Кризис НЭПа назревал уже в 1926 г., но необратимый характер экономическая ситуация приобрела в 1927 г. Неустойчивая система не смогла выдержать небольшого внешнего точка. В 1927 г. обострились отношения СССР с Великобританией и Польшей, потерпели поражение коммунисты в Китае. Ухудшение международной ситуации вызвало слухи об угрозе войны и товарную панику. Э. Карр комментирует: «В 1927 году кризис во внешних делах СССР, а также первый взрыв увлеченности планированием отвлекли внимание от аграрных проблем. Урожай, хотя и менее обильный, чем в 1926 году, был вполне удовлетворительным, и предполагалось, что хлебозаготовка как и в прошлом году, пройдет спокойно. Эта уверенность была совершенно неоправданной. По сравнению с предыдущим годом настроения изменились. Тревожная международная ситуация, разговоры о войне, об оккупации — все это беспокоило теперь и деревню. После двух урожайных лет крестьянин впервые с начала революции наконец почувствовал себя уверенно. У зажиточного крестьянина были запасы зерна и денег. Промышленные товары, которые ему могли бы понадобиться, купить было почти невозможно. Деньги опять обесценивались инфляцией; в такой неопределенной ситуации зерно оказывалось самой надежной валютой. Крестьянам, имевшим большие запасы зерна, не было никакого смысла отправлять их на рынок. Поэтому осенью 1927 года зерна сдали государству чуть не в половину меньше, чем в 1926 году… Зимой 1927/28 года в городах очереди за хлебом стали обычным делом, масло, сыр и молоко — редкостью. Государственные запасы зерна истощились»[37].
«Военная тревога» стала лишь спусковым крючком давно назревавшего кризиса. Уже с начала года большевистское руководство предпринимало рискованные шаги, чтобы выйти из «заколдованного круга», заставить зажиточных крестьян сдавать хлеб по более низким ценам. Государство отказалось от традиционного повышения цен весной, когда хлеб продавали владельцы крупных запасов. Считалось, что в условиях государственной монополии «кулаки» никуда не денутся и все равно продадут хлеб осенью. Но они не продали его. Крестьяне не были настолько богаты, чтобы отказываться от продовольствия, которое можно было потребить самим. Более, того, они сами «регулировали» производство, снижая его в соответствии с более чем скромными возможностями купить что-то у города. В 1926–1927 гг. производство хлеба упало на 300 млн. пудов[38].
Военная тревога пройдет, а кризис останется. А вот оборонная нагрузка на бюджет будет расти, достигнув в 1928 г. размеров вложений в саму индустриализацию.
В начале 1928 г. очередная неудача хлебозаготовок поставила страну на грань голодных бунтов и окончательно убедила Сталина в том, что модель НЭПа, оправдавшая себя в короткий период 1924–1925 гг., не в состоянии дать неповоротливой индустриально-бюрократической машине достаточно средств, чтобы построить мощную индустрию. У крестьян был «лишний» хлеб, который они не могли обменять на качественные промтовары за отсутствием последних. На «просьбы» руководителей отдать хлеб добровольно крестьяне отвечали издевками. Дефицит хлебозаготовок составил около 100 миллионов пудов.
Сначала Сталин схватился за старые опробованные в Гражданскую войну военно-коммунистические методы — просто отобрать «излишки хлеба», раз их не удается выманить рыночным путем. 6 января 1928 г. от имени Политбюро сталинский секретариат выпускает «чрезвычайные директивы» местным парторганизациям — специальные заградительные отряды блокируют хлебопроизводящие районы и отбирают хлеб. Начинает активно применяться статья 107 уголовного кодекса о «спекуляции» хлебом, под которую «подводили» и попытки реализовать хлеб рыночным путем. Сталин добился восстановления привилегий бедняков — проверенной еще в гражданскую войну опоры большевиков в борьбе с остальным крестьянством за его хлеб. Беднякам, как во время «военного коммунизма», гарантировалось 25 % конфискованного хлеба. Вместе с бойцами заградительных отрядов они ходили по дворам и показывали — где у соседей припрятано продовольствие.
14 января Политбюро утвердило это решение. Члены Политбюро лично возглавили кампанию в регионах. Сталин выехал в Сибирь. По выражению С. Коэна, «поездка „напоминала военную экспедицию“[39]. Сталин говорил на собраниях партийно-государственного актива о необходимости применять репрессии против саботажников хлебозаготовок, а если прокуроры и судьи не готовы этого делать, то „всех негодных снять с постов и заменить честными, добросовестными советскими людьми“[40]. Честный и добросовестный советский человек должен уметь карать.
„Чрезвычайные меры“ отбили у крестьян желание производить его „излишки“. Производство хлеба упало. На Украине и Северном Кавказе случившаяся следующим летом засуха и нежелание крестьян работать привели к резкому падению сбора зерна и сокращению посевов. Заготовительная кампания приводила к открытым восстаниям, которые участились весной, когда количество массовых выступлений подскочило с 36 в апреле до 185 в мае и 225 в июне. Такие выступления жестоко подавлялись, и в июле волна восстаний спала — до 93. Но крестьяне перешли к другим методам борьбы — в сентябре количество террактов на селе подскочило до 103 (в январе — 21) и к ноябрю возросло до 216. В ноябре почти вдвое выросло обнаруженное ОГПУ количество листовок, распространявшихся среди крестьян против коммунистов.
Начался острый конфликт в руководстве страны. Противники сталинских методов — главный редактор „Правды“ Н. Бухарин, председатель СНК А. Рыков и руководитель профсоюзов М. Томский с февраля критиковали Сталина на заседаниях руководящих органов. Они указывали на крестьянские восстания, вспыхнувшие вслед за действиями продотрядов. Было ясно, что крестьян уже не удастся застать врасплох, что они произведут меньше хлеба, спрячут „излишки“.
Резкие споры развернулись и по поводу планов роста промышленности. Какие темпы роста выдержит крестьянство? И как получить с него необходимые для модернизации ресурсы?
*
НЭП не „сломали“. Он „сломался“ сам. Неустойчивая была конструкция. Ситуация 1927–1928 гг. подвела развитие НЭПа к точке невозврата. Пришло время выбирать, как выходить из этого тупика, какую новую систему создавать на месте НЭПа. Либо соглашаться с лидерством на селе „крепкого хозяина“ (столыпинский путь со всеми последствиями капиталистической экспроприации крестьянства), либо всемерно поддержать самостоятельную от государства кооперацию (народнический путь). Народнический путь был близок изначальной ленинской идее НЭПа, но он не обещал быстрых результатов и был практически невозможен в условиях характерной для НЭПа всеобщей бюрократизации. Так что для создания „строя цивилизованных кооператоров“ также нужно было отказываться от сложившейся в период НЭПа социальной модели. Столыпинский путь, равно как и попытки сохранения модели НЭПа, прямиком вели к острому социальному кризису и либо падению большевиков, либо превращению их в популистскую партию, характерную для Третьего мира — когда за фасадом революционных лозунгов проводится политика периферийного, неоколониального капитализма.
И тогда Сталин под видом развития кооперативной идеи предложил еще один путь. Крупное сельское хозяйство необходимо, но оно должно принадлежать не сельской буржуазии, а колхозам, контролируемым партией. Сталин считал, что „нужно добиваться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы, как сдатчики хлеба, могли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба“[41]. Эти планы казались очень смелыми в начале 1928 г. и осень скромными, правоопортунистическими в конце 1929 г. Ситуация стремительно менялась.
Бухарин, не понимая замысла Сталина, возражал — коллективизация должна была быть сугубо добровольной, чтобы крестьяне трудились на коллектив лучше, чем на себя. Для этого нужна техника, которой пока нет: „Нас не вывезут колхозы, которые будут еще только „строиться“ несколько лет. Оборотного капитала и машин мы им не сможем дать сразу“[42]. Бухарину и в голову не могло прийти, что колхозы можно строить без всяких оборотных средств, волевым образом меняя социальные отношения на селе. Бухарин не знал главного сталинского секрета — крупное некапиталистическое хозяйство (колхозы) может обеспечить сдачу продовольствия государству даже без роста производительности труда.
Сталин понимал, что крестьян — самостоятельных хозяев трудно будет заставить сдать хлеб. Опыт гражданской войны показал бесперспективность методов „военного коммунизма“. Сталин решил превратить крестьян из самостоятельных хозяев в работников крупных хозяйств, подчиненных государству. В этих „коллективных хозяйствах“ („колхозах“) крестьяне во всем подчинялись фактически назначаемым партией председателям. Руководителю колхоза можно пригрозить отдачей под суд, и он сдаст столько хлеба, сколько от него потребуют, даже если крестьянам придется после этого голодать. Официально планы ускоренной коллективизации обосновывались необходимостью повышения производительности сельскохозяйственного труда путем внедрения машин — прежде всего тракторов. Но в СССР производилось всего 1200 тракторов в год на Путиловском заводе и еще несколько десятков на других. Так что с механизацией села придется подождать. Колхозы были нужны коммунистической партии, чтобы управлять крестьянством и таким образом получить продовольствие для обеспечения строителей новых заводов, для продажи на внешнем рынке, чтобы получить средства на закупку современной технологии. Сталин предложил болезненный, но реалистичный выход из ситуации. Пользуясь аналогией левого коммуниста Л. Преображенского, он предложил взять с крестьян „дань“, провести модернизацию также, как капиталисты — силой изъяв ресурсы у крестьян. Может быть, существовал другой способ модернизации, который позволял сохранить экономическую самостоятельность СССР?
