Следы стоянок русановцев были обнаружены еще в двадцатые годы в так называемых шхерах Минина. Но самая последняя неведома никому и поныне. Почему же останки капитана Кучина, если это Кучин, находились особняком, в стороне от лагеря?
Профессор Звягин отвечает на этот вопрос, держа в руках безмолвный череп:
— Судя по сохранившимся зубам, этот человек был болен парадонтозом. Более того, сильно застудив лицо, он заболел гайморитом, на лицевых костях хорошо видны следы этого недуга…
Звягин показывает небольшие проточины, ведущие в черепную коробку.
— Незалеченный гайморит мог вызвать воспаление мозговых оболочек — лептоменингит. При подобном заболевании человек становится крайне раздражительным, способным на непредсказуемые поступки, он избегает общества..
— То есть вы хотите сказать, что капитан Кучин, заболев лептоменингитом, мог отбиться от своих спутников, уйти в тундру и там погибнуть?
— Мог бы… Но повторю еще раз, для того чтобы сказать со стопроцентной вероятностью, что это останки Кучина, необходима специальная экспертиза. Благо живы его ближайшие родственники.
Невольно вспоминаются страницы каверинского романа «Два капитана». Его герои все же нашли последний след капитана Татаринова и его «Святой Марии». Неужели только в книгах возможны такие открытия?
Звоню в Орел руководителю экспедиции Валерию Сальникову.
— Валерий Яковлевич, как вы совершили свою находку?
— Череп и кости нашли у подножия горы Минина. Именно в этом районе была обнаружена в свое время одна из стоянок русановцев. Неподалеку нашли чайную ложечку из так называемого польского серебра, жестянку из-под табака или пороха… Все эти предметы сейчас исследуют специалисты.
У нас в Орле открыт музей Владимира Русанова. Надеемся пополнить его экспозицию нашими находками. Но главное сейчас — это молекулярно-генетическая экспертиза. Ищем необходимые средства. Если кто-то смог бы помочь идентифицировать личность полярника, я, думаю, этот человек вписал бы и свое имя в историю российской Арктики.
Как хотелось бы, чтобы из всех пропавших во льдах капитанов вернулся домой хотя бы один.
Борис Вилькицкий среди первооткрывателей XX века занимает первое место. Статьи, которые он написал в эмиграции, впервые публикуются в настоящем издании. Основные особенности авторской орфографии сохранены:
Борис Вилькицкий.
ИЗ ИСТОРИИ РУССКОГО ЛЕДОВИТОГО ОКЕАНА
Северный Ледовитый океан, омывающий берега Российской Империи на огромном протяжении, привлекал к себе внимание предприимчивых и смелых людей с давних пор.
Одних соблазняли богатства самого океана и его островов, другие прокладывали торговые пути, соединяющие Россию с Западной Европой, или искали великий северный путь в Индию и в Тихий океан; некоторые, как наши казаки, стремились к неведомым землям; наконец, многие шли обследовать границы русского государства и природу прилежащего моря или стремились к другим научным целям.
История не дает сведений, когда начались плавания у наших северных берегов, но устанавливает, что русские люди намного опередили в этом иностранцев.
Первые известия, дошедшие до нас о пользовании северным путем, говорят о плавании Григория Истомы, посла великого князя Иоанна III, в 1496 году из Белого моря в Данию. За ним этим путем ходил Василий Власий, и подобное же плавание, но в обратном направлении, в 1501 году совершил другой посол — Юрий Траханиот.
Затем в XVI столетии сначала англичане, а после них голландцы ходили к нашим берегам, рассчитывая найти северо-восточный путь в Индию и Китай. Первым из англичан был Гюг Виллоуби, ходивший в 1553 году с экспедицией из трех кораблей. Он зазимовал с двумя судами на Мурмане, где и погиб со всей командой, а третий корабль, под командой Ченслера, вместо Индии попал в Белое море, к месту нынешнего Архангельска. Ченслер был приглашен в Москву, где пользовался большим почетом при дворе Иоанна Грозного, и, вернувшись в Англию, дал толчок для образования особой торговой компании, получившей большие привилегии от английского и русского правительств для установления торговли с Россией северным путем Ченслер через три года повторил этот поход, но на обратном пути разбился и погиб у берегов Шотландии.
Последователи его доходили до Новой Земли, где открывали уже давно установившиеся русские звероловные промыслы и слышали про то, что русские моряки плавают с товарами в Енисей, Таз и Обь.
Так, Стефан Бурро в 1556 году у берегов Вайгача встретил холмогорца Лошака, который ему дал необходимые указания для плавания в Обь, но из-за бурь и льдов Бурро не пошел этим путем, а вернулся в Англию.
Путь, которым в истекшем году прошел Нансен, был тогда уже хорошо известен русским людям, но скоро, по соображениям политическим, был заброшен. В 1620 году было запрещено, «чтобы немцы дорог не узнали», ходить морем в знаменитый город Мангазею. Этот город был основан в 1601 году воеводой князем Кольцовым-Мосальским на берегу реки Таза, на месте, где уже установился товарообмен с инородцами. После того бывали егце плавания в Енисей, но вскоре и они были забыты, а во второй половине XVII века из-за притеснений воевод и лихоимства стражи надолго прекратились плавания русских промышленников даже к Новой Земле.
Что касается англичан, то они из-за частых неудач еще в XVI веке прекратили свои попытки установить торговлю с Россией и искать путь в Индию, а место их заняли голландцы. В 1594 году плавал к русским берегам с четырьмя кораблями Биллем Барентс, имя которого носит море между Мурманом и Новой Землей. Два корабля его дошли до севера Новой Земли, а два прошли мимо Вайгача в Карское море. На самом севере Новой Земли они также наткнулись на следы русских промышленников, видели там дома, обломки судов и гробы.
Плавания голландцев продолжались до конца XVII столетия, когда мысль отыскания пути в Индию была оставлена, и эти воды продолжали посещаться лишь китобоями.
Одновременно с русскими промышленниками и иностранцами большую энергию в разных пунктах нашего побережья проявили казаки. В начале века они плавали из Енисея на север и достигли реки Пясины, спускаясь по Лене, добирались до ее устья, ходили оттуда морем в обе стороны до Оленека и Яны, дошли до устья Колымы, узнали о существовании островов на севере и наконец под предводительством Дежнева в 1650 году обогнули северо-восточную часть Старого Света и из Колымы пришли в Анадырь.
На своих утлых кочах собственной постройки, не зная наук кораблевождения, они спускались по рекам, отваживались на переходы морем, открывали новые места, воевали со встречавшимися инородцами, приводили их к покорности, собирали ясак и двигались все дальше и дальше. Ни гибель судов, ни потери в битвах и борьбе со стихиями не останавливали их стремлений. С научной стороны эти плавания давали весьма мало, так как люди эти не обладали необходимыми познаниями, чтобы наносить открываемые ими земли на карту и составлять их описание.
Как относились к этим богатырям их современники, достаточно ясно из того, что, несмотря на открытие Берингова пролива Дежневым и на его переход из Ледовитого океана в Тихий, через 75 лет после этого понадобилось снаряжение особой экспедиции, чтобы разведать, соединяется ли Америка с Азией. Донесения Дежнева застряли в архивах Сибири, а сказания об его плавании не ушли дальше Якутска, хотя после этого он сам дважды ездил в Москву.
В XVIII столетии началось обследование северных гранил России и Ледовитого океана экспедициями, снаряжавшимися государством в разное время.
Первая экспедиция была отправлена Петром Великим в 1725 году, по просьбе Парижской Академии Наук, членом которой состоял Император. В собственноручной инструкции, написанной Государем за три недели до кончины, предлагалось Берингу отправиться сухим путем, «на Камчатке или в другом там месте сделать один или два бота с палубами», на которых плыть «возле земли, которая идет на норд» и «для того искать, где оная сошлась с Америкою: и чтоб доехать до какого города Европейских владений»…
С большими трудностями экспедиция достигла Охотска. В 1728 году она на построенном боту «Святой Гавриил» доходила до пролива, впоследствии названного именем Беринга, но Америки не видела и на следующий год безуспешно пыталась открыть землю, идя на восток из Усгь-Камчатска. Через два года Беринг вернулся в Петербург и подал Императрице Анне Иоанновне докладную записку о продолжении исследований.
В 1732 году воспоследовал указ Императрицы о снаряжении второй экспедиции, которая при ближайшем участии только что образованной Академии Наук разрослась в колоссальное предприятие. Личный состав состоял почти из 600 человек. Работы начались в 1734 году с нескольких мест сразу и продолжались девять лет.
