- Согласны!
Все разошлись. Боровский и я остались ждать возвращения Павлищева.
- Не пошли за мной офицерские массы, - покачал головой капитан. - Не трибун-с!
- Боровский, - ответил я вопросом на вопрос, - никак не могу понять вы всерьез живете или валяете дурака?!
- Ах, Владимирцев, душа моя, - Боровский закатил глаза, - если бы в конце концов не ждала нас впереди смерть - жизнь была бы очень забавной штукой. Смерть, к сожалению, все портит, но, может быть, и она какая-нибудь уморительная шутка, суть которой понимаешь только за секунду до того, как перестаешь дышать.
- Вы не пробовали сочинять стихи?
- Пробовал, пробовал, прапорщик. Могу даже прочитать. Вот послушайте плод тайных мук творчества:
Мои погоны золотые,
Как два октябрьские листа.
Ты все перенесешь, Россия,
Такие муки неспроста!
Сдержи, моя Отчизна, стоны,
Когда пытают на огне.
Еще погибнут миллионы
В братоубийственной войне.
Когда же варевом кипящим
Кровь схлынет, унося века,
Что мы на голом дне обрящем,
Никто не ведает пока...
До возвращения Павлищева мы больше не проронили ни слова.
ЗАГОВОР
- Знаете, Енборисов, - раздраженно сказал Иван Каширин, - вы начальник штаба, вот и занимайтесь оперативной работой. Что вы долдоните: "Точисский, Точисский..." Я сам как-нибудь разберусь...
- Иван Дмитриевич! - обиженно возразил Енборисов и, сняв пенсне, как бы в сильном волнении принялся протирать платком стекла. - Если б я был военспец, зарабатывающий у большевиков на жизнь, я бы действительно занимался оперативной работой и не лез во всю эту мерзость...
- Вот и не лезьте...
- Нет, простите, товарищ главком, я не могу спокойно смотреть, как этот белорецкий наполеончик Точисский судорожно держится за свою мифическую власть, вносит раздор в единство. Сейчас такое время, что вся полнота исполнительной власти должна быть сосредоточена в одних руках - в ваших! Пусть Точисский и его люди занимаются снабжением, ремонтом оружия у них это неплохо получается, но пусть они не лезут в дела отряда.
- А в чем дело?
- А в том, что Точисскому не нравится та атмосфера товарищества и братства, которая воцарилась в нашем отряде после того, как вы стали главкомом. Господину Точисскому, видите ли, хочется вернуть старорежимные порядки, которые этот демагог называет "партийной дисциплиной".
- Все равно, Алексей Кириллович, надо было уладить миром: если мы сейчас сцепимся между собой - добра не будет.
- Товарищ главком! Вы меня неверно поняли: разве я говорю о каких-то междоусобицах? Нет, пусть Точисский сдаст нам оружие, деньги и укатывает к белякам, куда он, по-моему, давно уже собрался...
- Ну, это вы хватили...
- А вы послушайте, что люди говорят!
- И много у него денег?
- Сущие пустяки - пять миллионов!
- Хорошо. Давайте завтра соберем совместное совещание и решим все вопросы. А пока никаких действий, вы меня поняли?
Енборисов с пониманием кивнул головой и вышел из комнаты. Он шагал по городу, запруженному подводами, переполненному вооруженными людьми, приветливо кивая знакомым. Возле одного из палисадников начальник штаба застал двух подвыпивших казаков, которые, пошатываясь, загораживали дорогу испуганной работнице... Она пыталась пройти, но казаки хватали ее за руки и не пускали.
- Товарищ! - крикнула женщина, увидев незнакомого командира. Скажите им... Они...
- Я им могу приказать пролить кровь за мировую революцию! останавливаясь, насмешливо произнес Енборисов. - А приказать им пройти мимо такой очаровательной барышни - увольте! - и начальник штаба, подмигнув казакам, пошел прочь.
- Алексей Кириллович - наш человек!.. П-п-понимает он казацкую душу! - помахал в воздухе пальцем один из пьяных. - А ты, дрянь дутовская, не понимаешь... Несознательная ты баба...
Енборисов направлялся к штабу верхнеуральцев, который расположился в большом бревенчатом доме. Возле двери стоял пьяный часовой: если бы не винтовка, на которую он опирался, то непременно упал бы. В прокуренной комнате командир верхнеуральцев Пичугин бражничал с Зобовым и Каюковым, тоже занимавшими в отряде командирские должности.
Енборисов для приличия кивнул, а когда все замолчали, внятно проговорил:
- Завтра будет совещание в ревкоме. Точисский требует снятия многих командиров за разложение отрядов. Вашего снятия он тоже потребует.
- Что-о?! Да мы эту гниду...
- Попрошу не орать... Вы офицеры или пьяная матросня? Ты, Пичугин, завтра потребуешь ареста Точисского. Вы, - Енборисов повернулся к командирам Зобову и Каюкову, - будете кричать об измене и о пяти миллионах рублей. Больше ничего говорить не будете, понятно?
- Понятно.
- Дальше: приказ на арест Точисского - мое дело. Когда я передам вам ордер, то несколько раз повторю о том, что не должно быть пролито ни единой капли крови. Ни единой!
- Понятно! - вдумчиво ответил Пичугин.
- Что тебе понятно?
- Ни единой капли крови...
- Ничего тебе не понятно! Точисский должен быть убит при попытке к бегству, а попутно чем больше вы перестреляете большевиков, тем лучше.
- Но, Алексей Кириллович... - трезвея, проговорил Пичугин. - Блюхер придет - и тогда нам голов не сносить...
- Какой Блюхер? Вы знаете, что в Москве восстание левых эсеров? Совнарком арестован! С минуты на минуту выступит Муравьев... Командующий фронтом! А вы - Блюхер... Забудьте это имя!
...Точисский встал со стула, нервно одернул пиджак, разгладил бороду и усы, окинул глазами собравшихся. Подперев щеку рукой, на предревкома холодно смотрел бритоголовый Иван Каширин; откинувшись на стуле, откровенно враждебно щурился, поблескивая стеклами пенсне, Енборисов, а вся его свора - Пичугин, Каюков, Зобов - кажется, только ждала сигнала, чтобы броситься и начать рвать зубами. Что-либо говорить этим замаскировавшимся белогвардейцам бессмысленно, но говорить нужно, хотя бы для главкома Каширина, который не догадывается, что стал невольным орудием в руках этих тайных дутовцев.
- Товарищи! - ровным голосом начал Павел Варфоломеевич. - Сегодня нам нужно решить один важный, я бы сказал, жизненно важный вопрос. Так дальше продолжаться не может: политическая работа в отрядах ослаблена донельзя, казаки пьянствуют, бесчинствуют. Ко мне вчера приходила работница, которую избили ваши, товарищ Пичугин, верхнеуральцы, а проходивший мимо командир она, к сожалению, не смогла назвать его фамилию - поощрил пьяных негодяев. И главное: у меня сложилось впечатление, что кому-то очень нужно, чтобы между ревкомом и командованием отрядов возникла откровенная вражда. И я назову фамилии людей, которым нужна эта вражда...
- А чего ж не назвать! - крикнул Пичугин. - Тебе, сволочь, и нужна. Пока мы здесь будем доказывать, что в военное время власть должна быть у главнокомандующего, пока будем митинговать, ты прихватишь народные пять миллиончиков и дернешь к Дутову...
- Да как вы смеете?..
- Не перебивать... Правда глаза колет...
- Так это же вы перебиваете! Дайте Павлу Варфоломеевичу сказать! возмутился кто-то из ревкомовцев.
- Он верно говорит - никакой дисциплины у верхнеуральцев. Мои ребята возмущаются! - Это вступил в спор начальник штаба белоречан Горшенин.
- Дисциплина? - не давал продолжить Точисскому Пичугин. - Хватит с нас старорежимных порядков. Может, еще погоны заставите нацепить? Мы армия свободных борцов за революцию, а не серошинельная скотина...
- Вы, кажется, в прошлом офицер? - с иронией поинтересовался Точисский.
- А ты меня прошлым не коли! Иван Дмитриевич - тоже в прошлом фронтовой командир, но он бьется за мировую революцию, а ты, сволочь, только и думаешь, как предать ее и народные деньги в свою нору затолкать!
- Что-то не дают вам покоя эти пять миллионов, Пичугин. Не вы ли на них и прицелились! - усмехнулся Точисский...
- Да я тебя...
- Сядь на место! - резко крикнул молчавший до этого момента Иван Каширин. - Прекратить балаган. На сегодняшний день, товарищ Точисский, власть - это мы, потому что за нами сила. Двоевластие в нынешней обстановке подобно смерти, поэтому я приказываю сдать все ценности и оружие; все отряды, которые находятся в вашем распоряжении, переходят в мое оперативное подчинение, вся власть в городе и округе переходит в руки главного командования. Вам ясно?
- Нет, неясно! Я отказываюсь подчиниться такому чудовищному приказу. Думаю, члены ревкома меня поддержат...
- Павел Варфоломеевич прав!.. Нельзя же так!.. В конце концов вы пришли к нам в город, а не мы к вам! - поддержали ревкомовцы.
- Не подчинитесь - примем меры! - ленивым голосом отозвался Енборисов.
- Расстреляем к чертовой матери! - подхватил Пичугин.
- Кого расстреляете, большевиков! - вдруг сорвался державший себя в руках Точисский. - Иван Дмитриевич, как вы терпите вокруг себя этих перекрасившихся контрреволюционеров!
- Кто контрреволюционер - нам теперь ясно! - вмешался Каюков. - Ты и есть контра...
