Теперь не оставалось никакой надежды. Со смертью Танкреда из Лечче Сицилия потеряла своего последнего защитника. Из всех нормандских королей он был самым самоотверженным и самым несчастливым. Судьба его глубоко трагична. В более счастливые времена он никогда не получил бы короны, а когда она была ему навязана, он не имел возможности вкусить радостей царствования. Четыре года, проведенные на троне, он беспрерывно боролся – с империей прежде всего, но также с согражданами-сицилийцами, христианами и мусульманами, которые были слишком эгоистичны или слишком слепы, чтобы понять неотвратимость нависшей над ними угрозы. Сам Танкред видел ее с ужасающей ясностью и стремился отвести ее всеми возможными способами, военными и дипломатическими, явными и тайными. Останься он жив, он даже мог бы преуспеть, хотя все было против него. Умерший слишком рано, он запомнился на Сицилии – если вообще запомнился – как посредственность и неудачник либо в созданном имперской пропагандой образе неуклюжего чудовища. Это несправедливо. Танкреду, возможно, недоставало величия его самых гордых предшественников, но с его упорством, мужеством и – главное – его политическим видением он оказался вполне достойным преемником.
Для суеверных подданных разрушающегося королевства смерти Танкреда и его наследника являлись ясным свидетельством того, что время Отвилей кончилось и что будущее принадлежит Генриху Гогенштауфену. Тот факт, что единственный сын Танкреда Вильгельм был еще ребенком и что Сицилия во времена величайших испытаний вновь оказалась в руках женщины, послужил лишь дополнительным, ненужным подтверждением воли Божьей. Темные облака пораженчества, которые долго собирались над королевством, накрыли и саму столицу, когда королева Сибилла, еще не преодолев оцепенения и горечи от недавней потери, неохотно взяла бразды правления в свои усталые руки.
У нее не было иллюзий. Для нее, как для ее мужа, королевская власть была только бременем, и она знала не хуже других, что стоящая перед нею задача невыполнима. Если Танкред при всей своей решительности и храбрости так и не сумел объединить своих подданных в борьбе против надвигающегося зла, что могли сделать она и ее маленький сын? Сама она не обладала политическим мышлением, единственный советник, на которого она могла бы положиться, старый Маттео из Аджелло, умер год назад. Его два сына, Ришар и Николас, ныне архиепископ Салерно, были верными друзьями и способными политиками, но не могли сравниться по опыту и влиянию с отцом. Третьим советником Сибиллы был архиепископ Бартоломью Палермский, брат и преемник Уолтера из Милля. Она ему не доверяла, и была почти определенно права. Все, что ей оставалось, – ждать рокового удара и, по возможности, не терять голову.
Ей не пришлось долго ждать. Генрих VI, уладив свои проблемы, снова бросил все силы на завоевание Сицилии. Он не особенно спешил, поскольку время работало на него, а он не хотел рисковать повторением неаполитанской неудачи. Тогда у него не было соответствующей поддержки с моря; благодаря Маргариту пизанский флот оказался бесполезен, а генуэзцы, прибывшие после того, как императорские войска ушли, едва избежали полного уничтожения. На этот раз Генрих приготовился тщательно. Маргариту противостояли не только пизанцы и генуэзцы, но также пятьдесят полностью оснащенных судов, полученных, как ни странно, от короля Ричарда Английского.
В действительности нельзя винить Ричарда: у него было мало выбора. 4 февраля 1194 г. – за две недели до смерти Танкреда – он наконец освободился из плена, но Генрих заставил его дорого заплатить за свободу. Он увеличил первоначальную сумму выкупа, исчислявшегося в сто тысяч серебряных марок, еще на пятьдесят тысяч, специально предназначавшихся для подготовки сицилийской экспедиции, а также потребовал пятьдесят кораблей и двести рыцарей, которые будут служить ему в течение года. Вдобавок император заставил своего пленника принести ему вассальную клятву за Английское королевство.
В данный момент, так или иначе, именно корабли решали дело. Генрих не ожидал серьезного противодействия от армии Танкреда – и вообще никакого в Кампании, где оставленные им гарнизоны с помощью дополнительных сил, приведеных Бертольдом из Кюнсберга, неуклонно распространяли свою власть на все новые территории. Все зависело от успеха на море. В конце мая Генрих пересек Шплюген, вступил в Италию и провел Троицу в Милане. Спустя неделю он посетил Геную, а затем Пизу, чтобы проверить готовность флота и распланировать каждую деталь предстоящей кампании. Были назначены точные сроки, и 23 августа соединенный флот под командой наместника императора Маркварда из Анвайлера появился в Неаполитанском заливе. Вход в город был открыт. Неаполитанцы, которые всего три года назад бросили вызов императорской армии и вскоре с торжеством наблюдали, как она ковыляет обратно в Германию, на этот раз капитулировали даже до появления врага. Со смертью Танкреда последние проблески мужества в южной Италии угасли.
Генрих даже не стал останавливаться в Неаполе. Он направился в Салерно, чтобы свести счеты. Три года назад салернцы предали его. Они покорились, предложили его жене воспользоваться их гостеприимством, а потом, при первых известиях об отступлении имперских войск, восстали на нее и выдали ее врагам. Император не собирался оставлять такое предательство безнаказанным. Страх перед его местью более, чем мужество или преданность своему королю, сначала заставил салернцев сопротивляться; но они не выдержали долго. Город был взят приступом и отдан на беспощадное разграбление. Те из жителей, кто остался в живых, потеряли все свое имущество и отправились в изгнание. Стены сровняли с землей; впрочем, за ними нечего было прятать.
Если требовался пример, по опыту Салерно все города могли понять, что ждет тех, кто станет сопротивляться. За двумя героическими исключениями – Спинаццола и Поликоро, – которые разделили судьбу Салерно, власть Генриха везде принималась без вопросов. Его продвижение через земли южной Италии напоминало скорее не военную кампанию, а триумфальный марш, даже города Апулии, долгое время бывшие средоточием антиимперских настроений, приняли неизбежное: Сипонто, Трани, Барлетта, Бари, Джовинаццо и Мольфетта по очереди открыли ворота завоевателю. В конце октября, овладев материковой частью королевства, Генрих пересек пролив. В первый раз более чем за столетие захватническая армия разбила лагерь на сицилийской земле.
Флот прибыл ранее, и император, высадившись, обнаружил, что Мессина уже захвачена. Невзирая на серьезные разногласия между пизанцами и генуэзцами, которые разрешились только после полноценного сражения между флотами этих городов, были подчинены также Катания и Сиракузы. Централизованная система правления была разрушена, на острове царило полное смятение. После того как Генрих захватил плацдарм, никакой возможности сопротивляться не осталось. Королева Сибилла делала все, что могла; при всех ее недостатках, ей нельзя отказать в стойкости и храбрости. Отправив юного короля и трех его маленьких сестренок в относительно безопасную крепость Кальтабеллотта[164] около Счиакки на юго-западном побережье, Сибилла попыталась собрать последние силы для сопротивления. Это было бесполезно. Цитаделью, возвышающейся над портом, командовал Маргарит, тоже решивший держаться до конца. Но фаталистические настроения, охватившие жителей столицы, теперь распространились на гарнизон. Они сложили оружие. Маргарит не мог продолжать борьбу в одиночку. Когда королева-регентша, видя, что ее битва проиграна, бежала вместе с архиепископом Палермо и его братом, чтобы присоединиться к своим детям в Кальтабеллотте, Маргарит остался вести переговоры о сдаче.
Генрих тем временем приближался к Палермо. В нескольких милях от города, в Фаваре, его встретила группа знатных горожан, которые уверили его в покорности города и нерушимой верности императору в будущем. В ответ император издал приказ, немедленно объявленный его армии, запрещавший грабеж или насилие. Палермо был столицей его королевства, и с ним следовало обращаться соответственно. Дав обещание, Генрих въехал в ворота и торжественно вступил в город.
Итак, 20 ноября 1194 г. правление Отвилей в Палермо закончилось. Примерно век с четвертью минул с того дня, когда Роберт Гвискар со своим братом Рожером и своей великолепной женой Сишельгаитой ввел в город изнуренную, но ликующую армию. Они сражались стойко и храбро – и то же в полной мере проявили защитники; и из взаимного восхищения воинов перед достойным противником рождались уважение и понимание, которые легли в основу нормандско– сицилийского чуда. Так начиналась самая счастливая и славная глава в истории острова. Теперь она завершилась – сдачей деморализованного народа завоевателю, которого они боялись настолько, что не имели сил бороться, и который, в свою очередь, презирал их, даже не пытаясь это скрывать.
