Поляки начали войну в соответствии с европейскими нравами той эпохи. Прежде чем заговорить языком пороха, истратили немало чернил и даже типографской краски. Объявление войны, отправленное Баторием в Москву, сопровождалось длинным историческим обзором, напичканным датами, дипломатическими текстами и едкими замечаниями. Не забыли даже Пруса, знаменитого брата цезаря Августа, от которого Иван пытался вывести свое происхождение. В 1580 году в Нюренберге была издана брошюра, воспроизводящая неточно этот документ и сохранившаяся в ограниченном числе экземпляров. На ней есть виньетка, изображающая посла Батория Венцеслава Лопацинского выполняющим свою миссию. С обнаженной саблей за поясом он вызывающим жестом подает царю письмо. Картина эта так же фантастична, как и текст, сопровождающей ее и недавно исправленный аббатом Польковским.[45] Иван не допустил к себе Лопацинского. Баторий, желая произвести впечатление своей декларацией, рассчитывал главным образом на гласность. Он приказал отпечатать ее на польском, немецком и венгерском языках на станках, которые сопровождали его в продолжение всей войны. В Свире, куда он прибыл 12 июня 1579 г., он выпустил манифест с целью оправдать свое предприятие и примирить с ним общественное мнение как внутри страны, так и заграницей. Никогда еще полководец в подобного рода документах не вдохновлялся столь благородными идеями. Тут были обещания уважать личность, собственность и привилегии мирного населения, запрещать и подавлять всякого рода насилия. Здесь были все формулы, сделавшиеся впоследствии банальными и лживыми, но в то время они были новинкой, и Польша XVI века имела право гордиться ими. Баторий проявил много заботы, чтобы найти моральную поддержку в недоверчивой публике. Все события этой войны стали предметом подобных же деклараций. Библиография той эпохи содержит много брошюр, отпечатанных либо официально, либо официозно; в них оцениваются малейшие события этой войны. Эта литература отправлялась в Польшу, Германию и даже в Рим, где посланник короля полоцкий епископ Петр Дунин-Вольский перепечатывал ее. Произведения эти не отличались вниманием к исторической правде. Они руководили немецкой прессой, старавшейся удовлетворить любопытству своих читателей, жадных до новостей. Один листок (Zeitung), описывавший победу Батория, в короткое время выдержал четыре издания. С 1581 г. король ввел цензуру. Один немецкий историк утверждает, что указ, изданный в это время, угрожал смертной казнью авторам враждебных сочинений. Один памфлет, напечатанный в Кракове, вызвал такое наказание. Немецкие законы о печати того времени также не отличались мягкостью.
Я отмечаю эти подробности, чтобы обрисовать завязавшуюся борьбу в истинном виде. Хотя вели борьбу два народа одной семьи, но все же они были представителями двух различных миров. Смесь солдат всех стран, двигавшихся в сопровождении писак и типографщиков, представляла латинский запад. Под славянским знаменем повторялись восточные нашествия, только в обратном направлении. Эта победоносная война может рассматриваться как завет Польши, и историческое изучение ее представляет большой интерес.
Манифесты нападающей армии не внушают нам доверия, но Баторий остался верен своему слову. «Никогда еще война не велась с большей умеренностью и гуманностью по отношению к земледельцам и мирным гражданам». Такое свидетельство о короле дает русский историк Карамзин. Это отмечают и два других документа: циркуляр 7 мая 1580 г., с которым Баторий обращался к дворянству Полоцкой земли, и военный регламент, применявшийся во время этой компании. Циркуляр был настоящей хартией, обеспечивающей наиболее заинтересованным лицам их льготы и привилегии. Регламент запрещал убивать детей, стариков, духовных лиц, насиловать женщин, уничтожать и портить посевы даже для корма лошадей. Этот регламент применялся, несмотря на разные эксцессы, допускавшиеся со стороны русских. Русские источники упоминают о вызывающих поступках московской армии. Карамзин говорит об убийстве некоторого числа пленников при осаде Полоцка. Трупы их были брошены в реку и плыли пред глазами осаждающих. Несмотря на это, польская армия прибегала к репрессиям очень редко, давая таким образом урок цивилизованному миру. Военные судьи, снабженные широкими полномочиями, сумели поддержать в польской армии строгую дисциплину. Король давал лучший пример, изгоняя беспорядок и ненужную роскошь. Он спал часто на куче сухих листьев, ел на скамье без скатерти. Он был безжалостен к мародерам. Опираясь на религиозное чувство, столь сильное у грубой массы, он поднимал моральное чувство у солдат. Даже для пароля служили такие выражения: «Боже прости нас грешных», «Господь наказываешь злых».
Все это однако не исключало некоторых жестокостей, считавшихся необходимыми в то время. Так, например, подвергали пытке пленников, добывая от них сведения. Сначала трудно было сдерживать пыл воинов, доходивших до безумия. Они иногда разгоняли лошадей и ломали копья о стены осажденных городов. Венгерская пехота, опытная в осадных действиях, первой была на приступе и первой в грабеже, часто обнаруживая неповиновение. Шляхта в промежутках между сражениями подымала споры о важности достигнутых выгод. Но все-таки, принимая во внимание варварство, никогда не отделявшееся от той кровавой игры, которая именуется войной, мы можем утверждать, что со стороны поляков война эта велась благородно. Летописи XVI в. не отметили ни одной такой войны. При одинаковой храбрости противники имели разные лица.
IV. Московская армия
Если Баторий потерпел неудачу в Стокгольме, пытаясь привлечь шведов к этой борьбе, то не больший успех имел и Иван в Вене. Отправленный в 1578 г. к Рудольфу Квашнин напрасно старался добиться заключения союза, предположенного еще при Максимилиане. Император требовал верховенства над Ливонией как первого условия договора. Неудача постигла Ивана и в переговорах с ханом, требовавшим себе Астрахань и большую сумму денег. Был момент, что татары даже чуть не стали противниками Ивана, как этого желал Баторий. Посланник короля Иван Дрогойовский пытался вести переговоры в Константинополе о союзе, в который вошел бы и хан. Но Порте нужно было направить татар против персов. В результате король и царь остались в войне одни друг против друга. Разница в их положении заключалась в том, что Иван не имел необходимости ни выпрашивать у сейма средств, ни взывать к доброй воле своих подданных, чтобы пополнить армию. Личность и имущество его подданных были в его власти. При известии о наступлении поляков Иван велел оставить гарнизон в 80 городах по Оке, Волге, Дону и Днепру и концентрировать военные силы в Новгороде и Пскове.
Сведения о значительности этих сил противоречивы. Оценка Карамзина как польских, так и русских сил, не точна. Хорошо осведомленный Флетчер принимает состав русской армии в 300 000 человек, но Беляев недавно поднял эту цифру до миллиона. Утверждение Карамзина, что Иван мог потопить польскую армию в волнах своего войска и направить его течение на Вильну и Варшаву, получило, таким образом, новое подтверждение. Позднейшие исследования, однако, обнаружили ошибку знаменитого историка. Исчисления Павлова-Сильванского[46] показывают, что за вычетом из общей суммы гарнизонов, приблизительно равной 23 000 бояр, боярских детей и дворян, у царя оставалось около 10 000 служилых людей. Каждый из них приводил с собой двух вооруженных всадников. Это составит 30 000 всадников или по точным вычислениям автора 31 596. Кроме того, у царя было 15 119 стрельцов и казаков, пеших и конных, 6461 человек татар и 4513 человек различных родов оружия. Среди них было неизвестное количество иностранцев – голландцев, шотландцев, датчан и греков. В общем это составляло 57 689 человек из приблизительной цифры 110 000, в которую оценивается численность всех вооруженных сил государства. Посошные люди, набиравшиеся в разных количествах, сообразно нуждам войны, значительно увеличивали общее количество войска. Однако эти люди могли употребляться только для земляных работ и для некоторых услуг в лагере. Польская армия вела с собой также большое число этих нестроевых. В целом силы противников относились как один к четырем.
По-видимому, попытка Батория при таком превосходстве сил Ивана была безрассудной. Но это только так казалось. Некоторые историки, под влиянием Курбского, полагали, что на положении царя в этот момент тяжело отзывалось отсутствие лучших его полководцев, которых он лишился из-за опричнины. Без сомнения, на ходе и результатах этой войны сказались следствия крупного политического, социального и экономического кризиса, пережитого страной. Но этим одним нельзя объяснять всех неудач Ивана. Лучшим его полководцем, с самого начала его царствования, был Петр Шуйский, но и он не отличился под Оршей. Страна была истощена и скоро обнаружила свою неспособность к продолжительному усилию. Для начала кампании, однако, еще оставались силы, не тронутые опричниной. За исключением русской артиллерии и нескольких сотен иностранных солдат и офицеров, против европейской армии Батория стояла старая московская армия, слабость которой Иван уже испытал в битвах со шведами и поляками. Личные качества начальников и рядовых, их героическая выносливость и самоотверженность не искупали недостатка вооружения этой армии. Дисциплина, даже простая дрессировка и порядок командования отсутствовали.
