- Я собственный парламентский корреспондент газеты "Вечерний Ленинград", а вы кто и как сюда попали? - с наслаждением выкрикнул в ответ Рубашкин.
- Я знаю, чей вы корреспондент. По таким членам-корреспондентам сто первый километр* плачет. Приеду и позвоню в Обком, товарищи о вас позаботятся. На пушечный выстрел к советской печати не подойдете! -ответил Котов и, повернувшись, шагнул на идущий вниз эскалатор.
- Давно пора призвать вас к порядку, Рубашкин! И призовем, мало не покажется. Ждите! - продолжал кричать Котов, уже стоя на ступенях.
В пресс-центре была толчея и сутолока, но, прождав в очереди минут двадцать, Рубашкин добрался до телефона. У Кокосова было занято, и Петр заволновался, что не успеет, но в конце концов он дозвонился.
- Диктуй, я записываю! - закричал Кокосов, узнав Петра по голосу. Через несколько фраз он возмутился: "Я не машинистка и не магнитофон, короче, Петя, короче надо! Давай своими словами, но самую суть".
- Но Собчак считает все очень важным. Я не могу выхватывать что-то одно - растеряно возразил, Рубашкин.
- Не можешь, не берись! - крикнул Кокосов, но, видимо, пожалев Рубашкина объяснил: "Большой материал все равно не успеем. Читай подряд, я с голоса строчек двадцать накарябаю".
Его уже торопили, и, огорченно вздохнув, Рубашкин быстро прочитал то, что сказал Собчак.
- Повтори результаты голосования, - велел Кокосов и, записав, спросил: Большинство проголосовало положительно, почему же не приняли? Непонятно!
- Для принятия поправок в Конституцию нужен кворум в две трети голосов, а проголосовало "за" меньше, - объяснил Рубашкин.
- Сколько не хватило до кворума? - переспросил Кокосов.
- Около двухсот голосов!
- Точнее можешь?
- Точнее не знаю, посмотри в тассовке, - ответил Рубашкин.
- Тассовки еще нет, и ждать некогда - номер через полчаса сдаем. Ладно, и так сойдет, - решил Кокосов. - А ты, Петя, все-таки молодец. Не зря я тебя взял. Будешь работать - толк выйдет. Отработай завтра и домой, за гонораром. Не забудь - с тебя причитается.
Поздно вечером оставшиеся разделы закона о президентстве были приняты, но Рубашкин уже почти не соображал от усталости. Переговорив с двумя десятками депутатов и исписав два блокнота, он решил в тот же вечер ехать обратно, чтобы успеть написать большой материал. Понимая, что у него нет шансов, Ельцин заранее заявил, что снимет свою кандидатуру. Все - и правые, и левые - уже знали: первым президентом СССР станет Горбачев.
- При всем богатстве выбора - другой альтернативы нет, - с мрачным лицом пошутил Юрий Карякин.
4.7 ЕСТЬ ТРИ ЭПОХИ У ВОСПОМИНАНИЙ
В Архангельске еще была зима, и вдоль укатанной грузовиками дороги на Северодвинск громоздились высокие насыпи слежавшегося снега; порой казалось, что машина едет в белом туннеле.
- Иногда я думаю, что наши отношения - это сплошное и непрерывное движение, - будто в полусне говорила Лариса, прижимаясь щекой к его плечу, и он чувствовал теплоту ее дыхания. - Ты не спрашиваешь, почему я сказала "отношения"? Я стесняюсь сказать то, что хочу. А на самом деле настоящая любовь - это всегда движение. Или скорее - полет. Не зря же любовь и счастье сравнивают с птицей. Если птица остановится, то сразу упадет.
- Ракеты тоже не могут остановиться, они летят, пока не упадут, глядя в окно, сказал Горлов. - И самолеты.
- Поэтому люди всегда мечтали летать. Помнишь сказку про Икара?
- Это не сказка, это миф.
- Конечно, миф! Мифы надежней сказок, в них легче поверить, согласилась она. - И еще я слышала, что когда летишь на воздушном шаре, ничего не слышно, вокруг абсолютная тишина...
- А ветер? Должен шуметь ветер.
- Ветер не шумит, шумят волны, деревья или травы, а в пустыне от ветра скрипит песок, я сама слышала, этот звук какой-то скрежещущий, словно железом по наждачной бумаге, только тише и в другой тональности.
- А если вокруг нет деревьев, травы и песка, совсем ничего нет?
- Тогда ветер завихряется в ушной раковине, и слышен гул, как в морской раковине.
- А на воздушном шаре ветер в ушах не завихряется? - засмеялся Горлов.
- Не знаю, почему, но наверху ничего не слышно. Там, в небе совершенная тишина, как в безвоздушном пространстве, и я очень хочу тебя поцеловать, - сказала Лариса.
Немолодой шофер во флотском бушлате довез их до городской гостиницы и, дождавшись, пока их зарегистрируют, сразу уехал. Их поселили в полулюксе, дежурная почему-то не спросила у Ларисы паспорт, только равнодушно посмотрела вслед. Номер был таким же, как в других провинциальных гостиницах, где бывал Горлов: выцветшая серо-зеленая или коричневая краска, в лучшем случае - шершавые на ощупь обои, - потемневшие трещины на потолке и ржавые потеки, навек въевшиеся в раковину умывальника. Номера отличались только картинками на стенах, в зависимости от даровитости местных отделений Союза художников. В гостинице "Северодвинская" изобразительное искусство было развито до приемлемого уровня: на стене, напротив кроватей висела почти новая литография со старинным парусником над которым развевался несоразмерно большой Андреевский флаг.
- Здесь полно тараканов, прямо полчища, - выходя из ванной, сказала Лариса. - Куда не приедешь, всюду одинаково. На Камчатке, в Средней Азии, на Украине и даже на Крайнем Севере шевелят усами и никого не боятся. Словно из одного инкубатора, никуда от них не деться, ползают по всему Советскому Союзу и за милую душу жрут ядохимикаты, которыми их травят.
- Издержки воздушных сообщений! Каждый самолет "Аэрофлота" перевозит тараканов, а они плодятся и ищут, где лучше. Знаешь, изведение тараканов будет четвертым делом, которым я займусь, получив власть, - Горлову отчаянно не нравился Северодвинск, бьющий по ногам холодный сквозняк и тусклая лампочка под пыльным колпаком.
- Не подозревала в тебе властолюбца. Зачем тебе власть?
- Мне власть даром не нужна! Это Рубашкин хочет сделать из меня большого начальника, на черной "Волге", с белым телефоном и золотым гербом на крышке. Они решили взять власть в свои руки и заранее присматривают кадры. У них, знаешь ли, большие проблемы с кадрами! Вот Рубашкин и решил меня соблазнить, чтобы я влился в ряды демократов. Сказал, что на министра пока не потяну, но если проявлю себя, как председатель горисполкома, то устроят и министром.
- Какого горисполкома? Ленинградского? - Горлов кивнул, и она засмеялась, смешно замахав руками. - Господи, какой дурак твой Рубашкин. Неужели он всерьез верит, что сможет сделать тебя председателем горисполкома?
- Думаю, искренне и всерьез. Гласность, перестройка - у многих крыша съехала и мозги наружу свесились, как макароны из перекипевшей кастрюли.
- Мой дедушка много лет был председателем Ленгорисполкома. Он говорил, что руководить городом каждый сумеет, если усидит в кресле года два, и его не снимут или не посадят. Первый год - чтобы осмотреться, второй - чтобы подучиться, а на третий уже поруководить можно, но тихонечко, чтобы никого не обидеть. Дедушка уезжал в восемь, возвращался, когда все уже спали. Кроме бабушки! Бабушка всегда его дожидалась, а вставала еще раньше, чтобы накормить его завтраком, а потом весь день на ногах. И родители так же жили. Какая им всем была радость от власти?
- Какая-то все же была: квартира, персональная машина, продукты из спецраспределителя, госдача с обслугой и всякое такое.
- У нас никогда не было прислуги, бабушка сама все делала, кучу родственников кормила и поила. Они приезжали, как в ресторан, целыми днями за столом сидели, особенно летом, на даче. Пока дед был директором, дача была в Зеленогорске, но я была еще маленькой и не помню. А когда его назначили председателем исполкома, то дали огромную дачу в Солнечном, у самого залива, за высоким зеленым забором. Там постоянно жил какой-то отставной военный с женой, она убирала в доме, а он был сторожем, следил за садом, все время чинил забор. Я сучки в досках выковыривала и тайком в дырочку подсматривала, что снаружи, за забором делается. А все думали, что мальчишки хулиганят, даже милиционера поставили, чтобы их ловить. Дед редко приезжал, разве что с гостями или по воскресеньям и тогда водил меня на улицу гулять вдоль забора. Дед был большим и грузным, и ему приходилось наклоняться, чтобы удержать меня за руку. Идет скособочившись, потом забудет, выпрямится, я взлетала, как на батуте, и начинала пищать. Однажды дедушка приехал с Брежневым - он еще молодым был, веселый и добрый, так меня на качелях раскачал, что я от страха заплакала. Он по-моему не меньше меня испугался. Мама прибежала, хотела меня увести, а он не позволил. Пробовал меня успокоить, но я еще больше разревелась. Потом вдруг спрашивает: "Хочешь красивую, заграничную куклу?" - Я все еще реву. - Он что-то сказал охраннику, и тот быстро принес плюшевого медведя. Брежнев протягивает, а я его обхватить не могу, такой он большой. Он взял меня на руки вместе с медведем и сказал: "Не хочешь куклу, бери медведя! Будешь его воспитывать, как я - Политбюро". Я с этим медведем много лет играла, даже спать с ним ложилась и назвала его Леонид Ильич.
