"Я - за практическое осуществление идеи Лысенко" - завершал он свою заметку, но указывал, какая еще большая работа ждет впереди тех, кто захочет применить идею на практике. Пока же пожелания о создании совершенных механических устройств для земледельцев оставались в области фантазии, и Лисицын констатировал:
" ... машин для осуществления идеи Лысенко нет " (88).
Сапегин предлагал несколько иной выход из тупика с наклюнувшимися семенами. Он советовал изучить возможность высушивания прорастающих семян после окончания обработки их холодом и посмотреть, сохранят ли они при этом приобретенное свойство яровости:
" Без этого применение метода Лысенко в практике больших хозяйств вряд ли возможно. Не ясно также, дадут ли яровизированные озимые урожай более высокий, чем яровые" (89).
Поэтому Сапегин писал, что нужны еще длительные опыты, которые снимут все вопросы.
Прик был более категоричным, в полет фантазий не верил и считал неоспоримым, что "весенние посевы озимой пшеницы не дадут таких урожаев, как осенние посевы", хотя и признавал, что в ряде районов, особенно на юге Украины, яровизация озимых, возможно, проявит себя положительно.
Тулайков столь же недвусмысленно высказывался против практического применения предложения Лысенко, рассказав о тех опасностях, которые подстерегают посевы, сделанные весной, пусть даже яровизированными семенами. Его заключение сводилось к тому, что овчинка выделки не стоит, так как все неприятности при жарком лете, засухах и т. п. будут столь же губительными для летних посевов озимых, как и для обычных яровых культур. Восхитившую наркома земледелия Украины Шлихтера возможность избежать вымерзания растений при весеннем посеве Тулайков оспорил:
"П осеянная с весны озимая пшеница вынуждена провести весь период своего развития наряду с яровой и подвергаться с ней всем случайностям лета в засушливой полосе. А мы знаем, что эти случайности по существу могут быть значительно чаще, чем случайность вымерзания озимой пшеницы " (90) .
Исходя из этого, Тулайков предлагал руководству страны направить основные усилия в другую сторону - отпустить больше средств селекционерам для выведения улучшенных сортов пшеницы, способных успешнее противостоять заморозкам, чем существующие сорта.
Все четверо выражали убеждение, что интересная задумка Лысенко будет тщательно изучена в предварительных опытах, и только после этого станет ясно, стоит ли применять ее на практике в тех или иных земледельческих зонах страны.
В целом, публикация материалов о "гипотезе озимости" сразу вывела Лысенко в разряд выдающихся ученых. Возможно, с позиций сегодняшнего дня кое-кому покажется несерьезным, что ученые с именами послушно согласились с тем, чтобы их втянули в обсуждение никем еще не проверенного агротехнического приема. Однако обсуждавшийся вопрос - количество хлеба для народа (с учетом повторившихся два года кряду холодных бесснежных зим на Украине, закончившихся, как писал Максимов, "почти полной гибелью озимых посевов") - был жизненно важным. Неудачи заставляли срочно искать любой выход из положения, и специалисты всех рангов готовы были внести посильную лепту в решение этой проблемы. К тому же, наверняка, ученые еще не поняли, куда клонят дело власти, и потому их слова о том, что вообще-то затея Лысенко интереса не лишена, но вот до применения на практике далековато, могли для разных ушей звучать по-разному. Широкие слои публики и руководители сельского хозяйства воспринимали слова профессоров как очередное чудачество, очередное проявление интеллигентской половинчатости. Сами же ученые могли тешить себя надеждой, что завтра же, как то и полагается людям разумным, кто-то, засучив рукава, примется за дело, все самым скрупулезным образом изучит, измерит, взвесит, и тогда только можно будет сказать определенно - есть ли в идее рациональное зерно и, если есть, стоит ли заниматься ею в широких масштабах. Скорее всего так и рассуждали про себя Сапегин, Тулайков, Лисицын и Прик, когда они согласились публично высказаться о "гипотезе озимости".
Профессор Максимов отвергает осторожные оценки коллег
Однако вывод о необходимости перепроверок практической стороны предложения Лысенко не устроил руководителей сельского хозяйства. Через шесть дней, 19 ноября 1929 года, "Сельскохозяйственная газета" продолжила дискуссию, выводы которой, оказывается, наркоматскими властями уже были сделаны. Материал о Лысенко был подан под броским заголовком "Яровизация озими - новое завоевание в борьбе за урожай " (91). Под этой категоричной шапкой шла заметка "От редакции", в которой все высказанные неделей раньше сомнения ученых даже не упоминались, о проверке метода говорилось только в связи с тем, что эта проверка поможет "усовершенствованию метода Лысенко для возможно широкого практического использования..." и начальственно утверждалось следующее:
" ... опыты тов. Лысенко вплотную подводят нас к решению одной из самых серьезнейших проблем текущего дня - зерновой проблемы. Введение в практику сельского хозяйства яровизированного посевного материала озимых, страхует хлеба от гибели их, вследствие замерзания" (/ 92/, эти фразы в оригинале были набраны жирным шрифтом - В.С. ).
Затем набранные крупным жирным шрифтом шли фразы:
" Превращение озимых в яровые методом холодного проращивания уже давно применяется в научно-исследовательских работах ВИ ПРБ и НК [Всесоюзного института прикладной ботаники и новых культур - В.С.]. Поэтому яровизация озими не открывает новых "Америк" в сельском хозяйстве. Но крупная ценность работы агр. Лысенко состоит в том, что он перенес метод холодного проращивания в широкую практику в полевом масштаб е. - Яровизация озимых обещает во многих районах повысить урожайность... " (93).
Как же могло получиться, что выводы ученых, опубликованные неделей раньше, были отвергнуты? Кто мог дать в руки Наркомата и его печатного органа иное заключение? Ответ содержался в этом же номере газеты. Ниже была помещена статья Н.А.Максимова (94), который поддержал практическую сторону предложения Лысенко. Таким образом опора под наркоматский вывод была подставлена от лица вавиловского Института прикладной ботаники и новых культур заведующим отделом физиологии растений института Максимовым. Однако в ссылке о "давно наблюдавшемся превращении озимых в яровые" содержалась неправда (так как и по сей день такого полного перехода озимых в яровые у пшениц добиться не удалось). За десять месяцев, прошедших со дня доклада Лысенко на генетическом съезде, никаких новых экспериментов, которые бы подтвердили правоту Лысенко, в отделе Максимова тем более осуществлено не было. Изменилось только одно: вокруг имени Лысенко началась газетная шумиха, за лысенковскую идею ухватились наркоматские чиновники в Москве и Харькове, и Максимов дрогнул: его большая статья (95) была построена иначе, чем статьи четырех авторов, напечатанные неделей раньше в той же газете. Критика теоретической компоненты в рассуждениях начинающего агронома осталась (да и нелепо было бы поступать иначе эксперту в области действия низких температур, еще в 1913 году опубликовавшему солидную сводку на эту тему /96/). В частности, Максимов писал, что "...наследственная озимая природа [при весеннем посеве], конечно, совершенно не изменяется" и продолжал:
"Не представляя собою таким образом чего либо принципиально нового, не являясь научным "открытием" в точном смысле этого слова, полученные Лысенко результаты представляют собой, однако дальнейший и довольно значительный шаг вперед в деле познания природы озимых и, что еще более важно, в деле управления их ходом развития по желанию земледельца" (97).
А вот практическую сторону предложения Лысенко Максимов оценил высоко:
"Главнейшей же заслугой Лысенко я считаю то, что достижения теоретической науки он сумел непосредственно применить в практической жизни. И Гасснер, и мы, будучи физиологами, а не агрономами, не шли дальше лабораторных опытов. Холодное проращивание казалось нам слишком простым приемом, чтобы он мог получить непосредственное применение в полевом хозяйстве... Лысенко крайне упростил предварительную обработку семян, упростил настолько, что она стала доступной даже для рядового крестьянского хозяйства. А это, конечно, нельзя не признать крупнейшим достижением" (98).
Максимов при этом ни словом не обмолвился о тех решающих недостатках метода Лысенко, о которых говорили семеновод Лисицын, земледел Тулайков селекционер-генетик Сапегин, агроном Прик - люди, близкие к сельскохозяйственной практике. Он лишь вскользь упомянул о необходимости тщательной проверки приемов Лысенко:
"... остается только пожелать, чтобы чрезмерные ожидания, возлагаемые на них сейчас некоторыми увлекающимися кругами, не помешали затем трезвой деловой оценке результатов этих важных опытов" (99).
