30/7. – О Финляндии.
Принять следующее предложение НКИД:
«Не уступать в вопросе о свидетелях, а чтобы облегчить положение Коскинена, которого давят враждебные нам финские группы, предложить ему в той статье, где говорится о праве каждой страны приглашать экспертов, сказать, что кроме экспертов, в случае согласия обоих сторон, могут быть приглашены и другие лица».
Выписка послана: т. Крестиискому.
Протокол № 97 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 23.4.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 108.
На протяжении 1920-х – 1930-х гг. СССР последовательно отказывался от признания в своих отношениях с иностранными государствами каких-либо арбитражных процедур. Необходимость его замены иными механизмами разрешения конфликтов, связанных с реализацией двусторонних договоров и соглашений, привела к выдвижению идеи согласительных комиссий, действующих на основе соответствующих конвенций. Вопрос о ведении переговоров о подписании таких соглашений с соседними государствами (прежде всего – с Польшей) начал обсуждаться вскоре после подписания Московского протокола 9 февраля 1929 г. Коллегия НКИД признала тогда «отсутствие политической заинтересованности Союза в заключении согласительных конвенций с иностранным государством» и дала общую директиву «в случае предложения иностранного государства заключить с нами согласительную конвенцию, по возможности, уклоняться от него»[1026]. «Коллегия исходила при этом из того основного положения, что при отношении к нам капиталистического мира и при характере возникающих с ним конфликтов согласительные комиссии лишь в редких случаях будут приходить к удовлетворительным результатам. По всей вероятности, в большинстве случаев обе стороны будут оставаться на своих позициях. Поскольку к заседаниям согласительных комиссий будет неизбежно привлекаться внимание широких общественных кругов за границей, неудачи этих комиссий будут широко использоваться для враждебных выступлений против нас». Кроме того, руководители Наркоминдела опасались, что «мало кто из западных государств пойдет на такую конвенцию с нами, как Германия»: «Почти все будут, конечно, настаивать на включении в согласительные комиссии нейтральных председателей, что если не юридически, то политически придаст согласительным комиссиям характер арбитражных комиссий»[1027]. Б.С. Стомоняков, являвшийся одним из наиболее решительных противников заключения СССР согласительных конвенций, считал их «неприятными и дорогостоящими», ибо «количество спорных вопросов, возникающих из неправильного применения договоров или их нарушения, в которых мы (т. е. СССР) заинтересованы, крайне невелико. Зато другая сторона заинтересована во многих таких делах, поскольку наш аппарат дает больше оснований для жалоб на нарушение договоров или прав граждан».
Переговоры о пактах ненападения с западными соседними государствами и их подписание, тем не менее, вынудили советскую дипломатию приступить к реализации одного из условий этих пактов (в том числе подписанного 21 января 1932 г. договора с Финляндией) – к заключению двусторонних Конвенций о согласительной процедуре. Из прибалтийских государств СССР отказывался вести переговоры о согласительной конвенции, только с Литвой (договор о ненападении был заключен с нею еще в 1926 г.). Член Коллегии НКИД Б.С. Стомоняков выступил крайне резко против подобных переговоров. Другие руководители НКИД поддержали эту позицию (с неудачной попыткой добиться положительного решения Коллегии НКИД о начале переговоров с Литвой выступил заведующий 1 Западным отделом Н.Я. Райвид[1028]).
22 марта, после неоднократного взаимного зондирования, министр иностранных дел Юрье-Коскинен предложил полпреду приступить к переговорам о согласительной процедуре. Первая встреча делегаций СССР и Финляндии состоялась 31 марта 1932 г. Еще в период переговоров о ненападении НКИД снабдил И.М. Майского французским проектом конвенции о согласительной процедуре и запиской Н.Я. Райвида «Об основных различиях между советско-германской согласительной конвенцией и проектом тов. Аралова». Заведующий 1 Западным отделом предлагал Майскому довести до сведения финской стороны именно текст «германской» конвенции в качестве рекомендуемой основы для согласительной конвенции с Финляндией. Впрочем, Стомоняков оставлял за полпредом право вручить Юрье-Коскинену любой проект, хотя и считал французский вариант менее выгодным «в направлении придания согласительной конвенции судебно-следственных функций»[1029]. Советской стороне, по его словам, следовало избегать того, чтобы предусмотренная в конвенции согласительная комиссия, помимо обычных функций рассмотрения неразрешенных в дипломатическом порядке принципиальных споров, вытекающих из нарушения или различного толкования существующих договоров, приобрела бы и функции «как бы новой судебной инстанции, куда финпра могло бы переносить более важные дела, по которым наши суды вынесли не удовлетворяющие Финляндию приговоры»[1030]. Сама постановка вопроса о вызове на заседания согласительной комиссии свидетелей считалась поэтому неприемлемой.
Рассматриваемый вопрос был внесен в Политбюро Н.Н. Крестинским. 19 апреля, когда трудные переговоры Майского с Юрье-Коскиненом близились к завершению (конвенция была подписана 22 апреля), он обратился к Сталину с просьбой утвердить предлагаемое решение путем опроса членов «инстанции». Содержание записки позволяет предположить, что Крестинский исходил из возможности, что Генеральный секретарь мог быть уже осведомлен Майским относительно расхождений между ним и руководством НКИД. Коллегия не разделяла мнение полпреда, что вопрос о свидетелях и экспертах является несущественным и по нему следует уступить финской стороне, так как в противном случае ратификация пакта о ненападении окажется отложенной на неопределенное время, в течение которого общая политическая ситуация может измениться настолько, что не удастся избежать одновременной ратификации пактов другими прибалтийскими государствами. К письму Крестинского прилагался проект постановления Политбюро из двух пунктов, которые в окончательном решении Политбюро были сведены в один[1031]. Решение было оценено Стомоняковым как «неожиданно более жесткое», несмотря на то, что в нем по существу подтверждалась прежняя позиция СССР по вопросу о свидетелях. Уступка финской стороне – согласиться на приглашение, кроме экспертов, других лиц, – означала, что Политбюро не допускало упоминания термина «свидетель», не говоря уже о возможности приглашения свидетелей с обоюдного согласия сторон, как предлагала Коллегия НКИД[1032]. Коллегия предлагала «отклонить предложение финнов о праве каждой стороны приглашать на заседания согласительной комиссии свидетелей и об обязанности согласительной комиссии выслушивать всех этих свидетелей». Вместе с тем она не была против «вызова и допроса свидетелей» с обоюдного согласия сторон[1033].
Решение Политбюро было незамедлительно доведено до сведения И.М. Майского, однако при переговорах с финнами он отклонился от полученной директивы. В результате, как отмечал позднее Стомоняков, вторая статья Конвенции предоставила им право требовать вызова «лиц, свидетельские показания которых» финская сторона сочла бы полезными, тогда как следовало добиться формулировки: «сообщения которых будут признаны полезными» (что позволяло трактовать эти «лица», как «экспертов», а не как «свидетелей»). Замена «сообщение» понятием «déposition» – «свидетельское показание», считал Б.С. Стомоняков, было явным просчетом полпреда (который он объяснил Секретарю ЦК ВКП(б) недостаточным знанием Майским французского языка)[1034]. Член Коллегии, правда, отмечал, что вызов таких лиц может произойти только по постановлению самой комиссии, а не одной из сторон (что соответствовало решениям Коллегии и Сессии), но формулировка конвенции все же давала финской стороне право настаивать на вызове свидетелей и продолжении судебного следствия. Можно отклонить просьбу раз, другой, но делать это постоянно невозможно, и когда-нибудь количество перейдет в качество и создаст для СССР политические затруднения, констатировал он.
Невыполнение решения Политбюро, несмотря на раздражение Стомонякова, не имело серьезных последствий для Майского, полугодом позже назначенного полпредом в Англии, однако отозвалось в переговорах СССР о заключении согласительных конвенций с Латвией и Эстонией[1035].
23 апреля 1932 г.
15. – О продлении торгового договора с Латвией (т.т. Стомоняков, Крестинский, Розенгольц).
