильбенбург. Разграбив город, войско союзников двинулось дальше к озеру Любен… Зындрам, командовавший поляками, выслал несколько разъездов в сторону деревни. Выбравшись на опушку, разведчики замерли: всего в полуверсте стояли закованные в железо немецкие рыцари.
Крестоносцы тоже видели противника. Вопреки всем законам, он расположился в лесу и как будто не собирался покидать укрытия. Ульрих срочно собрал совет. И вот уже Владислав Ягайло принимает из рук гарольдов два меча. Начинается боевое перестроение войск…
Поляки и литовцы вытянулись на два километра, тремя линиями. Правый фланг — русские, литовцы и татары. Левый — поляки. Рядом с новогрудцами стала волынь, а за ней — волковысцы. Они прямо-таки рвались в бой, памятуя о том, как треклятые немцы напали на их город в Вербное воскресенье… Крестоносцы тоже вначале построились в три линии. Но после, дабы удлинить свой фронт, встали в две. Впереди, под прикрытием арбалетчиков — окованные железом бомбарды. На правом фланге находилось двадцать хоругвей под командованием Лихтенштейна, на левом — пятнадцать знамен Валленрода (того самого, что без жалости истребил пленных литовцев в подвалах Мальброка). В резерве — отряды самого Ульриха фон Юнгингена.
Пара мгновений — затишье перед бурей. Спустя несколько часов братья-рыцари будут торжествовать победу. В клочья разорвать разнуздавшегося врага, могучим «девятым валом» прокатиться по полю битвы, сметая все на своем пути… Первыми дрогнули татары.
Их сабли без смысла чиркали о доспехи, стрелы отскакивали, не причиняя вреда. А от длинных рыцарских мечей не было спасенья… «Поднялся такой шум и грохот от ломающихся копий и ударов о доспехи, как будто рушилось какое-то огромное строение, и такой резкий лязг мечей, что его отчетливо слышали люди на расстоянии даже нескольких миль… Было даже невозможно ни переменить места, ни продвинуться на шаг, пока победитель, сбросив с коня или убив противника, не занимал место побежденного. Наконец, когда копья были переломаны, доспехи с доспехами настолько сомкнулись, что издавали под ударами мечей и секир, насаженных на древки, страшный грохот, какой производят молоты о наковальни, и люди бились, давимые конями…»
В бой пошли вторая и третья линии литовско-русского войска — на помощь отступавшим татарам. Но и они были смяты железной волною. Только три смоленских полка Юрия Мстиславского оставались на поле боя, но их теснили шесть хоругвей Валленрода… Целый полк полег на сырую землю, а два других с яростью пробились к правому флангу поляков и прикрыли его.
«…Сойдясь друг с другом, оба войска сражались почти в течение часа с неопределенным успехом. И так как ни то, ни другое войско не поддавалось назад, с сильнейшим упорством добиваясь победы, то нельзя было ясно распознать, на чью сторону клонится счастье или кто одержит верх в сражении. Крестоносцы, заметив, что на левом крыле против польского войска завязалась тяжелая и опасная схватка, обратили силы на правое крыло, где построилось литовское войско. Войско литовцев имело более редкие ряды, худших коней и вооружение; и его, как более слабое, казалось, легко было одолеть. Отбросив литовцев, крестоносцы могли бы сильнее ударить по польскому войску… Когда крестоносцы стали теснить, литовское войско вынуждено было снова и снова отступать и, наконец, обратилось в бегство.
Великий князь Александр тщетно старался остановить бегство побоями и громкими криками. В бегстве литовцы увлекли с собой даже большое число поляков, которые были приданы им в помощь. Враги рубили и забирали в плен бегущих, преследуя их на расстояние многих миль, и считали себя уже вполне победителями. Бегущих же охватил такой страх, что большинство их прекратило бегство, только достигнув Литвы; там они сообщили, что король Владислав убит, убит также и Александр, великий князь литовский, и что, сверх того, их войска совершенно истреблены…
Александр же Витовт, великий князь литовский, весьма огорчаясь бегством своего войска и опасаясь, что из-за несчастной для них битвы будет сломлен и дух поляков, посылал одного за другим гонцов к королю, чтобы тот спешил без всякого промедления в бой; после напрасных просьб князь спешно прискакал сам, без всяких спутников, и всячески упрашивал короля выступить в бой, чтобы своим присутствием придать сражающимся больше одушевления и отваги…
Чтобы загладить это унижение и обиду, польские рыцари в яростном натиске бросаются на врагов и всю ту вражескую силу, которая сошлась с ними в рукопашном бою, опрокинув, повергают на землю и сокрушают.
