Из языческих суеверных обычаев источники упоминают еще погребение усопших по лесам и полям и прибегание к ведуньям за помощью. К числу таких "вещих женок" принадлежала, быть может, та женщина-вдова, которой жрецы поручили хранение скрытого ими Триглава.
Характер поморского язычества — насколько он открывается из "Жизнеописаний" — не отличался резкой, упорной религиозной исключительностью. Несмотря на, по-видимому, твердо установившиеся, доктриной закрепленные формы языческого вероучения и культа, несмотря на существование во главе их ревнивой жреческой иерархии и на то, что религия приняла и усвоила политический элемент страстной народной вражды, она не вконец утратила и терпимость, присущую наивному язычеству, не перешла в фанатизм. Зависело ли это от свойств народного характера или от степени образования, сказать трудно; но то верно, что религиозными фанатиками в настоящем смысле поморяне не были, и случаи нетерпимости их вытекали не столько из религии, сколько из исторических отношений и обстоятельств. Этим объясняется, с одной стороны, довольно легкий внешний успех проповеди Оттона, с другой — знаменательное явление двоеверного поклонения в Штетине. Но хотя темная сила жреческого язычества и не была у поморян тем подавляющим бременем, каким являлась она у их ближайших родственников, все же она была темной силой; она могла еще вызвать и поддержать деятельность народа, но была решительно не в состоянии вести его вперед, по стезе развития и прогресса.
Исторические отношения. Из того. что было доселе сказано о быте и образе жизни поморского народа, можно заключать, что он издавна не оставался чужд движению северной политической истории. Народ с такими развитыми торговыми сношениями, преданный постоянному занятию морских и сухопутных войн и грабежа, был, конечно, деятельным участником событий времени. Напрасно, однако, мы будем искать в источниках каких-нибудь определенных об этом известий и указаний: политическая история славянского Поморья остается совершенно темна до самого конца XI века. Правда, грамоты пап и немецких императоров еще прежде указывают на часть поморской земли, лежавшую между рр. Пеной и Одрой, но собственного Поморья они не знают: сюда, как видно, не проникало еще римско-немецкое оружие креста и меча, а вместе с ними — и притязания духовных и светских властителей. Поморье была для них terra incognita.
Первыми засвидетельствованными событиями поморской истории были:
а) войны поляков с поморянами при Болеславе I, Казимире, Болеславе II и Владиславе Германе
б) борьба Поморья с Болеславом III Кривоустым и следовавшее за нею
в) введение христианства через бамбергскую миссию.
О войнах поморян с первыми князьями Пястова рода "Жизнеописания" Оттона вовсе не упоминают: им известны только отношения Поморья к Польше при Болеславе III. Чтобы уяснить эти отношения, необходимо поставить их в связь с предшествовавшим. Средства к тому дает старший польский анналист, Мартин Галл ‹См. "Славянские хроники". СПб, 1996, с. 328–412. Прим. ред.› и, отчасти, Кадлубек.
Племя "необузданное и ненавистное", поморяне издавна тревожили польские земли беспрестанными набегами, разорением и грабежом; потому, естественно, одной из важных забот слагавшегося польского государства была забота об укрощении буйных соседей. Как ни глухи известия польских летописцев (и схоласта Адама Бременского) о предприятиях Болеслава I и Казимира в отношении Поморья, но из них все-таки видно, что польские князья, действительно или номинально, владели страной по праву завоевания. Гданск был в конце X в. польским городом, в Колобреге Болеслав I основал даже епископство. По словам Мартина Галла, Болеслав II в начале своего правления владычествовал над поморянами, но вскоре, несмотря на одну выигранную битву, утратил власть; так что при Владиславе Германе Поморье является свободным и вызывает против себя ряд военных предприятий со стороны поляков. Еще до 1091 г. Владислав, поразив поморян, взял многие города и крепости внутри страны и на побережье моря, посадил по важнейшим укрепленным местам своих воевод и посадников и, желая отнять у язычников всякие средства к восстанию, велел за один раз сжечь все крепости, находившиеся в центре страны. Мера не принесла ожидаемой пользы. Поморяне вскоре поднялись снова, избили наиболее строгих и жестоких польских посадников, прогнали других, образ действий которых был мягче и благороднее, и снова стали свободные. Владислав не мог оставить без возмездия такой обиды: в начале 1091 г. он с сильным войском вторгся в поморские пределы, проник до богатого и многолюдного Штетина, взял огромную добычу и бесчисленное количество пленных и отошел к своим пределам. Поморяне, однако, шли по следам и настигли его у реки Наклы (Нотеци?). Битва, кажется, не имела решающего исхода: ни одна из враждующих сторон не одержала победы. Последовавшая в том же году попытка Владислава овладеть поморской крепостью Наклой (на р. Нотеце) окончилась для поляков бесплодно. Осажденным удалось отвлечь неприятеля в сторону и сжечь его осадные орудия и часть лагеря; к тому же войска, особенно союзных чехов, начинали терпеть недостаток в продовольствии. Эти обстоятельства побудили князя снять осаду и уйти домой. Между тем, подросли дети Владислава, Сбигнев и Болеслав; престарелый князь передал им начальство над войском и отправил их в поход против поморян. Мартин Галл рассказывает, что при этом особенно отличился Болеслав: он принудил к сдаче находившуюся в их власти крепость Межиречье, овладел другой какой-то знаменитой крепостью поморян, причем взял богатую добычу и множество пленных, а воинов предал смерти, и заставил, наконец, поморян разрушить их собственное сильное укрепление, которое они возвели напротив польской крепости Зантока и которое столь тщетно осаждал брат его Сбигнев. Вообще, "желая покорить страну варваров, он стремился не столько за добычею, сколько за тем, чтобы овладеть городами и укреплениями и разорить их". Таковы были отношения Поморья к Польше до вступления на престол Болеслава III Кривоустого.
Несмотря на то, что польско-поморские войны имели характеры неправильной и случайной пограничной борьбы и не достигали никаких прочных результатов, — со стороны поляков они, как кажется, не были только одними набегами с целью грабежа, укрощения и возмездия за обиды, но имели и политическую задачу распространения польского государства приобретением и освоением богатых земель Поморья. Укрощение буйных соседей и месть им, по взглядам времени, вполне достигались разорением, грабежом страны, пленом и наложением тяжелой повинности; но более прочное завладение требовало иных мер, и потому Владислав Герман занимает важнейшие поморские крепости и ставит там своих посадников, потому и Болеслав III, желая покорить страну, стремился овладеть городами и укреплениями ее. Со стороны польских князей было естественно стремление возвратить то, что, по их мысли, добыто оружием Болеслава I, чем владели он и Казимир. Этого требовал долг семейно-государственной традиции.
Хотя меры к утверждению польского владычества в Поморье оказались слабыми и малодействительными, но политическая задача осталась в полной силе и в лице Болеслава III нашла себе неутомимого поборника и отчасти исполнителя.
Одним из первых предприятий Болеслава III, по вступлении его на престол (1102), был поход в Поморье. С отборным небольшим войском он проник в самую середину земли язычников, до главного города их, богатого и многолюдного Белграда, взял его в тот же день приступом, разрушил и сравнял с землей укрепления и с богатой добычей возвратился домой. Дальнейшие последствия этого дела заключались, главным образом, в устрашении поморян и других, по крайней мере, летописец не указывает. В 1107 г., не успев довести до конца поход против мораван, Болеслав с конницей устремился против Колобреги, "города обильного богатствами и укрепленного". Преодолев в пять дней дикий, незаселенный край, он достиг места, перешел реку (Персанту) и неожиданно напал на город. "Если бы, говорит Мартин Галл, нападение сталось с одинаковым единодушием, поляки, без сомнения, овладели бы знаменитым и главным городом поморян. Но добыча и богатства, находившиеся в "подгороди" — ослепили отвагу воинов, и судьба спасла город от поляков". Войско бросилось грабить посад; пока оно выводило и вязало пленных, детей и пленниц, брало "морские богатства", граждане, несмотря на то, что вождь их убежал другими воротами при первом известии о появлении врага, успели приготовиться к отпору. Город остался нетронутым, разграблен и сожжен был один посад. Чувствуя недостаточность сил своих, Болеслав немедленно вышел за стены ее и отправился домой. Весть об этом событии сильно устрашила все "племя варваров", так что, когда Болеслав снова поднялся на защиту какого-то своего родича Сватобора, которого поморяне лишили власти и заключили в тюрьму, они поспешили отвратить грозу немедленной выдачей узника. Войны, однако, далеко не закончились. Кроме самого Болеслава в то же время их деятельно вел и воевода его, Скарбимир. Он взял две поморские крепости (одна из них называлась Битом), разрушил их, причем овладел большой добычей и пленными. Со своей стороны поморяне, хотя и стесненные, не оставляли своих опустошительных набегов на Польшу, грабили и уводили в плен жителей, жгли селения их. Болеслав неутомимо преследовал врага. Однажды, находясь на охоте, он с немногими отроками своими попал в засаду и чуть было не погиб. Подоспевшая помощь спасла его; поморяне ушли, "обремененные более печалью, чем добычею". Отомстив за такую обиду разоряющим походом, Болеслав в зимнее время (1107–1108 г.) предпринял новый, более решительный. Намерение его было овладеть такими поморскими крепостями, которые, находясь среди болот, были почти неприступны летом. Он направился снова к сердцу страны, Белграду, осадил его и стал готовиться к приступу. Город сдался; князь оставил здесь часть своих воинов и поспешил на побережье, к Колобреге. Он еще не подошел к городу и имел намерение сначала взять крепость, лежавшую у моря, как граждане вышли к нему навстречу, отдали себя во власть его, предлагая "мир и службу". Приехал с покорностью и какой-то поморский князь и также обязался к службе и военной повинности полякам. Все Поморье, казалось, было покорено: пять недель ходил Болеслав по стране и нигде не нашел противодействия. Но эта покорность была только наружная, вынужденная обстоятельствами. Не успел Болеслав уйти, как поморяне снова ополчились и поднялись, по обычаю, на грабеж польской земли: они внезапно напали на церковь в Спицимире, ограбили ее, взяли в плен какого-то священника, принятого ими за архиепископа (гнезденского, Мартина), и ушли. В Поморье находилось еще много городов и крепостей, которые сохраняли независимость и неприязненные отношения к Польше. Против одной из таких, Чарнкова, (над р. Нотецью) выступил Болеслав с большими силами.
