Боярское окружение, уцелевшее подле «царька», становилось все более ненадежным. Некоторые из его придворных подверглись казни по подозрению в измене. Среди других лишился головы боярин Иван Годунов — романовская родня.
Недалекий и бесхарактерный, Лжедмитрий II был лишь номинальным главой калужского лагеря. Подлинным вершителем дел при нем был атаман Заруцкий. В отличие от своего государя он не предавался унынию, а развернул энергичную войну с интервентами. Бывший Гетман самозванца Ян Сапега разместил свои войска на Зимние квартиры поблизости от Калуги. Король и Семибоярщина отводила Сапеге роль ударной силы в борьбе с казацким лагерем. Заруцкий упредил врага. В конце ноября его войска напали на сапежинцев, а в начале декабря 1610 года нанесли им еще одно поражение.
Вступив в борьбу с недавними союзниками, Заруцкий вел ее решительно и беспощадно. Он ежедневно рассылал разъезды по всем направлениям от Калуги. Интервенты давно чувствовали себя хозяевами Подмосковья. Им пришлось поплатиться за свою самоуверенность и беспечность. Казаки захватывали королевских дворян и солдат на зимних квартирах, везли их в Калугу и там топили. Та же участь постигла купцов, приехавших из Литвы и застигнутых на большой дороге. Калужский лагерь все больше втягивался в войну с интервентами. Чтобы покончить с Лжедмитрием II, были пущены в ход тайные средства. С согласия Сигизмунда в Калугу выехал служилый касимовский царь Ураз-Мухамед. Хан служил в Тушине, откуда перебрался под Смоленск. Однако его сын и жена находились в Калуге при особе самозванца. Ураз-Мухамед штурмовал Смоленск и показал себя усердным слугой короля. Поговаривали, что он поехал в Калугу, скучая по жене и сыну. Ураз-Мухамед мог открыто явиться в Калугу и встретил бы там отменный прием. Но он прокрался в калужский лагерь исподтишка, сохранив в тайне свое имя. Касимовские татары служили при воре телохранителями, и касимовский царь с их помощью мог при желании легко захватить Лжедмитрия II и доставить его королю. Ураз-Мухамеду не повезло. Его опознали и после недолгого розыска казнили как королевского агента. Семью касимовского царька взяли под стражу. Пятьдесят татар из охраны царька были после недолгого ареста освобождены. Просчет стоил самозванцу головы.
Погожим зимним утром 11 декабря 1610 года Лжедмитрий II, по обыкновению, поехал на санях на прогулку за город. С ним были шут Петр Кошелев, двое слуг и человек 20 татар охраны. Когда вся компания отъехала на приличное расстояние от Калуги, начальник охраны Петр Урусов подступил вплотную к саням и разрядил в «царька» свое ружье, а затем для пущей верности отсек убитому голову.
Шут ускакал в Калугу и поднял тревогу. По всему городу зазвонили сполошные колокола. Посадские люди всем миром бросились в поле и за речкой Ячейкой на пригорке у дорожного креста обнаружили нагое тело, «голова отсечена прочь». Труп перевезли в Кремль. Казаки принялись избивать «лучших» татарских мурз, мстя за смерть «государя».
Убийство Лжедмитрия II явилось следствием заговора.
Ян Сапега, стянувший силы для борьбы с казаками, решил использовать момент, чтобы склонить калужан к сдаче. Он подошел к городу и попытался вступить в переговоры с «царицей» и боярами. Калужане воспротивились переговорам. Опасаясь измены, они заключили под стражу Марину Мнишек и усилили надзор за боярами.
Оказавшись под домашним арестом, Мнишек не оставляла надежды на помощь единоверцев. В литовский лагерь пробрался странник. В его корзине припрятана была восковая свеча. Свечу осторожно разломали, и оттуда выпала свернутая в трубку записка от Марины Мнишек. «Освободите, освободите, ради Бога! — писала Мнишек. — Мне осталось жить всего две недели. Спасите меня, спасите! Бог будет вам вечной наградой!»
Сапега не посмел штурмовать Калугу и отступил прочь. Опасность миновала, и низы поуспокоились. Никто не знал, что делать дальше. Самозванец никому не нужен был мертвым. Труп лежал в нетопленной церкви более месяца, и толпы жителей и приезжих ходили поглядеть на голову, отделенную от тела.
Калужские тушинцы настойчиво искали соглашения с московскими. Боярское правительство направило в Калугу князя Юрия Трубецкого, чтобы привести тамошних жителей к присяге. Восставший мир не послушал Лрубецкого. Калужане выбрали из своей среды земских представителей «из дворян и из атаманов и из казаков и изо всяких людей». Выборные люди выехали в Москву, чтобы ознакомиться с общим положением дел в государстве. Депутация вернулась с неутешительными новостями. Казаки и горожане видели иноземные наемные войска, распоряжавшиеся в Кремле, и негодующий народ, готовый восстать против притеснителей.
Возвращение выборных из Москвы покончило с колебаниями калужан. Невзирая на убеждения бояр, мир приговорил не признавать власть Владислава до тех пор; кока тот не прибудет в Москву и все польские войска не будут выведены из России. Посланец Семибоярщины фзярин Юрий Трубецкой едва спасся бегством. Восставшая Калуга вновь бросила вызов боярской Москве.
Тем временем Марина, со страхом ждавшая родов, благополучно разрешилась от бремени. В недобрый час явился на свет «воренок». Вдова Отрепьева жила с самозванцем невенчанной, так что сына ее многие считали зазорным младенцем. Марину честили на всех перекрестках. Как писали летописцы, она «воровала со многими». Поэтому современники лишь разводили руками, когда их спрашивали о подлинном отце ребенка.
Даже после смерти мужа Мнишек не рассталась с помыслами об основании новой московской династии. «Царица» давно позабыла о преданности папскому пре столу и превратилась в ревнительницу православия. После рождения ребенка она объявила казакам и всему населению Калуги, что отдает им сына, чтобы те крестили его в православную веру и воспитали по-своему. Обращение достигло цели.
Разрыв с Москвой и рождение «царевича» напомнили «миру» о непогребенном самозванце. Калужане торжественно похоронили тело Лжедмитрия II в церкви. Затем они «честно» крестили наследника, нарекли его царевичем Иваном. Движение, казалось бы, обрело свое знамя. Так думали многие из тех, кто присутствовал на похоронах и крестинах. Но иллюзии вскоре рассеялись в прах. Сыну самозванца не суждено было сыграть в последующих событиях никакой роли. Народ остался равнодушным к новорожденному «царевичу».
Смерть Лжедмитрия II вызвала ликование в московских верхах. Но знать радовалась преждевременно. Возбуждение, царившее в столице, не только не улеглось, но усилилось. Суд над попом Харитоном и последовавшие затем гонения против посадских людей лишь осложнили обстановку. В Москве давно назревал социальный взрыв. Для пресечения недовольства боярское правительство использовало королевские войска. Вмешательство чужеродной силы придало конфликту новый характер и направление. Социальное движение приобрело национальную окраску. Ненависть против лихих бояр не улеглась, но она все больше заслонялась чувством оскорбленного национального достоинства. Народу нестерпимо было видеть, как чужеземные завоеватели с благословения бояр распоряжаются в их родной стране.
Внешних поводов к раздору и конфликтам было более чем достаточно. Москва давно забыла о дешевом северском хлебе. Волнения в Рязанщине довершили беду. Цены на продовольствие стремительно поползли вверх. Жителям пришлось подтянуть пояса. Но наемники уже чувствовали себя хозяевами города и не желали мириться с дороговизной. Они либо навязывали московским торговцам свои цены, либо отбирали продукты силой. На рынках то и дело вспыхивали ссоры и драки, которые в любой момент могли перерасти в общее восстание. Не раз в городе раздавался призывный звон колоколов, и толпы возбужденных москвичей заполняли площадь.
С осадного времени пушки в большом числе установлены были на стенах Деревянного и Белого города. Немало их держали подле Земского двора под навесом. Власти распорядились перетащить пушки в Кремль и Китай-город. Туда же свезли все запасы пороха, изъятые из лавок и с селитряных дворов. Бояре боялись внутренних врагов больше, чем внешних. Отныне пушки, установленные в Кремле и Китай-городе, держали под прицелом весь обширный московский посад.
Гусары Гонсевского патрулировали улицы и площади столицы. Всем русским запрещено было выходить из домов с наступлением темноты и до рассвета. Случалось, что жители, отправляясь поутру на рынок, натыкались на улицах на трупы иссеченных стрельцов либо посадских людей. Москвичи не оставались в долгу. По словам Гонсевского, они заманивали «литву» в глухие и тесные места на посаде и там избивали ее. Извозчики бросали пьяных наемников к себе в сани, отвозили на Москву-реку и сажали в воду. Фактически в столице шла необъявленная война.
Заключив союз с интервентами и отдав Москву во власть наемного войска, боярское правительство потеряло гораздо больше, чем приобрело. Пропасть между верхами и низами расширилась. Московский договор не дал стране мира, но связал ее по рукам и ногам. Интервенция приобретала все более опасные масштабы. Перспектива утраты национальной независимости вызвала глубокое беспокойство в патриотически настроенных дворянских кругах.
