Настаивали на введении земель в свободный оборот, разрешении купли-продажи земель только представители верхушки государственной власти (некоторые губернаторы во главе с саратовским губернатором Аяцковым), партии, называвшие себя "демократическими", пресса, контролируемая олигархами и "новыми русскими", т. е. не более 10% общества, люди, более всех выигравшие от реформ 90-х годов. Сторонники введения свободной купли-продажи сельхозземель исходили из общетеоретической предпосылки, что собственность в частных руках начинает работать более эффективно, нежели при государственном или коллективном владельце. Но Россия уже имела печальный опыт приватизации промышленности, в результате которой оказалась разрушенной вся экономика страны, поэтому сопротивление большинства против купли-продажи нарастало. Председатель Совета Федерации орловский губернатор Егор Строев даже сказал: "Все переделы земли в России всегда кончались кровью, бунтом, революцией".
Земельный кодекс, уже будучи утвержденным Госдумой и Советом Федерации, пролежал длительное время в папке у президента, который в конце концов 18 февраля 1998 г. наложил на него вето. Из сегодняшнего тупика можно было бы выйти путем вынесения кодекса на повторное голосование в Совете Федерации с целью преодоления президентского "вето". В этом случае для утверждения требовалось получить 2/3 голосов сенаторов, но это оказалось недостижимым. При повторном голосовании в поддержку кодекса проголосовали 67 человек, против 70 и воздержались - 15. Разработанный кодекс можно было сдавать в архив. Вопрос о земле снова повис на много лет. Россия как государство утратила единое правовое поле в области аграрного законодательства. Воспользовавшись этим, власти на местах стали принимать свои собственные законы, регулирующие порядок землевладения и землепользования. Почти в половине субъектов Федерации была явочным порядком разрешена купля-продажа земли, но и рынок не получил полномерного развития, потому что покупатели не были уверены, что через какое-то время не будет все-таки принят федеральный закон о земле, который легализует их права. Всегда оставался страх, что местное законодательство должно будет признать верховенство федеральных законов, характер которых никто предсказать не брался. (Эти строки пишутся в 2002 году, когда уже по настоянию правительства М. Касьянова Госдума в новом составе приняла усеченный "Земельный кодекс", который разрешал покупку-продажу земли частным лицам, включая иностранцев, если речь шла о земле, на которой расположены промышленные, строительные, торговые или иные производственные предприятия. Судьба основного земельного фонда страны - ее пахотных земель и сельхозугодий, лесов и др. - так и осталась нерешенной. Осталось неясным, кто будет решать этот вопрос: народ в ходе референдума, парламент либо местные власти).
17 февраля 1998 г. Б. Ельцин выступил с ежегодным посланием перед Федеральным собранием. Его бывшие соратники, участвовавшие в разработке этого послания, назвали документ "самым нереалистическим" ("Эпоха Ельцина". Цит. соч., стр. 735).
Если говорить человеческим языком, послание представляло собой камуфлирующий документ, скрывавший подлинное положение в стране. В нем говорилось о начавшемся росте производства, о том, что в России обуздана инфляция, о том, что мы избежали финансового кризиса, захватившего мировые рынки, и т. д. Недостатки также были отмечены (бюджетный кризис, уязвимость наших финансовых институтов, недостаточно эффективная работа правительства), но все-таки доминировали фанфарные звуки, в то время как до финансовой катастрофы оставалось всего шесть месяцев. В правительстве и в администрации президента преобладали наигранные мажорные настроения и горячее желание как можно выигрышнее подать себя общественности, хотя в действительности для этого не было никаких оснований. Можно говорить о сознательном обмане законодателей и народа. В немалой степени это объяснялось политическими амбициями премьер-министра Виктора Черномырдина, который, чувствуя закат звезды Б. Ельцина, стал, не особенно скрываясь, примерять к себе корону первого лица. Значительно участились его появления на телеэкранах, были сняты фильмы о его родном селе в Оренбуржье, во время поездок в США его активность выходила за рамки, диктуемые форматом комиссии Гор-Черномырдин. У него были на то весомые аргументы. Он уже более пяти лет был премьером страны, чувствовал подпорку за спиной в лице топливно-энергетического комплекса, умел ладить и с "белыми", и с "красными", и если иной раз грубил Государственной думе, то мог быстро принять смиренную позу кающегося грешника. Его давно считали "тяжеловесом" в политике.
Б. Ельцин почувствовал опасность для себя лично. Достаточно было очередной продолжительной госпитализации, и власть могла ускользнуть из его рук, а к власти он относился, как к самоцели. Вот его собственные слова о власти: "Большая политика - это прежде всего удел сильных, волевых людей. В конце концов, без воли к власти нет, и не может быть, руководителя государства. Власть держит человека, захватывает его целиком. Это не проявление какого-то инстинкта, лишь со стороны кажется, что власть - сладкая вещь, на самом деле уже после нескольких лет правления уже многие из нас, я уверен, испытывают полное эмоциональное опустошение. Нет, дело не в инстинкте. Захватывают борьба с обстоятельствами, политическая логика и тактика, захватывает огромная напряженная работа, требующая от человека всех физических и духовных сил...
Да, моменты такой самоотдачи дано пережить не каждому человеку.
Этим и притягивает власть" (Б. Ельцин. "Президентский марафон". М., 2000, стр. 127).
Легко увидеть, что власть интересовала его сама по себе, его интересовал сам процесс ее осуществления. Здесь даже нет намека на то, что власть - это инструмент благоустройства государства и улучшения жизни народа.
26 февраля 1998 г. было устроено расширенное заседание правительства с участием президента страны, губернаторов, парламентариев. Собрание проходило в большом зале в присутствии множества телекамер. Напоминало знакомые до боли сессии Верховного Совета по утверждению бюджета и плана развития народного хозяйства СССР на предстоящий год. Доклад Черномырдина был похож на амбарную книгу, в которой перечислялись все беды российской экономики, но поданы они были аккуратно, заглаженно, чтобы не эпатировать ни сидящих в зале, ни телеаудиторию. Это было парадное шоу для публики. В докладе не было ни глубокого анализа причин бедственного положения страны, никакой вразумительной программы действий. Зато Черномырдин упрекал своих коллег в том, что в правительстве "много болтовни о разных идеях, но мало практических дел", что "гладко пишут на бумаге, да забыли про овраги", что цели и задачи носят декларативный характер, что много самолюбия и пр. Иными словами, была развешана обычная дымовая завеса достижений и критики недостатков. Телезрители не заметили, как Б. Ельцин, отказавшийся от доклада и ограничившийся кратким вступительным словом, сразу же покинул заседание. Знающие его характер поняли зловещий характер этого сигнала. Ему не нравилась парадная инсценировка, затеянная Черномырдиным. В это время в президентской администрации думали над списком кандидатов на пост премьер-министра.
Почти месяц размышлял Б. Ельцин над содержанием очередной рокировки кадров, но теперь его мысли все чаще сводились к тому, кто станет его преемником. В мемуарах он немало места уделяет своим раздумьям по поводу судьбы Черномырдина, которого решил убрать. "Черномырдин не сможет удержать страну после моего ухода в 2000 г. Для этого нужен человек более сильный и молодой" (Б. Ельцин. "Президентский марафон", стр. 113-114).
"Виктор Степанович много раз спасал, выручал меня. Но предаваться жалости сейчас... не имею морального права. Передать власть в другие руки я обязан. В чьи? Пока еще не знаю. Думаю". "Я видел, что Черномырдин выборы (2000 года) не выиграет, сказываются политический опыт вечных компромиссов, шаблоны осторожного управления, усталость людей от привычных лиц в политике". "Сейчас всем нужна некая новая фигура. Не лоббирующая интересы одних в противовес другим. Не пришедшая из какого-то лагеря. Не примелькавшаяся в московских эшелонах власти. Чистая фигура" (Там же, стр. 122).
Б. Ельцин искал такого кандидата, который стал бы "техническим премьером", способным продвигать вперед политику реформ, и при этом не представлял политической конкуренции самому президенту. Выбор пал на министра топлива и энергетики Сергея Владимировича Кириенко, имя которого к тому времени было совсем не известно в России. Это был молодой, 36-летний провинциальный бизнесмен из Нижнего Новгорода, которого привез в Москву и всячески проталкивал наверх Борис Немцов. Они были этническими родственниками, придерживались одних и тех же позиций по социально-экономическим вопросам, были связаны деловыми узами. С. Кириенко отличается способностью быстро и без запинки, связно и логично говорить на любую тему. Это качество помогло ему после окончания в 1984 г. Горьковского института инженеров водного транспорта быстро освободиться от обязанностей мастера на судостроительном заводе "Красное Сормово" и перейти на штатную комсомольскую работу. Краснобайство вскоре выдвинуло Кириенко на пост секретаря Горьковского обкома ВЛКСМ, на котором его застали события августа 1991 г. Как человек неглупый и предприимчивый, он пошел тропой многих своих коллег из партаппарата и создал сначала АО "Концерн АМК", затем стал председателем правления нижегородского социального коммерческого банка "Гарантия", а потом перешел в местную нефтяную компанию "НОРСИ-ОЙЛ" и уже оттуда был в мае 1997 г. перетащен в Москву на должность первого заместителя министра топлива и энергетики. С. Кириенко сделал, таким образом, самую "бешеную" карьеру в истории России: за десять месяцев - с мая 1997 г. по март 1998 г. - он совершил взлет с поста шефа мелкой по масштабам России провинциальной нефтяной компании до премьер-министра Российской Федерации. Неожиданность его возникновения на политическом небосклоне государства и личные особенности дали основание острякам назвать феномен С. Кириенко "киндерсюрпризом". Более сердитые политические оппоненты стали называть время С. Кириенко и других молодых реформаторов периодом "педократии".
