В Финляндии успехи, одержанные в декабре и январе в оборонительных боях, пробудили всеобщий оптимизм. Предчувствие поражения, возникшее в первые дни войны, рассеялось. Широкие круги общественности и некоторые политики верили, что Финляндия способна успешно продолжать оборонительные бои. "Моральный дух в стране…сильно поднялся в связи с успехами на фронте и поэтому никто не хочет говорить о мире", — писал Таннер в письме к Эркко3. В правительстве и среди военного руководства, тем не менее, понимали, что страна все же не сможет продолжительное время одна противостоять своему великодержавному противнику. Положение на фронте в январе еще было устойчивым, и премьер-министр Рюти во время посещения 28 января Ставки нашел Маннергейма таким же оптимистичным, как и прежде. Мир следует заключить, когда время будет благоприятствовать для принятия умеренных условий, и для паники нет причины. Положение на фронте представлялось маршалу даже предпочтительным, если бы удалось получить оружие, особенно тяжелые орудия, и к тому же добровольцев. Оптимизм Маннергейма повлиял на правительство. Генерал Р. Вальден — представитель главнокомандующего в правительстве — писал 5 февраля, что Паасикиви, Таннер и другие социал-демократы, а также, по-видимому, и Рюти были готовы к миру на сносных условиях. Вместе с тем Ханнула, Ниукканен и Седерхьельм считали невозможным передачу СССР военной базы Ханко. Паасикиви говорил Вальдену, что решение этого вопроса будет зависеть от позиции Маннергейма4.
Финляндия была озабочена стоявшим перед ней выбором: капитулировать или в одиночку вести ожесточенную борьбу до конца. Маннергейм возлагал надежды на усиление шведской помощи. Положение было бы совершенно иным, считал он, если бы в его распоряжение поступило 20 тыс. обученных и хорошо вооруженных добровольцев, предпочтительно скандинавов5. Он обратился к начальнику генерального штаба Швеции генералу А. Раппу с просьбой оказать содействие в решении вопроса о выделении шведского контингента для замены на фронте той части финских войск, которая нуждалась в отдыхе после двух месяцев боевб. В военных кругах Швеции склонялись поддержать эту просьбу. В стране ширилось добровольческое движение. Военно-политическое руководство Франции и Англии также все более серьезно обсуждало вопрос об отправке войск в Финляндию в первую очередь для того, чтобы лишить Германию доступа к шведской руде и открыть против нее новый фронт на севере.
Вместе с тем, были установлены контакты с Москвой с целью ведения переговоров, от чего ранее отказывалось советское правительство и к чему стремилось финское с самого начала войны. "Ведь то была весомая бомба с их стороны после происходивших отказов, — писал Таннер. — Надеемся, что их интерес к миру на этот раз является реальным". Тем не менее он отмечал, что "достигнуть хорошего результата" будет трудно, так как советское правительство предупредило о значительно больших требованиях, чем прежде7. Никто не мог сказать, удастся ли достигнуть в ходе переговоров, если они начнутся, такого результата, который мог бы удовлетворить финнов. Поэтому во время подготовки к ним финское правительство выясняло и возможность получения помощи от Швеции и западных держав на случай продолжения военных действий. 1 февраля Рюти вылетел в Стокгольм для передачи шведскому правительству просьбы Маннергейма о предоставлении двух дивизий регулярных войск, а также тяжелых орудий. Однако премьер-министр Ханссон был сдержан, но министр обороны Пер Эдвин Шельд оказался более благосклонным, а шведские генералы отнеслись к просьбе с должным сочувствием8. 3 февраля Таннер в телеграммах посланникам в Лондоне и Париже выразил надежду, что западные державы продолжат разработку планов интервенции с учетом складывающейся обстановки9. После этого он вылетел в Стокгольм для встречи с полпредом Коллонтай.
Переговоры Таннера и Коллонтай
Советское правительство настаивало, чтобы Финляндия предварительно изложила свои предложения в качестве основы для переговоров. Тем самым подтверждалось, что условия СССР будут более жесткими, чем выдвинутые осенью, и обещанных правительству Куусинена территориальных компенсаций не следует ожидать. Коллонтай, которая была сторонницей переговоров, пыталась смягчить заявления В.М. Молотова ссылкой на то, что в ходе их Финляндия сможет внести свои поправки в условия мира. Поскольку она особо подчеркивала важность сохранения контактов в тайне, Таннер подготовил ответ советскому правительству с ведома только Рюти и Паасикиви. Паасикиви считал, что Финляндии надо сразу заявить о своем согласии уступить военную базу у входа в Финский залив. Рюти и Таннер, однако, придерживались мнения, что при существовавшем тогда благоприятном положении на фронте было бы противоестественно идти на такую уступку10. Маннергейм их поддержал. Позднее Паасикиви сетовал на то, что избранная тактика была ошибочной. Финские руководители не уловили, насколько далеко в прошлом оказались сделанные ранее предложения, и начали торговаться11.
В ответе советскому правительству предлагалось взять за исходную базу для новых переговоров лишь то, о чем было достигнуто взаимопонимание осенью 1939 г. К тому же Финляндия была готова к принятию дополнительных условий, необходимых для обеспечения безопасности Ленинграда, поскольку ранее высказывалась мысль о более широких территориальных уступках на Карельском перешейке или нейтрализации Финского залива на основе международного договора. В ответе упоминалось и о том, что Финляндия также должна думать о своей безопасности. Уступка может осуществляться только в форме обмена территориями, и частная собственность граждан, находящаяся на передаваемой части страны, должна быть возмещена12. Таким образом, Рюти и Таннер избрали для начала переговоров твердую линию. "Наш ответ был составлен без особого выражения покорности, поскольку мы, по нашему мнению, не являлись понесшей поражение стороной", — отмечал Таннер в письме к Эркко13. 2 февраля Гюнтер передал финляндский ответ Коллонтай.
Полпред хорошо знала, что военная база в Ханко являлась для советского правительства непременным условием ведения переговоров. Если не получим в аренду п-ов Ханко, порт Ханко и находящиеся вблизи острова, телеграфировал Молотов в Стокгольм, то считаем невозможным встречу с правительством Рюти-Таннера14. Ввиду этого Коллонтай пыталась добиться содействия Ханссона и Гюнтера, чтобы они склонили финнов к положительному решению вопроса о Ханко. От этого оба шведских деятеля, однако, отказывались. Они объяснили, что правительство Швеции все же надеется на изменение позиции Финляндии в вопросе о Ханко. Сохранение Ханко в руках Финляндии было также выгодно Швеции, поскольку база занимала господствующее положение у входа в Ботнический залив и обеспечивала защиту экспорта морским путем15. Советское правительство сочло неудовлетворительным ответ Финляндии16. Складывалась тупиковая ситуация.
Тогда Рюти и Таннер договорились о том, что следует отправиться в Стокгольм для новой встречи с Коллонтай. Однако официальным ответом Финляндии на советскую позицию они не располагали17. Инициатором поездки являлся Эркко, но и Коллонтай возлагала на нее надежды18. На решение Таннера совершить поездку повлияло также то, что в Хельсинки не вполне доверяли посредничеству Вуолийоки в переговорах. Молотов разрешил Коллонтай принять Таннера: "Послушайте его и сообщите результат". В случае, если Таннер сделал бы те же самые предложения, как и переданные через Гюнтера, то Коллонтай следовало сказать, что они не применимы в качестве основы для переговоров19.
5 февраля Таннер и Коллонтай встретились в стокгольмском Гранд-отеле. Коллонтай помнила Таннера по конгрессу социалистов в Копенгагене в 1910 г. и встречам в 1917 и 1918 гг. Таннер знал, что прежней импозантной красавицы уже нет. "Госпожа Коллонтай была сердечной пожилой дамой, мысль которой не была теперь столь гибкой", — оценивал он своего партнера по переговорам20. В ходе бесед компромисс в вопросе о Ханко не был достигнут. Таннер выдвинул идею нейтрализации Финского залива, к чему полпред не проявила интереса. Тогда Таннер внес от себя лично предложение уступить какой-либо остров у входа в Финский залив и выразил готовность действовать в пользу этого предложения, надеясь, что Финляндия получит соответствующую территориальную компенсацию. Ведя речь об уступке острова, Таннер указывал на имевшееся ранее по данному вопросу личное предложение Сталину21. Он особо надеялся на готовность Сталина склониться к уступке в вопросе о Ханко. Возможно, на это повлияла поступившая из Стокгольма информация, в которой говорилось о царивших в кругах советского руководства расхождениях точек зрения. Сталин якобы стремился окончить войну, а Молотов и военные хотели продолжать ее22. Ответ Москвы был все же отрицательным. Предложение о том, чтобы вместо Ханко рассмотреть вопрос об одном из островов Финского залива, не создавал основы для переговоров23. Таннер сомневался в том, что Коллонтай сможет передать его предложение прямо Сталину. Он просил, чтобы Москва внесла свои предложения в качестве основы для переговоров24. Гюнтер советовал русским то же самое25. 7 февраля, сразу после возвращения Таннера домой, Коллонтай получила из Москвы поручение основательно выяснить, что за остров имел в виду Таннер26. Финны сделали из этого вывод, что советское правительство проявляет заинтересованность к переговорам.
