Но вот что меня беспокоит по-настоящему. Ведь у гражданского губернатора города Смоленска в руках был живой свидетель — кассир Ковалевский. Если он собственными глазами видел, пусть и издалека, где закапывались бочки, то совершенно непонятно, почему их не нашли впоследствии? Это очень подозрительно. Очень! Я понимаю, за несколько лет вполне можно позабыть точное место раскопа. Но регион же не изменился. Ради двух бочек золота можно было перекопать и площадку размером 150 x 150 метров. Расходы на рытьё оправдались бы сполна. Но почему-то этого сделано не было? Тайник должны были обнаружить по-любому и непременно! Если, конечно, его не очистили ранее те, кто в отличие от Ковалевского не смотрел, а непосредственно закапывал. Вполне возможно, что кто-то из них действительно выжила и вернулся в Россию раньше бывшего кассира.
К тому же сами показания этого странного поляка вызывают у меня массу вопросов. Ясно только одно — этот тип врал всем и каждому, стараясь ненароком не выболтать свою тайну. Он ведь наверняка планировал всё выкопать по-тихому, и то, что его замела полиция, заставило его сочинять на ходу “отводную” версию и всячески изворачиваться. У меня большие подозрения в том, что он попросту водил за нос всех красненских и смоленских чиновников. Вот потому-то монеты и не нашли. Здраво порассуждав, я просто не нахожу иного объяснения постигшей наших старорежимных копателей неудачи...»
Таким образом, в расследовании «Дела о гребешках» мы пока продвинулись недалеко. Единственно, в чём удалось преуспеть, так это в том, что мы выяснили однозначно, что пресловутая «деревня» Гребени не имеет к двум бочкам золота никакого отношения. И данная гипотеза возникла у коллеги из С.-Петербурга точно так же, как в свое время из-под пера прекрасного писателя Салтыкова-Щедрина появился поручик Киже.
Но, уважаемый читатель, настоящий охотник за старинными тайнами, разумеется, не может удовлетвориться ответом отрицательным, а тем более неопределённым мычанием. Нет! Его основная задача — довести всякое дело и всякую легенду до логического конца, имея на руках даже такие сомнительные исходные предпосылки. Он по статусу своему, и по роду деятельности непременно обязан выяснить правду и установить скрытую в пучине веков истину, причём однозначно и неоспоримо. А поиск истины в данном случае заключался в том, чтобы вначале теоретически вычислить одно или несколько мест, где в принципе могли быть закопаны бочонки, а затем с помощью приборов электронной разведки установить там наличие под землёй солидной массы цветного металла. Это как программа максимум. Как минимум нужно было пройти те же районы пешком без какого-либо оборудования и удостовериться в том, что клад вблизи Красного если и был спрятан Ковалевским, то уже вынут кем-то ранее.
С чего же следовало начать? А начать следовало с повторного изучения докладной записки пана Ковалевского. Хотя мы с моим научным консультантом прекрасно понимали, что поляк во время допросов лгал налево и направо, но тем не менее создавалось ощущение, что масштаб его лжи был ограничен изначально. На каком-то этапе он всё же говорил правду. Но весь ужас заключался в том, что крохотный кусочек правды он огласил только Петрашкевичу, причём на том этапе, когда их доверительные отношения только-только завязывались и о полной откровенности не могло быть и речи. Иными словами, Ковалевский мог сообщить своему новоявленному компаньону только самые общие сведения о месте будущих раскопок. Он, как человек довольно осторожный, мог сообщить тому только самые туманные сведения касательно их совместных работ. Его речь могла звучать примерно так: «Пойдём (поедем) мы с тобой вскоре на одну речку и там, вблизи от моста, есть земляной вал. Вот недалеко от него и зарыто золото».
Такая постановка вопроса вполне имеет право на жизнь. Ведь именно эти предварительные приметы «иудушка» Игнатий Петрашкевич и сообщил в полицию. И все дальнейшие поиски и так называемые раскопки 1820 года тоже велись на какой-то речке, вблизи какого-то моста. Присутствовала там и насыпь. То ли она вела к мосту, то ли действительно была частью некого защитного сооружения, было неясно. Но зато было предельно ясно, что бочонки были спрятаны именно около какой-то реки. От этой, уже озвученной Петрашкевичу, версии наш основной свидетель, скорее всего, отойти уже не мог. Поведи он чиновничью комиссию в чистое поле или ближайший лес, как тут же его недавний компаньон мгновенно уличил бы его во лжи. Ковалевский просто обязан был играть свою рискованную игру таким образом, чтобы не вызвать у сопровождающих его лиц ни малейшего подозрения в преднамеренной неискренности.
По трезвому разумению только его данные о том, что клад был действительно зарыт, и зарыт недалеко от переправы через какую-то реку, и можно было считать единственно надёжной путеводной ниточкой в нашем расследовании. Что же дальше? А дальше следовало расстелить на столе карту Смоленской области выпуска 1812 года и, начиная от самого города Красный, медленно двигаться по направлению к Смоленску. При этом движении не следовало упускать ни малейшей речки либо ручейка, мимо которого проходил, отступая из Москвы, конный польский корпус князя Понятовского.
Первой на этом пути нам встречается речка (нет, скорее ручеёк) Мерейка, которая течёт буквально в ста метрах от ближайшей городской улицы. Далее, в 2,5 километрах восточнее городских окраин, несёт к Днепру свои быстрые воды речка Лосвинка (бывшая Лосмина). Далее река Вошесна и, наконец, Дубрава, текущая у селения Старая Жорновка. Всё, стоп. Дальше мы не двинемся ни на шаг. Не понимаете почему? Да только потому, что польский корпус (в одной из дивизии которого и служил Ковалевский) вышел на тракт Смоленск — Красный именно там, около Старой Жорновки!
Я бодро выписал все четыре речки в столбик, и именно в этот момент меня неожиданно охватили самые жестокие сомнения.
— Хитрый полячина, — подумалось мне, — он же вполне мог повести комиссию в совершенно неверном направлении от города. Да, да! А почему бы и нет? Он вполне мог притворно направиться на восток, на ту же самую Мерейку (чтобы долго не бить ноги), когда на самом деле ему бы следовало идти, а то и ехать, на запад!
Посомневавшись не более пяти минут, я вновь пододвинул к себе карту и уверенной рукой внёс в список ещё четыре реки. Вписал саму реку Свиную, реку Добрую, приток реки Лупы у деревни Синяки и для верности второй приток Лупы — Комаровку. Затем вновь перечитал весь список. Не было ни единой более или менее существенной зацепки, которая помогла бы выделить из всех этих речек ту одну-единственную, заветную. Практически возле каждого моста неоднократно происходили крупные заторы французских обозов. Почти в любом подобном месте налетали на них казачьи отряды, поливая возниц свинцом и утаскивая их в плен арканами. К тому же вблизи многих переправ были устроены либо подъездные насыпи, либо мельницы, либо защитные земляные валы, позволяющие избежать наводнений во время весеннего половодья. Чтобы выбрать для подробного электронного обследования один или два наиболее подходящих места, мне следовало безотлагательно выехать в район города Красного и произвести тщательнейший осмотр всех намеченных целей и полигонов.
Я встал из-за стола, подошёл к окну и долго смотрел на заваленную сугробами улицу. С одной стороны, ехать нужно было прямо сейчас. В таком случае я как бы оказывался на месте г-на Ковалевского со товарищи, которые зарывали свои бочонки именно в такую преотвратную погоду, размышлял я. Но, с другой стороны, места старых раскопов можно будет увидеть, только когда сойдет снег, но ещё не вырастет трава. Последнее соображение перевесило все прочие доводы, и выезд на полевые работы я предварительно наметил на конец апреля. К этому времени (я знал об этом ранее) в Смоленской области уже сходит снег, но маскирующий все подробности травяной покров не успевает вырасти выше 10-12 сантиметров.
До выезда в «поля» времени было много, но какой-либо уверенности в правильности выбора направления в поисках у меня не было совершенно. Оставалось какое-то тягостное ощущение незавершённости и слабости выявленных поисковых ориентиров. Гребли, Грабли, Гребешки, — крутилось у меня в голове, — вот тоже мне дурацкая загадка. Возможно, истинное значение этого слова и недалеко подвинет нас в расследовании, но, во всяком случае, несомненно, укажет на то место, где проводились поиски в 1820 году. Во всяком случае, можно будет понять, на какой же именно реке производились первоначальные раскопки. Но что же оно означало в оригинале? Никаких озарений по этому поводу не приходило, и оставалось только ждать, ждать, и ещё раз терпеливо ждать...
Впрочем, ожидание надолго не затянулось — неожиданный телефонный звонок, прозвучавший поздним вечером 17 марта, разом вывел меня из состояния пассивности.
