_______________
* Воспоминания о Ленине, с. 162 - 163.
Чем-то удивительно непосредственным веет от этого рассказа, где Надежда Константиновна именует по привычке французских "патеров" польскими "ксендзами". Так ярко и весело образ Ильича не вставал перед нами ни в каком другом описании его летнего отдыха. "Гонял на велосипеде", "воспылал большой симпатией", "с увлечением ел крабов", "много купался", "весело болтал о всякой всячине" с теми "впередовцами", с которыми совсем недавно в Париже яростно воевал, и ко всему этому "море и морской ветер", которые, оказывается, Ильич очень любил... Видно, и впрямь Порник хорошо запомнился Надежде Константиновне! Но где этот Порник? Жив ли хотя бы парнишка, сын "громкоголосой прачки"? Сохранился ли домик "таможенного сторожа"? По словам Надежды Константиновны, Ленин провел в этом местечке полных двадцать шесть дней - срок нынешней санаторной путевки (от 1 до 26 августа). И тут начинается неувязка.
"В Порник Ильич приехал 1 августа", - сказано в "Воспоминаниях". Но "летопись", прилагаемая к каждому тому собраний Ильича, говорит другое. Под рубрикой 1910 года там сказано, что в Порник Ленин прибыл (или выехал туда из Парижа) 22 - 23 июля, то есть на девять-десять дней раньше*. Куда же делись эти несколько дней? Мне важно было как-то решить этот вопрос для себя, потому что он касался очень существенного момента, - дороги. Если ехать из Парижа прямо в Порник через Анжер и Нант, то поездка, при разветвленной сети железных дорог во Франции еще полвека назад, заняла бы всего несколько часов. А вот если ехать кружным путем, - кружный путь шел в Бретань через Нормандию и был самым обычным, самым естественным для туристов, прошлых и настоящих. Посмотреть только один крохотный Порник, совсем не типичный для Бретани, и не увидеть таких красочных ее мест, как Кемпер, как сказочный остров Киберон, как центр средневекового корсарства город Сен-Мало, а попав в Сен-Мало, не взглянуть на красавицу Нормандию с ее знаменитым на весь мир островком Мон-Сен-Мишель и столицей Руаном казалось просто невозможным. Решив побывать в Порнике и найти там следы Ильича, я страстно хотела ехать туда кружным путем, уверенная, что Ленин потратил лишние дни с 22 июля по 1 августа именно на этот кружный путь. Но данных для такой уверенности у меня не было.
_______________
* Счет там и тут идет в одном и том же календарном стиле.
И тут совсем неожиданно мне пришел на помощь собрат по газете "Известия" В. Полторацкий. Чуть ли не перед самым моим отъездом во Францию он отвел меня в сторонку и как-то таинственно шепнул, чтоб я "непременно, непременно побывала в Мон-Сен-Мишель, отыскала там ресторан "Мать-курочка", а в ресторане спросила альбом посетителей, а в этом альбоме нашла французский автограф Ленина: "Спасибо за вкусную омлетку", вот этот автограф заснять бы или выкупить!"*. Сам Полторацкий не видел его, но он сослался на "достовернейшее свидетельство друга". Ничтожный шанс, но если правда, что Ленин побывал в Мон-Сен-Мишель, значит, он или заехал туда в 1902 году, по дороге из Парижа в Лонгви, где отдыхал в июне - июле с матерью и Анной Ильиничной; или - как мне очень хотелось верить - по дороге в Порник в 1910 году, если ехал туда кружным путем. Я не очень верила в автограф Ленина. Но мне казалось невероятным, чтоб Ильич, вживавшийся в страны и города, где ему приходилось бывать, постоянно искавший близости с простым народом, мог миновать, живя во Франции, такие места, как Вандея, не поглядеть, не прислушаться, не понаблюдать современных вандейцев, какими они стали. И как-то не вязалась с образом Ильича, неутомимого ходока, опытного путешественника, что он так просто сел в поезд и через пять-шесть часов был на берегу Атлантического океана, в то время как имел в запасе свободные дни, а вокруг...
_______________
* Ильич любил яичницу. Надежда Константиновна похвалилась однажды, что умеет готовить десять сортов омлетки.
Я развернула карту. Большой, изрезанный, как кружевная бахрома, полуостров - с частью Нормандии и Северной Бретани, омываемой рукавом Атлантического океана Ла-Маншем (там как раз бухточка Лонгви, где побывал Ильич в 1902 году), и Южной Бретанью, изглоданной самим Атлантическим океаном на юге, - лежит в кольце необыкновенно поэтических побережий. Каких только названий не надавали им: "Изумрудный берег", "Берег розового гранита", "Львиный", "Корнуэлльский", "Дикий" и, наконец, "Берег любви", тот, на котором прикорнул маленький Порник.
Быть может, самое интересное в путешествиях по Франции - это наглядное познавание истории. Когда-то на школьной скамье мы заучивали мертвые строки о переселении народов, о Римской империи, захватившей почти всю Европу и всюду понастроившей свои мосты, дороги, театры, о вторжении варваров в эту империю, о германцах и готах, кельтах и саксах, франках и фризах, о войнах между ними, о размежевании Европы среди них, о формировании стран и народов, которые известны нам сейчас - уже не из учебников - как французы и англичане, голландцы и немцы, итальянцы и швейцарцы. Но в путешествии вы вдруг замечаете, что "история" не проходит, а как бы "переходит" подобно тому, как детство человека переходит в его юность, а юность в зрелость, а зрелость в старость, и ребенок еще сохраняется в старике, как юноша в зрелом человеке. Корнуэлльский берег во Франции! Но ведь Корнуэлл есть и в Англии. Это ее название, ее побережье с "концом страны", Лэндс-Энд... Общность названий, сходство в языке, английские имена в нормандских городах, - а сама Англия в двух шагах, через Ла-Манш - и следы ожесточенной, не утихавшей, вспыхивавшей, как из тлеющих углей, борьбы, растянутой на столетия, между двумя соседями, Англией и Францией, ненависть ко всему английскому в памятниках Сен-Мало, в Руане, где англичане сожгли Жанну д'Арк, - родство в произношении, в отдельных словах, в названиях. Историк может прочесть тут о первичных истоках народов, переплетении их, цементировании смешанных событий в легенды, а легенд в традиции, подобно тому, как геолог в пластах пород и в вулканической магме читает историю Земли.
И еще потому интересно ездить по Франции, что вы тут почти не выходите из царства литературы и искусства. Биографии замечательных деятелей, цитаты из них, черты и жесты их на памятниках, бюстах, барельефах окружают вас почти на каждом шагу. Самые маленькие города любят играть в свои собственные игрушки - модели знаменитых зданий, панорамы знаменитых событий, коллекции местных чудес; почти всюду есть музеи и музейчики с восковыми фигурами исторических персонажей, приближающих к вам в искусных сценках главные события их жизни. Память не хочет уйти от прошлого, и это длительное, неумирающее, мостообразное восприятие всего того, что происходило с народом века и тысячелетия, постепенно переходит в воображение, в талант мифотворчества.
Уж, разумеется, современные народы, как и античные, не создают и не создавали своих мифов "из ничего"! И еще непременно почувствует турист преобладание - над мифом, историей и материальными свидетельствами власти художественного слова. Наверняка три четверти туристов во Франции ничего бы не пережили перед памятниками Жанны д'Арк без Вольтеровой и Шиллеровой "Орлеанской девы"; перед могучей скульптурой стрелка-отца и мальчика-сына в Альтдорфе или часовенкой Телля, этих чудесных местечек в Швейцарии, если б не "Вильгельм Телль" того же Шиллера, заученный еще в школе; или - перед стертым, облупившимся, старинным фасадом дома Тассо в Сорренто - без гётевского "Торквато Тассо"; а у нас, на родине, в изумительном Угличе, - без пушкинского "Бориса Годунова"...
Но если Владимир Ильич действительно проехал в Бретань кружевным побережьем Нормандии, он вряд ли давал своей памяти увлекаться историей. Надежда Константиновна писала: "...поближе стать к французскому движению". Нормандия и Бретань были в прошлом оплотом реакции, французской Вандеей, и Ленин в поездке, как и всегда, мог жадно интересоваться людьми, народом, злободневной политической современностью. Пытаясь хоть немножко, в меру сил и возможностей, поступать по-ленински, я выехала в этот кружный путь, держа в узде всю свою любовь к прошлому и к памятникам искусства; и чтоб удержаться от музейного восприятия столицы Нормандии, Руана (а его все гиды зовут городом-музеем), вооружилась последним номером газеты "Париж-Нормандия" и маленьким журнальчиком "Весь Руан" последнего выпуска.
2
Поздняя осень 1966 года - льет без конца дождь, словно серая сетка стоит перед глазами; холодно, выступают из берегов реки, наступает на берег океан, и это всего катастрофичней там, куда мы едем на быстрой французской "симке" (Simka). Пишу "мы", потому что спутник мой, представитель нашего агентства "Новости" в Париже, тоже заинтересован поездкой "по следам Ильича". Мимо, сквозь серую сетку, после выезда из предместья Сен-Клу, мелькают, как дети на параде, карликовые грушевые деревца с огромными, не по росту плодами; висячий туман над Сеной, цементные заводы - Ciments Francais - и нескончаемые надписи на стенах: "Мир Вьетнаму!", "Вон, американцы!".
