Соузник протопопа Аввакума диакон Феодор сообщает, что Никон «в ссылку сослал его <Павла> на Хутыню в монастырь Варлаама преподобного. И тамо бысть архимарит Барашко некто. И того Павла епископа мучил, угождая Никону, врагу Христову. И за то тогда Христос отнял язык внезапу у Барашка того, и тако нем ходил до смерти»[60].
В Хутынском монастыре Павел Коломенский был полностью лишен возможности общаться с единомышленниками: патриарх приказал никого не пускать к епископу, а наиболее упорных в своем желании повидаться с опальным архиереем велел хватать и бросать в темницу.
Тогда кроткий Павел взял на себя великий подвиг юродства, который Г.П. Федотов охарактеризовал как «служение миру в своеобразной проповеди, которая совершается не словом и не делом, а силою Духа, духовною властью личности, нередко облеченной пророчеством»[61].
О юродстве святителя рассказывает диакон Феодор: «Павел же, той блаженный епископ, начал уродствовати Христа ради».
Внешние наблюдатели посчитали, что Павел «изумился», то есть помешался умом от перенесенных страданий, но это безумство было мнимым. В условиях начавшихся гонений было намного легче проповедовать верность отеческим преданиям, прикрываясь «буйством проповеди», притворным безумием. Так владыка Павел явил собою уникальный образ юродивого епископа, которого не знала ни Греческая Церковь, ни Русская.
Хутынский игумен и монастырская братия, считая Павла сумасшедшим, решили не отягощать себя надзором за «безумцем» и предоставили ему возможность бродить в окрестностях монастыря. Эту свободу владыка всецело употребил для проповеди среди местных жителей.
О том, что Павел по-прежнему проповедует верность «древлему благочестию», стало известно Никону, который решил окончательно погубить непокорного иерарха. Официальные источники глухо говорят о гибели епископа: «Прилучися архиереови тому изумитися и погибнути бедному, кроме вести, от зверей ли снеден быв или в воде утопе».
Протопоп Аввакум, который во время мученичества Павла находился в сибирской ссылке, рассказывает на основании доступных ему свидетельств, что Никон «епископа Павла Коломенского мучил и в новгородских пределах огнем сжег».
Наиболее подробно описывает кончину владыки Павла диакон Феодор: «Никон… посла слуг своих тамо в новгородские пределы, идеже он <Павел>, ходя, странствовал. Они же тамо обретоша его, в пусте месте идуща, и похвативше его, яко волцы кроткую овцу, и убиша его до смерти, и тело его сожгоша огнем по Никонову велению. И тако тому конец рабу Божию сотвори Никон волк, дабы не обличал его, законопреступника»[62].
Трагическая кончина Павла последовала по общепринятому старообрядческому преданию 3 апреля 1656 года, в Великий Четверток.
Епископ-мученик Павел стал для староверов одним из наиболее почитаемых святых. Староверы видят в Павле своего первого мученика и исповедника, образец христианской жертвенности и стойкости, «краеугольный камень» всего «древлего благочестия».
Сто лет назад редакция старообрядческого журнала «Церковь» так писала о значении этого человека для русской истории: «Никониане могут гордиться, что они ведут свое духовное начало от столь преступного человека. Старообрядцы же радуются, что за общее их святое дело принес себя в жертву смиренный и кроткий святитель. Восставая против Никона и его нелепых и безрассудных реформ, старообрядцы всегда имели пред собой, как знамя, мученический подвиг этого священномученика; по его святительской воле они отвернулись от жестокого тирана и убийцы. Дух Павла всегда пребывал с ними и руководил ими. А этот дух был апостольским и Христовым духом»[63].
ГЛАВА IV
ОНА ВСЕХ ПОБЕДИЛА
Кажется боярыня Морозова потомку разгадкой всей Московии, ее душой, живым ее светом. И потому это так, что боярыня Морозова — одна из тех, в ком сосредотачивается как бы все вдохновение народа, предельная его правда и святыня, последняя, религиозная тайна его бытия. Эта молодая женщина, боярыня московитская, как бы вобрала в себя свет вдохновения старой Святой Руси и за нее возжелала всех жертв и самой смерти.
И.С. ЛукашВ 1632 году в Москве в семье царского дворецкого Прокопия Феодоровича Соковнина родилась дочь Феодосия. Вместе с ней в отцовском тереме возростали два старших брата, Феодор и Алексей, и младшая сестра Евдокия.
В семнадцать лет скромную и благочестивую красавицу Феодосию выдали замуж за царского спальника и ближнего боярина Глеба Ивановича Морозова. Боярин Морозов, суровый вдовец, был гораздо старше своей юной супруги: ему было далеко за пятьдесят, он был славен и богат, владел более чем двумя тысячами крестьянских дворов.
Еще более славен и богат был его старший брат Борис Иванович, влиятельнейший человек того времени, дядька (воспитатель) и свояк царя Алексея Михайловича, всесильный временщик, бывший молодому самодержцу «во отцово место». Борису Ивановичу принадлежало неслыханное но тем временам богатство — более семи тысяч дворов!
Выйдя замуж за боярина Морозова, Феодосия стала вхожа и в царские палаты, и в дома высшей московской знати. Часто приглашал ее в свои хоромы для духовных бесед деверь, души не чаявший в набожной и кроткой невестке. Муж любил Феодосию, и она отвечала ему почтительной, благоговейной любовью, заповеданной строгими уставами «Домостроя». В1650 году у Морозовых родился сын Иван, болезненный, тихий мальчик.
После смерти бездетного Бориса все его вотчины перешли к брату. А после того, как в 1662 году умер и сам Глеб Иванович, единственным наследником и владельцем несметных богатств рода Морозовых оказался малолетний Иван Глебович, опекаемый матерью.
Неизвестно, когда Феодосия познакомилась с протопопом Аввакумом, ставшим ее духовным отцом. Весною 1664 года Аввакум, вернувшийся из сибирской ссылки в Москву, поселился в доме Морозовой, хотя Алексей Михайлович сначала поместил протопопа с семьей в Кремле, поближе к себе. Но Аввакум предпочел царским хоромам дом боярыни.
Здесь протопоп наставлял духовную дочь в «древлем благочестии», читая вечерами ей душеполезные книги, она же в это время пряла нитки или шила рубахи. Эти нитки, рубахи и деньги Феодосия тайно раздавала нищим.
На сирых и убогих боярыня истратила треть своего огромного состояния. Дома же ходила в заплатанной одежде, а под ней сокровенно носила власяницу, которую надевала, благословляясь у духовного отца: «Благослови до смерти носить! Вдова я молодая после мужа своего, государя, осталася. Пускай тело свое умучаю постом, и жаждею, и прочим оскорблением. И в девках, батюшка, любила Богу молитися, кольми же во вдовах подобает прилежати о души, веще бессмертней»[64].
Набожная боярыня щедро подавала милостыню на храмы и монастыри. В своем тереме привечала прокаженных, юродивых и странников. Один из странников, инок Трифилий, рассказал Феодосии о благочестивой подвижнице, старице Мелании — ученице протопопа Аввакума. Морозова призвала старицу к себе, поселила в своем доме и стала ее смиренной послушницей.
Опытная и учительная инокиня, Мелания, наставляла боярыню «сотворити всякое богоугодное дело». Вместе они ходили по тюрьмам и разносили милостыню. Вместе, встав затемно, ежедневно обходили московские святыни и поклонялись им.
В это же время Феодосия захотела принять иночество. Неоднократно она обращалась к своей наставнице, умоляя постричь ее, но Мелания не спешила. Тайный постриг состоялся лишь осенью 1670 года, когда в Москве прилучился знаменитый старообрядческий проповедник, игумен Досифей, который и совершил чин пострижения. Боярыня Феодосия стала черницей Феодорой.
Новоначальная инокиня предалась суровому подвигу — посту, молитве и молчанию — и совершенно устранилась от домашних дел, которые препоручила верным людям.
Между тем царь, овдовевший в 1669 году, решил жениться во второй раз. Избранницею государя стала Наталья Кирилловна Нарышкина, будущая мать Петра I. Брачный пир должен был состояться 22 января 1671 года. На него позвали и Морозову, первую придворную боярыню. Но боярыни Морозовой больше не было, была смиренная инокиня Феодора. И она отказалась, сославшись на болезнь: «Ноги мои зело прискорбны и не могу ни ходить, ни стоять».
Царь не поверил отговорке и воспринял отказ как оскорбление. Топая ногами, «тишайший» государь в гневе кричал: «Возгордилась!» С той поры он возненавидел боярыню и искал случая покарать ее за «гордыню», а заодно и присоединить к казне огромное состояние Морозовых. От недоброжелателей боярыни царь узнал, что она придерживается старообрядчества, и это послужило поводом для опалы.
В начале Рождественского поста 1671 года стало ясно, что Морозову арестуют. Государь сам говорил об этом со своими приближенными, среди которых был кравчий, князь Петр Семенович Урусов, муж Евдокии — младшей сестры боярыни. Вечером 15 ноября, за ужином, Урусов рассказал о готовящемся аресте свояченицы и разрешил жене навестить сестру, повидаться в последний раз. Евдокия допоздна задержалась в доме Морозовой и осталась у нее ночевать. А дома княгиню ждали дети: три дочки и сынок, любезный свет-Васенька.
