Пять орденов Ленина и звание контр-адмирала получил за работу на Северном морском пути. За каждым орденом – подвиг… Отчаянной смелости был человек.
К Гумилеву у меня иное отношение, не столь возвышенное, оценивать его вклад в науку не могу. Конечно, свой потенциал этот ученый не исчерпал.
– Вы раньше называли казахстанский народ великим, а Казахстану предрекали большое будущее. Что это было, комплимент?
Казахстан мог стать великим, если бы, получив независимость, вернул на географическую карту древнее имя нашей Родины – Дешт-и-Кипчак, а с именем – веру предков, их мораль и память, сказал бы о нашей древней духовной культуре. Тем он напомнил бы миру о великой тюркской державе, которую растерзали за века на куски.
Национальная идея, на мой взгляд, духовно объединила бы казахов, русских, украинцев, немцев и другие народы Казахстана в единый народ, каковым они генетически и являются. То был бы пример изящества политической мысли XXI века. Но смелость требует усилий, неспешной работы. А главное – ума, интеллекта.
Этого и не было!
О новом понимании евразийской теории президент Казахстана заявил, но сразу осекся, не сказав по существу ничего. Была причина! Я долго надеялся, рано или поздно он решится-таки на стирание этнических граней, на возрождение памяти предков, что послужило бы хорошим примером остальным политикам. Восторжествовала бы историческая правда и забытое братство людей. К нам вернулась бы память, а с ней – надежда.
Однако не случилось. Рядом с президентом стояли кабинетные бюрократы – и ни одного достойного темы аналитика, патриота тюркского мира. Разработка евразийской теории на том историческом этапе требовала именно аналитического, широкого, выходящего за рамки Казахстана взгляда, то есть нового научного подхода. Его-то и не было в Астане, которая по-прежнему кормилась серенькими советскими знаниями, что, впрочем, свойственно провинциальной науке. Я со своей особой точкой зрения здесь просто мешал. К сожалению.
В итоге в Астане победил не тюркский дух, не желание разбудить уснувшую память народа, а элементарная политическая спекуляция на евразийской теме. Меня с моими новаторскими взглядами и книгами кто-то умело «отодвинул» от президента, от участия в этой интересной работе, я даже не заметил, как… Мне не дали сказать о Дешт-и-Кипчаке, нашей Родине, не позволили напомнить, что топоним «Казахстан» сменил «Дешт-и-Кипчак» на географической карте лишь в XVIII веке, когда этим новым именем иезуиты обозначили новую колонию России… Выходит, колония осталась колонией, даже получив независимость… С чем ей выйти на тропу памяти? О чем говорить молодежи? О «диких кочевниках»? Или, может быть, о «беглых узбеках»? Но, простите, разве они были предками казахов?
О священной земле Семиречья – истоке Дешт-и-Кипчака и всей нашей степной культуры! – кабинетные бюрократы не слыхивали: в школе «ее не проходили», нигде не изучали, о ней вообще не говорили. Как ныне. Даже имя Тенгри не вспомнили эти горе-специалисты из Астаны… Не имея исторического лица, не станешь независимым никогда в жизни! Изменится лишь хозяин, на место старого придет новый плантатор – на сей раз из Америки или Англии. Страна без национальной идеи безлика, как раздавленный сапогом цветок. И мне не интересна!
А вот ее обманутых людей искренне жаль… «О казахи мои, о мой бедный народ», это Абай сказал, как предчувствовал.
– Вы считаете себя миссионером? Или посланником?
Не знаю, кто это… Однако никогда не буду освещать дорогу слепому. Или петь гимны глухому. Я просветитель, но просвещаю, в первую очередь, себя самого. Выступаю миссионером и посланником – сеятелем истины для себя лично. Никому не навязываю свое мнение. Прошу не читать мои книги, кому они не интересны.
Вижу, брошенные зерна ложатся на голые камни, всходов не дают – души тюрков очерствели за века рабства. Сегодняшним политикам не нужен ни я, ни мои книги. Но зерна не пропадают, их собирают читатели, посланцы Неба. Люди читают то, что им интересно, что находит отклик в их душах. И здесь бессильны приказы начальства.
Да, официальная власть, научная и светская, игнорирует меня, это ее право, а факты опровергнуть не может. Ерничает, тем и тешится. Но в травле тоже есть ценность. Своя, особая ценность, она заставляет работать дальше.
И здесь я вновь сошлюсь на читателей – в них поддержка. После «Дыхания Армагеддона» я получил много писем. Там было все, о чем только можно мечтать: и понимание, и тонкий юмор, и глубокие наблюдения над жизнью. Иные брали за душу своей особой чистотой и даже наивностью. Могли ли опуститься мои руки после получения такого письма? Никогда в жизни.
Мурад Аджи, посвящается Вам
Окружен клеветой… Шепоток, оговоры
Надзирают за мной, яд злословья храня.
Покрывая себя вековечным позором,
Пишут недруги новый донос на меня.
Не поможет донос – убивают молчаньем,
В «черный список» внесли, чтобы волю сломить.
Обобрав, принуждают просить подаянье.
Честь мою, как товар, предлагают купить.
Зарекаюсь отныне петь гимны глухому,
И слепому не стану я путь освещать.
Кто отрекся от предков и отчего дома,
Будет глух и незряч – им меня не понять.
Память сердца живою водой омываю —
Открывается прошлого тайная суть.
Столько лжи… Я пишу свои книги, страдая.
О, ожившая память, полынный мой путь!
«Верю в Бога, я – свой», это заповедь предков,
С нею вольный народ жил в Великой Степи.
Сам закон свой отверг! Сам себя запер в клетку
И тоскует теперь, точно барс на цепи.
Позабыв о родстве, мы друг другу чужие,
Терпим зло в этой жизни, надеясь на рай.
Где Алтай? Где Великая Степь? Где Мессия?
Вспоминай, мой несчастный народ, вспоминай…
– Почему в своих книгах вы разделяете тюрков на огузов и кипчаков? Заметна ваша явная симпатия в пользу кипчаков.
Очень сложный вопрос, на который попытаюсь дать очень простой ответ.
Скажите, какую руку вы у себя больше любите – правую или левую? Я, например, люблю обе свои руки, потому что они обе помогают мне жить, но правую руку нагружаю больше, чем левую. Я правша… Это относится и к огузам с кипчаками – они вместе создали понятие «тюркский мир», о чем и пишу в своих книгах.
Пишу правой рукой о единстве тюркского мира.
– Из ваших книг получается, те, кто хоть и говорил по-тюркски, но не исповедовал Тенгри, не были тюрками?
Получается действительно так. И не из моих книг, а из исторических фактов.
Язык никогда не был объединяющим началом в союзе разных народов. Народы объединяла идея, вера или цель, так повелось с глубокой древности. Например, племена Древнего Алтая, поверив в силу Бога Небесного (Тенгри), объединились и назвали себя тюрками. Тогда и начал слагаться древнетюркский язык, наддиалектный, литературный, понятный избранным.
Желая преуспеть в постижении веры, служители культа создавали некие живые «разговорники», то есть языковые схемы, которые и переросли в язык народа. Но начиналось все с языка богослужения. Иначе говоря, тюрки делали свою духовную культуру доступнее для других людей, своих будущих союзников и единоверцев. В умении объединить разные народы и кроется сила религии, здесь тюркам не было равных.
Меня убедил пример Индии, где с их приходом примерно в V веке до новой эры стал складываться язык, на основе которого возникли санскрит, а позже урду – иначе говоря, что-то среднее между языком пришельцев и языком местных аборигенов. Подобное «сращивание» языков и народов было на Среднем Востоке, где опять же с приходом тюрков появился пехлеви, давший начало фарси. А в Европе это была «народная латынь», родившаяся при тех же самых обстоятельствах.
Отсюда вывод, диалекты тюркского языка в лингвистической картине мира отнюдь не случайны, а закономерны. Они – отражение демографического процесса, начавшегося тогда. Речь веду о Великом переселении народов, которое, собственно, «расселяло» тюрков по новым территориям, распространяло там их религию.
А если так, то именно Великое переселение дало толчок к лингвистическим новообразованиям в иных регионах планеты… Время требовало перемен! Людям важно было понимать друг друга – и новоселам, и аборигенам…
Когда зародился ислам, то первые века мусульмане читали молитвы по-тюркски. Конечно, то был не алтайский, а близкий к нему диалект (ближневосточный?). На нем и был написан древний текст Корана, язык которого существенно отличается от разговорного арабского. В Х веке, после нескольких неудачных попыток, создали вариант арабского языка, он был на основе тюркского плюс языка аравийских аборигенов… О том я написал в книге «Тюрки и мир: сокровенная история», где говорится о языках религий – христианства, ислама, иудаизма, манихейства. И чем язык религий, язык богослужения отличается от языка этнических сообществ, то есть обычных людей.
