И это было только начало. Государство не только использовало науку и технологию для расширения своих возможностей для ведения войны с другими государствами, но те же средства применялись им для усиления контроля над каждым квадратным дюймом территории страны и над жизнью каждого своего подданного. Так, примерно с 1850 г. правительства Франции, Пруссии (впоследствии Германии), Пьемонта (впоследствии Италии) и Канады систематически стимулировали развитие сети железных дорог с целью связать разные провинции друг с другом и подчинить их все центральной власти[663]. В Соединенных Штатах в первую очередь политические соображения привели к строительству железнодорожных линий с севера на юг, связывающих Средний Запад с побережьем Мексиканского залива, а также железнодорожной сети, протянувшейся с запада на восток. Одним из результатов стало то, что сменилось целое поколение, прежде чем по трансконтинентальной железной дороге стало ходить более одного поезда в неделю и она стала приносить прибыль. В России, которая была сравнительно новым членом клуба государств[664], связь между железными дорогами и финансирующим их правительством была такой прочной, что, как сказал Ленин, «когда поезда остановятся, это будет конец»[665]. Ограничиваясь теми странами, которые были предметом детального изучения, отметим, что Франция, Россия, Япония, Аргентина и Австралия сознательно использовали телеграф в тех же целях, несмотря даже на то, что за установление государственной монополии на телекоммуникации пришлось заплатить технической отсталостью, как это случилось во Франции[666].
Наконец, превращение государства в земное божество предполагало существование популярной прессы и помогло ей сфокусировать внимание на своих интересах. Мы не будем подробно описывать, как увеличивалось число читателей благодаря развитию технологий и повышению общей грамотности. Достаточно сказать, что только в Великобритании количество проданных газет увеличилось с 7,5 млн экземпляров в 1753 г. до 25 млн в 1826 г.[667]; в это было еще до того, как дальнейшие нововведения, имевшие место в конце XIX в., привели к увеличению числа проданных экземпляров до нескольких миллионов в день. В Великобритании, как и в большинстве других стран, главные редакции всех существовавших общенациональных газет находились в столице. Даже там, где правительства не стремились их контролировать, как было, в частности, в России[668], результатом должно было стать возникновение целого класса «общественных» (т.е. «относящихся к государству») тем, которые раньше касались лишь меньшинства, и донесение их до сознания широких масс. Роль прессы, например, в раздувании Крымской войны, в борьбе за африканские колонии и в англо-германской военно-морской гонке вооружений недвусмысленно подтверждается фактами. Кроме того, пресса имела возможность фабриковать события из ничего, как например в случае, когда убийство президента Гарфилда заставило «всю английскую расу» оплакивать человека, о существовании которого люди раньше, скорее всего, не подозревали[669]. Во время Первой мировой войны другой президент США, Вудро Вильсон, встречался с прессой 2 раза в неделю: яркий показатель способности прессы заставить общественную жизнь вращаться вокруг государства.
В обмен на поддержку технического развития, позволившего существенно повысить уровень жизни людей, государство извлекало рэкетирскую плату, которая главным образом состояла в неограниченном предоставлении материальных и людских ресурсов. Этот процесс достиг кульминации в первой половине XX в. Пустившись в разгул тотальной войны, государство требовало и получало такое количество жертв, что древние ацтекские боги побледнели бы, узнай они об этом. Причем различия между «тоталитарными» и «демократическими» государствами были не столь велики, как хотелось думать людям того времени. При прочих равных условиях те государства, правящие режимы которых наиболее успешно выжимали соки из своих граждан, одерживали победы, в то время как государства, меньшие по величине и менее успешно выполнявшие эту благородную задачу, терпели поражения. Как обычно, цену за это платили граждане, а не государство per se[670]. В побежденных странах некоторые правители лишились головы, иногда после судебных разбирательств, а иногда и нет. Как бы то ни было, они не были незаменимы, что доказывает тот факт, что все эти государства без исключения возродились из пепла менее чем через пять лет после окончания величайшей в истории войны. Была готова сцена, на которой государству суждено было пережить свое бабье лето ― последний блестящий расцвет власти перед неизбежным упадком. Однако прежде чем мы обратимся к этой истории, необходимо объяснить, как институт государства распространился за пределы Европы, где он зародился, по всем остальным частям земного шара.
5. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ГОСУДАРСТВА: 1696–1975 гг.
Самыми ранними политическими образованиями, которые можно было назвать государствами, были Франция, Испания, Португалия, Великобритания, страны, составлявшие Священную Римскую империю, страны Скандинавии и Голландия. В первое столетие своего существования все они в общей сложности занимали лишь от 2 до 3% поверхности земного шара, или, если быть точными, 1 450 000 кв. миль, притом, что вся площадь суши «оставляла 57 000 000 кв. миль. На всей остальной территории земного шара все еще господствовали существовавшие там с незапамятных времен племена без правителей, более или менее централизованные вождества и империи разных размеров и видов. То там, то тут ― например, вдоль побережья Восточной Африки и в сегодняшних Малайзии и Индонезии, истории известно существование городов-государств со слишком развитой структурой, чтобы называться вождествами, и не подчинявшихся более крупным империям. Однако, по всей видимости, среди них не было управляемых на принципах демократии и отделения власти от собственности, как в античных Греции и Риме.
Исходя из этого распространение института государства на другие континенты и его победу над другими формами политической организации можно изучать трояким образом. Первый подход является хронологическим, безотносительно к местоположению; иными словами, он заключается в последовательном описании сначала победного марша империализма, а затем процесса деколонизации. Второй подход ― географический, который состоит в том, чтобы поделить мир на разные регионы и проследить, как каждый из них был поделен между государствами и как он ими управлялся. Третий состоит в том, чтобы обратиться к методам, с помощью которых государства формировались в регионах за пределами Западной Европы: с помощью подражания, как в Японии с середины XIX в., в результате завоевания и последующего освобождения, как в большинстве других мест, или в результате сочетания этих двух вариантов. Поскольку эти методы преимущественно зависели от степени развития цивилизации в каждом регионе, включая не в последнюю очередь политический аспект, до того момента, как в нем возникал институт государства, то эти пути, естественно, были взаимосвязаны.
Мы представим здесь некий четвертый подход к рассмотрению данного вопроса, который включает в себя элементы всех трех перечисленных.
Восточная Европа
Первой страной после вышеперечисленных, которая стала государством или чем-то вроде того, была Россия. Его строительство началось, когда Петр I Великий обрел фактическую власть. Напротив, те регионы, которые оказались не способны сформировать государства, вскоре отстали и были захвачены соседями. История, которую мы изложим в этом разделе, представляет собой рассказ о России, с одной стороны, и о Польше, с другой. На примере их противоположных судеб может быть проиллюстрирована вся значимость политической модернизации.
Точнее всего Россию в XVI―XVII вв., пожалуй, можно охарактеризовать как развивающуюся патриархальную империю, управляемую царем, чья власть, благодаря завоеванию новых земель, становилась все более и более абсолютной[671]. Царь был окружен потомственной знатью, которая была обязана политической и экономической властью своим землям, будь то аллодиальные, передающиеся по наследству имения, известные как вотчины, или род феодальных владений ― поместья, которые начали появляться при Иване III с 70-х годов XV в. Как и в других странах, население России было преимущественно сельским. Но если в большинстве стран Европы к западу от Эльбы это население постепенно двигалось в сторону владения землей и большей личной свободы, то в России процесс шел в противоположном направлении. В первой половине XVII в. та свобода передвижения, которой все еще обладали крепостные крестьяне, постепенно была отнята; тех, кто давал беглецам приют, могли заставить выплатить компенсацию их владельцу. Вскоре дело дошло до того, что крепостных стало можно покупать, продавать и одалживать, по отдельности или целыми группами, с землей, на которой они жили и работали, или без нее.
