Несмотря на некоторые невыгоды своего положения, духовенство в древней России сохраняло важное значение, именно сохраняло характер учительного сословия исключительно. Просвещение заключалось в церковных книгах, и духовенству принадлежало истолкование их. Духовенство было единственным обязательно просвещенным сословием в России: боярин не был даже обязан уметь читать и писать; священник не мог не быть грамотным; дьяк и подьячий были грамотны, но их грамотность служила им только внешним средством для достижения известной цели: тогда как от священника требовалась не одна грамотность, от него требовалась учительность, и никто не отрицал у него права на исключительную учительность. Были нарекания, что русское духовенство недовольно учительно и что ведет себя не так, как следует учителям, но никто не отрицал права учить, никто не заподозревал вообще чистоты учения. Но во второй половине XVII века по поводу исправления книг часть паствы отказывается повиноваться пастырям; авторитет патриарха, патриархов, собора не имеет силы над людьми, которым кажется, что их заставляют молиться не так, как молились предки, они провозглашают, что архиереи и священники учат неправильно и что повиноваться им не следует; некоторые увлечены и отказывают явно в повиновении духовенству, другие, не решаясь на последнее, остаются в недоумении и, не умея решить вопроса, на чьей стороне правда, охладевают к церкви. Таким образом, духовенство приобретает внутренних врагов, церковных мятежников, которые вооружаются против его прежнего значения, стараются выставить его недостоинство. Эти враги ратуют за старину, вооружаются против духовенства за нововведения; но уже обозначаются враги другого рода. Между русскими людьми начинает сильно чувствоваться необходимость учения, которым стали сильны другие народы; но для приобретения познаний нужны учителя, этими учителями могут быть только иностранцы, иноверцы. Страшные гости! Они явятся со всем авторитетом учителей, с полным сознанием своего превосходства пред учениками, и те признают это превосходство. Таким образом, подле прежних учителей, прежних авторитетов являются новые учителя, новые авторитеты, не признающие значения прежних учителей и не упускающие случая выразить это непризнание обидным образом. Как разграничить право тех и других? Как, признав превосходство новых учителей во всем, не признать этого превосходства в одном? Где взять такой самостоятельности, силы мысли, исследования и знания в учениках? В таком затруднительном положении находилось духовенство в начале новой русской истории; с двух сторон враги, вооружавшиеся против его прежнего значения, прежнего достоинства: с одной стороны, приверженцы старого, отказавшие в послушании церкви, пошедшие вслед своих особых учителей, не знающих меры в своих нападках на духовенство; с другой стороны, просвещение перестает носить исключительно церковный характер, подле учителей церковных являются светские, иностранцы, иноверцы, которые необходимо должны враждебно столкнуться с церковными учителями при обнаружении своего влияния на учеников: последние, находясь под двойным влиянием, будут подчиняться тому или другому, смотря но разным условиям своей природы, своего положения и других случайных обстоятельств.
Мы видели, при каком отношении городов к князю началась северная русская история, видели, как при первом же князе, захотевшем прочно утвердиться на севере, необходимо последовало столкновение его с дружиною и городом, который считал себя также властию в окружающей стране. Андрей Боголюбский погиб вследствие новых отношений к дружине; но преемники его воспользовались своими отношениями к большинству северных городов, городов новых, и успели осилить старый вечевой город Ростов, отнять у его жителей значение властей. Вследствие этого в области верхней Волги, в области новорожденного Московского государства, явилась только одна власть, власть княжеская. Но на западе представителем старинного двоевластия, власти княжеской и власти города, явился Новгород Великий, с явным преимуществом власти города, потому что эта власть была постоянная, а князья менялись беспрестанно. Начинается борьба между северным единовластителем и Новгородом, как представителем древнего двоевластия. Новгород стоит за то, что он власть, он государь: великий князь требует, чтоб он был признан государем, чтобы в Новгороде была одна власть государева. Великий князь победил, ибо Новгород представлял собою библейскую статую с золотою головою и глиняными ногами. Несколько знатных и богатых фамилий захватили в свои руки всю власть и наполнили последнее время новгородской истории своими усобицами. Разрыв между их интересами и интересами низшего народонаселения произошел давно; давно послышалась жалоба, что богатые хотят себе легко. а бедным тяжело; движения последних прекращаются; ясно видно, что их сила сломлена знатью, на вече господствуют люди, находящиеся на жалованье последней, и силою решают дела в пользу своих милостивцев. Но легко понять, что следствием такого положения дел была страшная внутренняя слабость. Люди, в руках которых власть, не могут рассчитывать на низшие слои народонаселения, которые становятся все равнодушнее к старой воле, приносящей пользу не им. Вот почему в борьбе своей с великим князем московским правители Новгорода начинают постоянно деньгами выкупать свою волю страшное средство, всего лучше показывавшее великим князьям слабость Новгорода, легкость, с какою можно его покорить окончательно. Бьет последний час; банкротство нравственных и политических сил Новгорода обнаруживается вполне; разрыв интересов совершенный: новгородцы толпами бегут в Москву – за правдою! В Новгороде нет правды, нет беспристрастного суда, насилие сильных попирает закон, старинные, освященные формы быта дороги для немногих, для остальных же не дают ручательства самым главным интересам, не удовлетворяют первым потребностям общественной жизни; для низшего, притесненного народонаселения великий князь московский является сокрушителем силы людей, которые так тяжело давали чувствовать свою силу. Наконец, разрыв произошел относительно самого важного интереса: чтоб спастись от Москвы, знать хотела присоединиться к Литве; но с Москвою соединяла Новгород церковная старина: явился вопрос: где ставить владыку новгородского – в Москве или Киеве? Киеве, который находился под властию великого князя литовского, латинца, от митрополита, на которого смотрели на севере как на отщепенца, склонившегося к Риму: тогда как в Москве сохранялось ненарушимо древнее православие. Мы знаем, какие явления производили попытки ввести церковные новизны, и потому не удивимся, какое сильное сопротивление в большинстве новгородцев встретила попытка отложиться от московского митрополита; а зависимость церковная была так тесно связана с политическою.
Существование богатого торгового Новгорода на севере подле бедной городовым развитием Низовой, или Суздальской, земли представляет печальное явление, потому что указывает на односторонность, всегда вредную в жизни народов. В одном углу город, вследствие прилива богатств неестественно вздувшийся в государство, но сохранивший всю неразвитость и слабость первоначального вечевого быта с обширными, хотя растянутыми, несплоченными и большею частию пустынными владениями, с язвою разрыва интересов между частями народонаселения внутри, с недостаточностью средств внешней защиты, несмотря на видимое богатство и обширность владений. В другой половине обширная, населяющаяся страна, населяющаяся при условиях неблагоприятных; города ее большие села, которым некогда и нет средств подняться, приобрести значение. Страна бедная, малонаселенная, а между тем внутри происходит великий процесс собирания земли, сосредоточения, объединения власти; для этого нужны средства, деньги; нужны деньги князьям для покупки земель, владений, нужны деньги для Орды; наконец, когда новое государство укрепилось чрез собрание земли, оно нашлось в самом невыгодном положении относительно границ своих. Отношения России к Азии не изменились: также подле степь с хищными кочевниками, от которых должно или постоянно отбиваться, или постоянно откупаться: на западной, европейской границе также постоянная борьба с непримиримыми врагами. Нужны деньги, и фискальная система всею тяжестию падает на промышленный люд городской, немногочисленный и небогатый, что, разумеется, также служит сильным препятствием к обогащению, народ разоряется, не будучи богатым; сюда же для большего разорения присоединяется первоначальная дружинная система кормления, содержание служилых людей по воеводствам на счет управляемого народонаселения, обращение правительственных должностей в жалованье и пенсии служилым людям. В фискальном отношении состояние городов Московского государства очень напоминает состояние городов Римской империи по время ее падения: и здесь, и там видим разорительные тяжести и службы, падающие на горожан, которых силою надобно удерживать на своих местах. Прежде всего в фискальных видах московские князья стараются прикрепить горожан к их городам, чтобы получать постоянный доход с известного числа тягол. Гоньба за человеком, за рабочею, промышленною силою в обширном, но бедном и пустынном государстве делается существенным занятием правительства: ушел – поймать его и прикрепить к месту, чтоб работал, промышлял и платил. Легко понять, какие долженстиовали быть следствия. Если правительство гонялось за человеком и старалось прикрепить его к одному месту, чтоб заставить, платить подати и служить безвозмездные службы, но сопряженные с тяжелою ответственностию, то у человека, разоряемого податями и службами, господствующим желанием было отбыть во что бы то ни стало от податей и служб. Первым средством был уход, укрывательство; уйти было легко, всюду простор, и без того малонаселенная страна постоянно истощалась от этого ухода; народонаселение все более и более расплывалось по Северо-Восточной Европе и потом по Северной Азии. Но, несмотря на скудость хозяйства древнего русского человека, на возможность легко забрать все с собою, уход, покинутие родных мест, странническая жизнь, сопряженная с опасностями, неизвестность будущего – все это для многих могло быть тяжело, не для всех возможно. Были еще другие средства – для грамотных поступление в подьячие; выход этот был очень выгоден: посадский из человека, обязанного кормить других на свой счет, становился человеком, имеющим право кормиться на чужой счет. Понятно, как это стремление к выходу в подьячие долженствовало быть сильно; но правительство неблагосклонно смотрело на него и ставило преграды. Третий способ отбывания от податей был закладничество. Самый крепкий частный союз русского общества во все продолжение нашей древней истории представлялся в союзе кровном, или родовом. По смерти отца старший брат занимал его место относительно младших братьев и племянников, являлся представителем рода перед правительством; известное лицо не представлялось одиночным, но всегда с братьями и племянниками. Несмотря даже на выделы и разветвления рода, единство его сохранялось, старший или старшие (смотря но разветвлению рода) имели обязанность наблюдать за поведением младших, наказывать их за дурное поведение, отвечали за него перед правительством. Род, как бы разветвлен ни был, составлял одно относительно службы государственной: прибавление чести одному члену рода прибавляло ее и всем членам, поруха чести одного нарушала честь и права всех остальных, на чем и основывалось знаменитое местничество. Но кроме родового союза особые условия общества должны были повести и к другим союзам. Беспомощность людей одиноких, не примыкающих к большому роду, бессемейных, заставляла их примыкать к чужим людям семейным, к чужим родам, составлять с ними одно целое по взаимному соглашению; так, подле самостоятельного хозяина, живущего с родом своим, детьми, братьями и племянниками, являлись чужие люди, но составлявшие с ними одно в глазах правительства; они носили разные названия – соседей, подсоседников, захребетников. Наконец, тяжелые подати, лежавшие на промыслах, заставляли промышленных людей уклоняться от непосредственной зависимости от государства, требовавшего слишком больших пожертвований с их стороны, и входить в зависимость к частным людям, которые могли дать им защиту; это называлось закладываться за кого-нибудь; закладчики промышляли, не будучи обязаны тянуть с горожанами, с посадскими в тяжелые службы и подати, ибо считались зависящими от того лица, за которое заложились. Но понятно, что интересы закладчиков немедленно должны были столкнуться с интересами горожан, находящихся в непосредственной зависимости от государства, и с интересами, разумеется, самого государства: закладчики, пользуясь свободою от тягла, отбивали промыслы у людей тяглых, которые не могли с ними соперничать, разорялись, не были в состоянии удовлетворять требованиям государства. Их жалобы произвели то, что в начале царствования Алексея Михайловича закладничество уничтожено, все городское народонаселение обязано было войти в непосредственные отноше ния к государству. Закладчикам была крайне тяжела эта эмансипация городского народонаселения, они даже замышляли восстание чтоб возвратить себе право вступать в частную зависимость, – явление, всего лучше показывающее низкую степень экономического развития в Московском государстве.
