Но с чем намеревались считаться в Москве? По советским понятиям, РОА должна была представлять собой сплоченную вооруженную силу, разделенную на армии, армейские корпуса, дивизии, охватывающую все рода войск. Она должна была иметь необходимый командный орган в форме главного штаба, соответствующие учебные заведения – центральное военное училище и другие офицерские школы, а также организованный резерв. Советское руководство было чрезвычайно заинтересовано, чтобы узнать при этом, когда и на каком участке фронта следует ожидать выступления РОА и будут ли русские части наступать сами по себе или вместе с немецкими войсками. Бросающийся в глаза интерес, который оно, кроме того, проявляло к пропагандистским и агитационным органам РОА, а также к разведывательной службе, позволяет судить, насколько высоко оно должно было оценивать исходящее от нее вербовочное воздействие и насколько низко, с другой стороны, – возможности противодействия.
Но советская обеспокоенность заходила еще дальше, т. к. предполагалось возникновение вооруженного движения сопротивления и в глубине СССР. Агент Капустин должен был узнать, какой отдел Русского Комитета руководит антисоветским партизанским движением в Советском Союзе, как осуществляется связь с ним, каким образом партизанское движение снабжается оружием и боеприпасами и какие конкретные методы используют «подпольные группы и антисоветские партизанские отряды». Точно так же считались и с оживлением направляемого Комитетом широкого антисоветского движения «в городах, на заводах и фабриках» глубокого тыла. Новый феномен гражданской войны поначалу, видимо, вызвал растерянность. Ведь надежду на то, что Капустину и засланному вместе с ним Ларионову, осужденному за взятку лейтенанту госбезопасности, наряду с выполнением обширных шпионских заданий удастся еще создать надежную сеть агентов из офицеров РОА и, помимо того, «террористические группы» с целью полного разложения РОА во всех важных учреждениях – как в Комитете, так и в главном штабе, а также подготовить ее переход, – это можно расценить лишь как проявление полного бессилия и беспомощности.
Чувствительная реакция советского руководства на появление Власова, на предполагаемое создание Русского Комитета и Русской освободительной армии вызывает несколько замечаний общего характера. Впервые в ходе войны Советский Союз удалось заставить перейти к обороне в политико-пропагандистском отношении. Что же было бы, спрашивается, если бы Освободительному движению действительно разрешили сорганизоваться и поставили на службу этому делу все вспомогательные технические средства? Например, посредством предложенного начальником отдела иностранных армий Востока в Генеральном штабе сухопутных войск полковником Геленом 13 июня 1943 г. продолжения «власовской пропаганды […] с повышенной интенсивностью», «в постоянной упорной форме» за счет «массового разбрасывания около 100 миллионов небольших листовок Власова и РОА» над крупными населенными центрами – Москвой, Ленинградом, Горьким, Куйбышевом, Саратовом-Энгельсом, Пензой, Воронежем, Ростовом, Астраханью, Калинином, Калугой, Тулой, Рязанью и т. д [760]. Советское правительство, как считал Гелен, в результате будет постепенно попросту вынуждено вступить в публичную дискуссию по власовскому вопросу и тем самым со своей стороны способствовать его популяризации. Уже было показано, каким надеждам на перспективы возглавляемого им движения предавался и сам Власов. Он не отдал бы себя в распоряжение идее Русской освободительной армии, заявил он 17 февраля 1943 г. на встрече в берлинском отеле «Эксельсиор», в которой участвовали генералы Жиленков, Малышкин, Благовещенский, а также полковник Риль и подполковник Бочаров из РННА, «если бы имел хоть малейшие сомнения в этом отношении». Вскоре после этого полковник Боярский зашел настолько далеко, что утверждал, будто Освободительное движение в состоянии «успешно завершить войну в России за три месяца. У нас самые обширные связи с ведущими лицами в Красной Армии и политике. Целые дивизии перебегут к нам или попадут в наши руки» [761]. Но непременной предпосылкой любого военно-политического успеха было и оставалось создание «русского национального правительства и Русской освободительной армии с полностью русским командованием», «реальное признание русского национального правительства» и «собственной национальной армии».
Нацеленные на это устремления русских сходились с таковыми их немецких сторонников в вермахте и ведомствах Рейха, которые равным образом начали ощущать позитивное воздействие «власовской акции». А именно, то, что советский военачальник открыто призвал к борьбе со сталинским режимом, привлекло в апреле – мае 1943 г. «большое внимание» не только на Восточном фронте, но и в союзном, нейтральном и враждебном зарубежье. Как подтвердил компетентный наблюдатель, бывший посол в Москве граф фон дер Шуленбург, там, похоже, «действительно» было распространено мнение, что эта акция может «при соответственно умелом продолжении с немецкой стороны вызвать решающий перелом в войне в пользу Германии» [762]. Приведем несколько примеров того, с каким интересом, например, комментировала власовскую проблему в мае 1943 г. шведская печать [763].
Уже 8 мая «Афтонбладет» во внешнеполитическом обзоре сообщила, что генерал Власов по различным поводам встречался с Гитлером. 25 и 26 мая стокгольмские газеты «с хорошей подачей и частично как основное политическое сообщение дня» распространили новость о формировании Власовской армии. «Дагспостен» и «Нюа Даглигт Аллеханда» писали 25 мая о том, что в Советском Союзе, возможно, предстоит гражданская война. «Афтонбладет» опубликовала 30 мая интервью своего берлинского корреспондента «с адъютантом генерала Власова о его программе национального возрождения русского народа». «Социал Демократен» 1 июня поместила обзор материалов газеты для военнопленных «Заря» «о биографии и политических целях Власова». Наконец, «Стокгольмс Тиднинген», в тот же день оценила «Власовскую армию» уже в 560 тысяч человек.
17 июня германский посланник в Стокгольме Томсен доложил о беседе с королем Густавом V по случаю вручения «личного письма фюрера» [764]. Шведский король, как писал Томсен, проявил большой интерес «к национальной русской организации во главе с генералом Власовым. Он был очень обрадован, когда я смог сообщить ему, что это движение за кратчайшее время приобрело большие масштабы». После формирования Власовской армии на немецкой стороне и образования Национального комитета «Свободная Германия» на советской стороне, согласно донесению посла фон Папена из Анкары, англичане явно осознали растущую угрозу «германско-русского соглашения» [765].
Руководящие офицеры Генерального штаба и армий Восточного фронта стремились теперь, наконец, настроить Гитлера на ведение политической войны на Востоке, т. е. они хотели, чтобы германско-советская война вылилась в форму антисоветской гражданской войны. В различных заявлениях [766] утверждалось, что «Власовская акция», затеянная «поначалу в качестве пропагандистского трюка», породила «целое движение», развивающееся по собственным законам, и тем временем приобрела такие масштабы, что ее уже нельзя прекратить без тяжелого ущерба для дела Германии. Любая попытка в этом направлении лишила бы немецкую военную пропаганду всякого доверия не только со стороны Советского Союза, но и всюду в мире. А русская национальная идея тогда со всей мощью обратится против самих немцев как иностранных угнетателей русского народа. По этой причине представлялось необходимым придать теперь Власовскому движению с немецкой стороны официальный характер. Ведущие деятели как Генерального штаба, так и Министерства иностранных дел настоятельно советовали поручить Власову председательство в подлинном русском комитете и назначить его своего рода генеральным инспектором восточных частей. Подлинная цель, которую преследовали все круги, находившиеся в оппозиции к восточной политике Гитлера, – признание русского правительства и формирование русской армии – при этом, правда высказывалась лишь осторожно, тем более что речь здесь шла только об участии Власова в управлении оккупированными территориями и в командовании «туземными частями». Но Гитлер, до которого различными путями доходили подобные предложения, имел достаточное чутье, чтобы наложить свое немедленное вето.
8 июня 1943 г. на совещании с шефом Верховного командования вермахта генерал-фельдмаршалом Кейтелем и начальником Генерального штаба сухопутных войск генералом Цейтцлером и 1 июля 1943 г. на специально созванном совещании командующих армиями на Востоке он строго, а позднее и «окончательно», высказался против активизации русского освободительного движения и образования русской армии [767]. Он утверждал в этой связи, будто история доказала, «что такие национальные движения в кризисные периоды всегда обращались против оккупационной власти». Однако его указание на неудачу предпринятой в 1916 г. попытки использовать польскую армию в интересах германско-австрийской военной стратегии упускало из вида существенный момент, а именно, что поляки-националисты могли ожидать исполнения своих политических надежд в ходе Первой мировой войны не от союза с «центральными державами», а лишь от такового с державами Антанты. Но во Второй мировой войне ситуация была прямо противоположной – русские националисты если и могли добиться свержения сталинского режима, то лишь в союзе с Германией. У Власова больше не было обратного пути. Да и в действительности речь здесь шла лишь о предлоге. Подлинный мотив был высказан Гитлером, когда он одновременно назвал создание русской армии «безумием», причем, как он признал, только потому, что он бы тем самым заведомо упустил свои цели войны на Востоке. Имя Власова впредь разрешалось использовать лишь исключительно в целях пропаганды и маскировки.
