1 сентября я подписал проект правительственной Программы и дал указание не отправлять его в Верховный Совет. Я выполнял договоренность. Но каково же было мое удивление, когда через два дня я узнал, что Программа «500 дней» роздана депутатам парламента России и начато ее обсуждение! То ли Силаев элементарно обманул нас, нарушил данное им самим слово, то ли с ним не посчитались.
Но факт оставался фактом: компромисса не получилось. 3 сентября раздали, 10-го уже обсудили. Всего семь дней на изучение документа, на его обсуждение, а в нем ни много ни мало 286 страниц. Серьезен ли срок, когда речь идет о «судьбоносном» решении?..
После этого я позвонил Президенту.
— Михаил Сергеевич, договоренность нарушена, обсуждение Программы «500 дней» началось. Что ж, тогда и я не стану молчать. Отправлю нашу Программу в Верховный Совет Союза.
Горбачев был лаконичен:
— Отправляй. Твое право.
Я и отправил. Только по горбачевскому ли распоряжению или по лукьяновскому разумению, но проект наш не был роздан всем членам Верховного Совета, а лишь председателям комитетов и комиссий. А уже 11-го мне пришлось по регламенту выступить на сессии с докладом о подготовке единой общесоюзной Программы перехода к рыночной экономике. Горбачев на сессии присутствовал.
Не стану здесь пересказывать, а тем более цитировать этот доклад. В конце концов, он лишь продолжал и развивал нашу концепцию, о которой подробно говорилось в предыдущей главе. Да и адресую я свою книгу не только экономистам, кто при необходимости всегда может найти и освежить в памяти доклад целиком, а широкому кругу читателей, которые отечественную экономику воспринимают, прежде всего, через их конкретную работу, ошеломляющие цены, через их собственный семейный бюджет. Им не до теорий — выжить бы! Скажу лишь, что в основу Программы мы положили три принципа, на которых она, как Земля на трех китах, и держалась. Первый — признание в разумных, экономически и политически оправданных пределах суверенитета республик. Второй принцип — создание общегосударственного рынка при координации денежно-кредитной, финансовой, таможенной политики, осуществлении межреспубликанских программ, управлении теми отраслями, которые имеют общегосударственное значение. И третий — обеспечение наиболее благоприятных условий для свободной деятельности предприятий всех форм собственности.
Иными словами, речь шла о сохранении государства на основе федеративности. Нельзя ликвидировать сложившиеся экономические связи прежде, чем возникнут новые. Программа «500 дней» предполагала, что все новое появится, так сказать, на марше, а старое необходимо безжалостно и немедленно уничтожить. Видно, ее авторы руководствовались лихой идеей: живы будем — не помрем!..
Доклад у меня только назывался так, а на самом деле был обычным депутатским выступлением, в котором я недлинно отчитался перед членами Верховного Совета в том, что они мне поручали. Мол, Программа разработана, доведена до ума. Но поскольку существуют «вариант Шаталина» и решение Президентского совета и Совета Федерации о необходимости объединить обе работы на основе оптимальности, то общее обсуждение, на наш взгляд, впереди.
Депутаты же словно и не помнили о том, что летом поручали, они вообще были склонны к забывчивости, когда дело касалось их собственных решений. Они набросились на меня с упреками: почему никто не читал правительственный вариант? И еще: почему не обсуждаются два проекта сразу — наш и шаталинский? Я ответил, что не вижу в том своей вины, что текст нашего проекта своевременно пришел в Верховный Совет, а почему не дошел до всех его членов, понятия не имею. Надо сказать, что в своей реплике «по ходу дела» Горбачев рискнул меня защитить. Он с места рассказал о решении двух высших Советов, выразив удивление, что Россия, вопреки общей договоренности, все-таки начала обсуждение «500 дней». Попенял за странную забывчивость председателям комитетов и комиссий, которые присутствовали на том совместном заседании Советов в конце августа. Но уже в своем выступлении по итогам предварительного обсуждения четко сказал, что ему больше импонирует программа «500 дней». Это он впервые заявил во всеуслышание, до тех пор я мог лишь догадываться о его симпатиях и антипатиях. Честно говоря, именно в тот момент я и подумал впервые об отставке, о чем и сказал на пресс-конференции в тот же день:
«Если будет принято решение, которое не совпадает с позицией Правительства, то Правительство не сможет его выполнять… Я могу выполнять свои функции только тогда, когда я в это верю. Если ж я не верю или вижу, что будет принесен большой вред, то я к этому делу свою руку прикладывать не стану».
Но пока никакого решения не было. После перерыва депутат Бурбулис, еще на Первом съезде выдвигавший Ельцина на пост Председателя Верховного Совета СССР, примчался из Белого дома с горящими глазами и с восторгом сообщил, что Верховный Совет РСФСР в 14.00 принял программу «500 дней». «Российская Федерация определилась», — гордо сообщил он, давая понять: Верховный Совет Союза может обсуждать что угодно — все равно Россия поступит по-своему. Опять пошумели, покричали, подрались за места у микрофонов в зале, а в итоге утвердили аморфное постановление, где «приняли к сведению» сообщение Совета Министров СССР, «сочли целесообразным» рассмотреть все материалы по этому вопросу и «отметили» все же, что Президиум Верховного Совета «недостаточно подготовил» данный вопрос, — шпилька А. И. Лукьянову…
В дни до 21 сентября Верховный Совет послушал и Абалкина, и Шаталина, и Аганбегяна, и многих других специалистов и дилетантов в вопросах экономической реформы, а 21-го я прочитал проект постановления, где Верховный Совет поручал Президенту провести работу по созданию единой программы перехода к рынку на основе… «500 дней».
У меня, как и у Горбачева, на заседаниях Верховного Совета имелась одна привилегия — право попросить и получить слово вне очереди в любое время. Я и послал записку в президиум сессии с заявкой на выступление. Спустя какие-то минуты ко мне подошел сотрудник аппарата из Верховного Совета и доверительно сообщил, что «Михаил Сергеевич просит выступить не до перерыва, а после него». Ну, просит, так просит, времени до перерыва оставалось чуть-чуть, можно было и подождать. Однако любопытно: отчего такая просьба?
В перерыве я подошел к Горбачеву. Он спросил с подозрением:
— Зачем тебе выступать?
— Я прочитал проект постановления, — стараясь быть спокойным, ответил я, — и категорически против принятия его с такими формулировками. — Это с какими такими?
— Там ничего не говорится о правительственной программе. Только о «500 днях». Если она будет принята, я заявлю о своей отставке. И не только о своей. Не могу выступать от имени всех членов Правительства, но члены Президиума Совета Министров уполномочили меня в таком случае заявить об отставке всего Президиума. Это естественно, Михаил Сергеевич. Если мы зря работали, если все, что мы сделали, впустую — значит, мы не можем и не вправе возглавлять Совмин.
Чувствовалось, что Горбачев начал злиться.
— Почему ты позволяешь себе ставить нам ультиматум?
— Побойтесь Бога, какой же это ультиматум? Это позиция. Вы же сами одобрили в свое время нашу программу. Помните — на Президентском совете и Совете Федерации? Изменили мнение? Бывает. И я отнюдь не против того, чтобы именно вы соединили усилия двух «команд», — вам и карты в руки. Но, простите, именно двух команд. Иначе и я, и мои коллеги просто отказываемся дальше работать.
Мы в Президиуме Совмина действительно не раз собирались и говорили о нашем будущем — я писал об этом. И мы считали: в условиях изоляции Правительство работать не может и не будет. Оно в то время напоминало мне стреноженного коня, которого пытаются все погонять.
Я все-таки выступил и сказал о том, что хотел. Это сыграло свою роль. В принятом решении говорилось уже о двух программах.
Президенту на подготовку объединенной программы (или концепции, как хотите) Верховный Совет отпустил месяц. Не берусь точно перечислять всех, кого Горбачев привлек к этой объединительной работе, знаю лишь, что ни я, ни мои соратники в ней уже участия не принимали. Но ровно через месяц, 15 октября, Президент направил в Верховный Совет все-таки не программу и все-таки не концепцию, но всего лишь привычные «Основные направления» по стабилизации народного хозяйства и переходу к рыночной экономике.
Это расплывчатое название понадобилось потому, что оно не обязывает ни к точной конкретике, ни к детальной проработке путей в рынок. Основные направления — это как былинный камень на пути у Ильи Муромца: направо пойдешь, налево пойдешь… А что встретится на тех дорогах — выяснится. 19 октября 1990 года Горбачев выступил на сессии с докладом «Об основных направлениях».
