Что у неё есть своя фракция - это все знали. Её покои походили на штаб-квартиру оппозиции в изгнании в каком-нибудь из южных государств. Когда Александр заходил к ней - Гефестион бесился от ярости. Знает он, что она там затевает?... Даже он может не знать. Но ведь если начнётся заваруха какая царь будет думать, что знал!
Гефестион тоже был молод; и потому тоже испытал шок, когда приспособленцы, только что преданные и усердные, вдруг начали отдаляться от них. Даже победы Александра их настораживали. В Македонии - с её историей на нём была печать опасности, яркая как на пантере. Угодливость он всегда презирал, но была в нем постоянная потребность в любви. Теперь он узнавал, кто из его людей знал и использовал это прежде. А царь с угрюмой спокойной иронией наблюдал, как преподают ему этот урок.
- Надо исправить отношения с отцом, - не раз говорил Гефестион. - Он тоже этого хочет, иначе зачем бы звал?... А первый шаг должен сделать младший, ничего зазорного тут нет...
- Мне не нравится, как он на меня смотрит.
- А может ему не нравится, как ты на него смотришь! Вы же оба на грани... Но как ты можешь сомневаться, что ты его наследник? Кто еще? Аридей, что ли?
Идиота недавно привозили в Пеллу на один из праздников. Родня по матери всегда его привозила, наряженного и причесанного, засвидетельствовать почтение отцу, который с гордостью признал его при рождении, когда повитуха показала прелестного, здорового с виду младенца. Теперь, в семнадцать, он был крупнее Александра и очень похож на Филиппа, если челюсть не отвисала. В театр его больше не брали - он мог громко рассмеяться в самый трагический момент - и на торжественные обряды тоже, из боязни что с ним случится вдруг один из тех припадков, когда он падает и бьется, будто рыба без воды, обмочившись и обделавшись. Доктора сказали, как раз из-за этих припадков у него и случилось что-то с головой; раньше он подавал большие надежды. Теперь на праздниках он радовался всему, что видел; старый домашний раб водил его по городу, как педагоги водят маленьких. В этом году у него выросла густая черная борода, но с куклой своей он не расставался.
- Он что, соперник тебе? Что ты всё никак не успокоишься?...
Дав этот добрый совет, Гефестион обычно уходил, натыкался на кого-нибудь из партии Атталидов - или на кого-нибудь из многочисленных врагов Олимпии, под горячую руку и они годились, - возмущался чем-нибудь, что они говорили, и бил им морды. Все друзья Александра вносили в это дело свою лепту, но Гефестион отличался особенно. Настоящие друзья делят всё: твоя ссора - моя ссора, твои враги - мои враги. Потом он мог укорять себя за излишнюю вспыльчивость; но все они знали, что Александр их корить не станет. Он вовсе не настраивал их на эти подвиги; просто вокруг него выросла стена такой дерзкой преданности, что искры высекались из неё, как из кремня.
Он без устали охотился; и бывал особенно рад, если зверь был опасен или вынуждал к долгой и трудной погоне. Читал он сейчас мало, и только по делу; постоянное беспокойство требовало выхода, деятельности требовало; и доволен бывал он только тогда, когда готовил людей к предстоящей войне. Казалось, он всюду одновременно. Требовал от инженеров, чтобы сделали такие катапульты и баллисты, которые можно разбирать и перевозить, а не бросать после каждой осады; в кавалерии проверял копыта, осматривал полы в конюшнях и обсуждал проблемы с фуражом... Много разговаривал с людьми, повидавшими мир, знавшими греческую Азию и земли за нею, - с купцами, послами, актерами, солдатами-наемниками... И всё, что они рассказывали, сверял с "Походом" Ксенофонта.
Гефестион, с которым он разделял все эти заботы, видел, что все его надежды связаны с войной. Месяцы бессилия оставили шрамы, как оставляют кандалы, и теперь есть только одно лекарство исцелить его гордость: командовать и побеждать. Он попрежнему был уверен, что его пошлют в Азию одного или с Пармением - захватить хороший плацдарм для главных сил. Гефестион, пряча тревогу, спрашивал, говорил ли он об этом с царем.
- Нет. Пусть он сам ко мне подойдет.
Царь, хотя у него было достаточно своих дел, внимательно присматривался. Он видел тактические нововведения, которые ему не мешало бы утвердить; и ждал, что его об этом попросят, - но тщетно. Он видел и изменившееся лицо сына; и друзей его, сплоченных словно шайка воров... Читать его мысли - это всегда было трудно; но прежде он сам пришел бы со всем этим, как солдат к солдату, не удержался бы... Как человек Филипп был оскорблен и разгневан, как правитель - перестал доверять.
У него только что появилась замечательная новость: удалось заключить союз бесценной стратегической важности. Очень хотелось похвастаться перед сыном. Но если парень настолько упрям, что не желает разговаривать с отцом своим - и с царем! - он не вправе рассчитывать, что станут разговаривать с ним. Пусть сам узнает, или от шпионов матери своей.
Поэтому о предстоящей свадьбе Аридея Александр услышал от Олимпии.
В Карийской сатрапии, что на южном изгибе азиатского побережья, правила под Великим Царем старая местная династия. Великий Мавзол - пока его не положили в грандиозный мавзолей - успел создать небольшую империю: в море до Родоса, Коса и Хиоса, а вдоль побережья на юг до Ликии. О преемнике были споры, но на троне утвердился его младший брат Пиксодор. Подати он платил, формальное почтение оказывал; Великий Царь был достаточно осторожен, чтобы ничего большего не требовать. Когда в Сиракузах началась анархия - еще до возвышения Македонии - Кария стала крупнейшей державой на Среднем море. Филипп давно уже приглядывался к ней. Тайных послов снаряжал, водил на шелковой леске обещаний... А теперь потянул: сосватал Аридея за дочь Пиксодора.
Олимпия узнала об этом в театре, во время трагедии, которую ставили в честь карийских послов. Когда она послала за Александром, его нашли не сразу: он ушел за сцену, вместе с Гефестионом, поздравлять Феттала. Только что сыграли "Безумие Геракла"; Гефестион потом удивлялся, как это он смог не заметить такого знамения.
Фетталу сейчас около сорока, он в расцвете сил и славы. Разносторонний настолько, что может сыграть любую маску от Антигоны до Нестора, он всё-таки лучше всего смотрится в ролях героических. А эта была из самых сложных. Он только что снял маску - потому не следил за своим лицом, - и на момент стала видна его озабоченность всем тем, что он здесь увидел. После долгого отсутствия перемены заметнее... Кроме того, он успел и услышать кое-что; и теперь старался показать, что его верность осталась непоколебимой.
Из театра Гефестион ушел провести часок с родителями, приехавшими в город на праздник. Вернулся он в эпицентр урагана.
В комнате Александра полно народу. Все говорят разом, возмущаются, гадают, строят планы... Увидев Гефестиона возле двери, Александр протолкался к нему через толпу, схватил за руку и прокричал новость ему в ухо. Изумляясь его ярости, Гефестион всё-таки сказал что-то сочувственное: да, конечно, он должен был услышать это от самого царя; да, конечно, его оскорбили... Во всем этом шуме суть дошла до него не сразу: Александр считает это доказательством, что наследником выбран Аридей! У Олимпии нет никаких сомнений...
Надо нам поговорить наедине, подумал Гефестион. Но не решился даже пытаться сделать это сразу. Александр горел, как в лихорадке; друзья, вспоминавшие его победы, проклинавшие царёву неблагодарность и предлагавшие дикие советы, чувствовали, что он в них нуждается сейчас, и уходить не собирались. И от Гефестиона он хотел того же, чего и от всех остальных, только еще сильнее. Сумашествием было бы перечить ему в такой момент.
Иллирия, думал Гефестион. Это у него как болезнь, не может избавиться. Я с ним попозже потолкую.
- А женщина та? - спросил он. - Она знает, что ее отдают придурку?
- А ты как думаешь? - Ноздри у Александра дрожали. - Наверно, отец ее тоже не в курсе.
Брови его сошлись в раздумье, он начал шагать взад-вперед. Гефестион знал эту прелюдию к скорому действию. Не обращая внимания на признаки опасности, он подстроился к Александру и зашагал с ним рядом.
- Слушай, Александр, это не может быть правдой, если только царь не сошел с ума. Ведь его самого выбрали царем единственно потому, что македонцы не хотели ребенка на троне. Неужто он думает, что полоумного захотят?
- Я знаю, что он затеял. - Казалось, от Александра пышет сухим жаром. Аридей это временная затычка, пока у Эвридики мальчика не будет. Это Аттал постарался.
- Но... Но подумай! Этот мальчик еще не родился, потом ему еще вырасти надо, хотя бы до восемнадцати... А царь-то - солдат!...
- Она снова беременна. Ты не знал?
Если тронуть его волосы сейчас - искры полетят, подумал Гефестион.
- Но не может же он думать, что бессмертен! Тем более, на войну собирается. Неужто не соображает, что получится, если он погибнет хотя бы и через пять лет? Кто еще есть, кроме тебя?
