Осуждение Хо Ка-и и Пак Ир-у по явно надуманным обвинениям продемонстрировало, что после окончания Корейской войны Ким Ир Сен уже мог занимать более независимую от своих зарубежных покровителей позицию. И Хо Ка-и, и Пак Ир-у опирались на иностранную поддержку и представляли для Ким Ир Сена потенциальную опасность — не столько в качестве соперников, сколько в качестве каналов, по которым в Москву и Пекин могли передаваться нежелательные для Ким Ир Сена оценки северокорейской ситуации. Однако до 1950 г. Ким Ир Сен почти ничего не мог предпринять против тех высокопоставленных функционеров, за спинами которых стояла Москва или Пекин. К 1953–1954 гг. ситуация изменилась, и падение Хо Ка-и и Пак Ир-у было знаком этих перемен. В то же время в 1953–1954 гг. Ким Ир Сен все еще не мог пойти на масштабное преследование членов советской или яньаньской фракций. Поддержка Москвы и Пекина была для него жизненно важна, и у него были все основания предполагать, что в случае атаки на любую из этих группировок реакция «старших братьев» будет быстрой, решительной и суровой.
В начале 1950-х гг. роль фактического лидера яньаньской группировки перешла к Чхве Чхан-ику, представителю первого поколения корейских коммунистов. Он играл немалую роль среди сеульских подпольщиков-коммунистов уже в середине 1920-х гг. и принадлежал к «отцам-основателям» корейского левого движения. Со временем Чхве Чхан-ик перебрался в Китай, где стал одним из лидеров «Северокитайской Лиги независимости Кореи» — прообраза Новой Народной партии. После слияния Новой Народной и Коммунистической партий, Чхве Чхан-ик стал одним из самых заметных представителей яньаньской фракции в руководстве ТПК: Конечно, теоретически самым уважаемым среди яньаньских лидеров оставался Ким Ту-бон, но на практике престарелый лингвист не очень интересовался политикой (точнее, — политическими интригами) и, судя по всему, был вполне удовлетворен своим положением номинального главы бывших яньаньских изгнанников.
Для «советской фракции» падение Хо Ка-и стало невосполнимой утратой. По сравнению с яньаньскими эмигрантами и маньчжурскими партизанами советской фракции не хватало внутренней сплоченности. После гибели Хо Ка-и в 1953 г. наиболее заметной фигурой среди советских корейцев стал его старый соперник Пак Чхан-ок («Пак Чан Ок»), бывший советский школьный учитель, а потом — сотрудник советской разведки, со временем занявший пост председателя северокорейского Госплана и ставший членом Политбюро ТПК. Однако, несмотря на свои немалые амбиции, Пак Чхан-ок не обладал авторитетом и харизмой Хо Ка-и и не смог стать ему полноценной заменой.
Корейская война во многом изменила внутреннюю ситуацию в Северной Корее: экономически страна была разорена, человеческие потери были огромны, но в политическом отношении позиции правительства в результате конфликта заметно усилились. Отчасти это объясняется тем, что в Корейской войне участвовали не советские, а китайские войска. Не Москва, а Пекин пришли на выручку северокорейскому режиму, оказавшемуся перед лицом, казалось бы, неминуемой гибели. В итоге китайское политическое влияние в Пхеньяне возросло, а советское, наоборот, снизилось. Это давало Ким Ир Сену и его окружению возможность маневрировать между двумя великими державами, умело используя их постепенно усиливавшиеся противоречия. На словах Москва и Пекин в середине пятидесятых еще клялись в вечной дружбе, но в их союзе уже начали появляться первые, пока невидимые постороннему глазу трещины.
Северокорейское правительство во время войны накопило значительный опыт. В ходе боев укрепился, набрался навыков и количественно вырос государственный и партийный аппарат, а также спецслужбы. Война привела к серьезным кадровым изменениям в северокорейской элите. Верхний слой государственного и партийного аппарата по-прежнему составляли ветераны из четырех фракций, участники коммунистического движения с 1920-х или 1930-х гг. Однако на посты среднего уровня в армии и госаппарате в годы войны пришли новые люди. Люди эти были в основном молоды, и их взгляды формировалось уже после 1945 г. под влиянием новой официальной идеологии — сталинского марксизма-ленинизма, смешанного с корейским национализмом. Мировоззрение этих молодых бюрократов и офицеров было сформировано войной, которая привила им дух дисциплины, жертвенности, выполнения приказов любой ценой. Важно, что Ким Ир Сен был единственным человеком, которого молодое поколение северокорейских чиновников знало как национального лидера.
Стоит добавить, что из-за переменчивости военной удачи в годы войны большинство районов страны побывали под контролем обеих сражающихся сторон. Парадоксальным образом это обстоятельство способствовало внутреннему усилению обоих соперничающих режимов. Большинство недовольных могли покинуть Север вместе с толпами беженцев, избавив таким образом власти от потенциального источника проблем. На протяжении 1945–1951 гг. от 10 до 15 % всего населения Северной Кореи покинуло страну, уйдя на Юг[14]. Фактически северокорейская радикальная антикоммунистическая оппозиция изгнала сама себя. Поэтому в 1954 г. Ким Ир Сен (или, что то же самое, северокорейский режим) имел основания чувствовать себя спокойнее, чем в 1948 г.
Логика, которой Ким Ир Сен руководствовался в своем стремлении уничтожить все фракции, кроме свой собственной, была проста: в условиях острого соперничества группировок и непрекращающихся интриг все остальные группировки неизбежно воспринимались Ким Ир Сеном не просто как соперники в борьбе за власть, а как источник потенциальной опасности для собственного политического и даже физического выживания (как известно, в сталинской политической истории низвергнутый с политического Олимпа руководитель редко умирал своей смертью). Немалую роль играли также традиции фракционности, глубоко укоренившиеся в корейской политической культуре. Масла в огонь подливало и то обстоятельство, что две из четырех фракций имели тесные отношения с могущественными соседями и могли рассматриваться как потенциальные или реальные агенты Москвы и Пекина.
К 1955 г. Ким Ир Сен уже расправился с руководством «внутренней группировки» и, скорее всего, раздумывал, что же делать дальше. За спиной как советской, так и яньаньской группировок стояли великие державы, от которых в то время и лично Ким Ир Сен, и его режим чрезвычайно зависели. Это означало, что эти две фракции были гораздо менее уязвимы, чем «внутренняя группировка», которая была уничтожена без особых проблем в 1953–1955 гг. Однако к концу 1955 г. и международная обстановка, и ситуация в самой Корее настолько изменились, что Ким Ир Сен решился бросить вызов влиянию «советских» и «китайских» корейцев.
Советское влияние в Корее к 1955 г. было по-прежнему заметным, но куда менее сильным, чем, скажем, в 1946 г. или в 1950 г. Прошли те времена, когда работники советского посольства регулярно просматривали и редактировали тексты выступлений северокорейских лидеров, советские военные советники санкционировали все назначения на командные посты среднего и высшего уровня[15], а Политбюро ЦК ВКП(б) формально утверждало важнейшие политические решения правительства КНДР[16]. Тем не менее все советское по-прежнему считалось образцовым, советские традиции и институты тщательно копировались во всех сферах северокорейской жизни (факт, который в те времена никто и не собирался скрывать), а самым изучаемым иностранным языком был русский. Огромным влиянием в стране пользовалась русская и советская культура, распространение которой щедро субсидировалось государством. Советские книги, советские фильмы, советские пьесы и советские песни были в КНДР повсюду. В 1955 г. переводы советских книг составили большинство изданий, выпущенных в КНДР. В 1957 г. советские фильмы составили 60 % всего северокорейского кинопроката, в то время как на долю местных картин осталось всего лишь 10 % (остальные 30 % были импортом из других «народных демократий»)[17]. Многие молодые корейцы, в том числе и большинство отпрысков корейской элиты, обучались в советских вузах. Пресса КНДР уделяла огромное внимание жизни Советского Союза. Даже такие специфические события, как годовщины малоизвестных русских писателей и критиков XIX в., считались достойными широкого освещения в северокорейской печати.
Некоторые бывшие советские корейцы, формально находившиеся на северокорейской службе, периодически посещали советское посольство и вели там продолжительные беседы с дипломатами (официальные записи этих бесед широко использовались при подготовке данной работы). Однако было бы преувеличением считать, что посольство систематически использовало подобные контакты для воздействия на северокорейскую внутреннюю ситуацию. По крайней мере, в доступных ныне документах, составленных после 1953 г., почти нет следов таких попыток (о некоторых неоднозначных ситуациях речь пойдет далее). В большинстве случаев, как показывают доступные нам источники, советские дипломаты оставались пассивными слушателями своих корейских собеседников и старались избегать того, чтобы давать какие-либо рекомендации или высказывать собственную оценку ситуации.
