Но если на протяжении большей части XV в. Запад сохранял бесспорное морское превосходство, то к концу столетия с этой иллюзией пришлось распрощаться. В 1480 г. громадный турецкий флот доставил в Калабрию 18 тысяч воинов, которые взяли штурмом Отранто и учинили расправу над жителями. Только скоропостижная смерть султана Мехмеда II не дала туркам развить свой успех и двинуться на Рим. Спустя несколько лет турецкий флот под командованием Кемаля Рейса пришел на помощь гибнущему Гранадскому эмирату. Разорив порты Балеарских островов и Корсики, турки заняли Малагу, вывозя исламских и иудейских беженцев. Выйдя в Атлантику, Кемаль Рейс разграбил Канары. Тогда же туркам удалось захватить одного из спутников Колумба и получить достоверную информацию об открытиях в Новом Свете.
В предыдущем томе говорилось о том, что Европа, не имевшая по-настоящему грозного противника, не испытывала нужды в едином сильном государстве и могла себе позволить «роскошь феодализма». Теперь, когда такой противник появился, могло ли порожденное этой роскошью богатство помочь Европе выстоять? Ответ можно проиллюстрировать примером флота. Османы брали лучших корабелов, инженеров и опытных мореходов, но у них не было инфраструктуры для быстрой и вместе с тем постоянной мобилизации капитала. Европейцы же могли быстро купить новые корабли и набрать воинов, благо в наемниках недостатка не было. На Западе для этого имелись отработанные институты торговли и кредита: система морского страхования, привычные формы кооперации ресурсов (комменда, коллеганца, общество, компания), отлаженная банковская структура, институт «государственного (городского) долга», банки, вексельная система обращения, двойная бухгалтерия и многое другое, что складывалось веками и что нельзя было ввести ни султанским фирманом, ни княжеским указом. В результате корабли европейцев осуществляли внешнюю торговлю Египта, Туниса и Османской империи. Европейские купцы имели свои подворья (фундуки), в городах Леванта и Магриба, откуда при помощи местных контрагентов осваивали страну в собственных интересах.
Экономическая сила Европы была основана не только на расположении, благоприятном для морской торговли, но и на возможностях свободного обращения капиталов, подкрепленных гарантиями собственности. Политическая история Генуи изобиловала борьбой кланов, заговорами и мятежами, но генуэзский банк Сан-Джорджо оставался оплотом стабильности, управлял заморскими владениями и регулярно выплачивал доходы пайщикам. Макиавелли предрекал, что под власть банка попадет вся Генуя. Конечно, в Европе ситуация, когда купцы-банкиры управляли страной, была редкостью. Некоторые правители недолюбливали купцов, а кое-кто и вовсе был тираном, но если государь заходил слишком далеко в своих притязаниях на имущество подданных, особенно богатых, то он рисковал остаться без денег, а значит без солдат и, как следствие, без власти.
Даже сильнейшие из европейских правителей, как правило, не располагали большими фискальными возможностями. Учреждение новых налогов предполагало согласие сословий, что вело к длительному торгу. Верный доход давали пошлины от экспортной торговли, и власти делали многое для поощрения производства и вывоза товаров, но «быстрые деньги» проще было взять у банкиров. С банкирами случались конфликты, хотя власти старались загладить последствия. Главный кредитор и казначей французского короля Карла VII Жак Кёр умер в изгнании, но Людовик XI возместил ущерб его семье. Так он показывал денежным людям, что в королевстве им ничего не угрожает. Надо отметить эффективность папской финансовой системы, обеспечивавшей бесперебойное поступление средств со всей Европы и ее тесную связь с развитием банковского дела. А Великая схизма и Соборное движение, создававшие альтернативные центры церковного управления, способствовали усложнению и совершенствованию системы клиринговых банков.
Денежное богатство все более легитимизировалось. Теологи и доктора канонического права ослабляли запреты на коммерческий процент. Юридическая защита имущественных прав укреплялась, на их страже находилось все большее число юристов, выходивших из стен факультетов права: только в XV в. было открыто три десятка новых университетов. Хотя о степени правовой защищенности человека в Европе того времени можно поспорить, но там оказалось возможным аккумулировать капиталы в одной семье на протяжении нескольких поколений. И в этом уникальность Запада, обеспеченная и правовой традицией, и фактом политического плюрализма в отсутствие единого сильного государства.
«Политической лабораторией Европы» называют Италию XV в., где соперничали несколько типов государственного устройства и несколько альтернативных путей консолидации страны. Но ведь то же относилось и ко всему Западу. В германском мире императорская власть (на которую по-прежнему возлагались надежды в деле объединения страны) сосуществовала с владениями князей, становившимися альтернативными очагами централизации. Особым случаем были орденские земли, большую роль играли союзы городов и земель: Ганза, Швабский союз, эльзасский Декаполис, союз шести лужицких городов, тирольское Трехградье и пр. «Мужицкую» альтернативу предлагала разраставшаяся швейцарская конфедерация, служившая привлекательной моделью власти для многих, например, для крестьянско-плебейских тайных обществ наподобие «Союза Башмака». В условиях пестроты политического устройства Запада из множества вариантов выбирались наиболее жизнестойкие.
Политическому многообразию соответствовало многообразие экономическое. Деньги «искали, где лучше», выбирая более удобную в данный момент область приложения. Если возникали трудности в кредитной сфере или в дальней торговле, то капиталы вкладывались в производство, что было надежнее, или в землю, что было престижнее. С обмелением реки Звин порт Брюгге мог принимать все меньше кораблей, и полюс европейской торговли и кредита был перенесен в Антверпен; заиливание русла реки у Эг-Морта на Роне обеспечило успех соседнего Марселя. Ужесточение цеховых регламентов в городах побуждало купцов к переносу производства в сельскую местность или к освоению новых технологий, еще не охваченных корпоративной регламентацией. Техническая мысль изобиловала проектами, предвосхищавшими будущее (наподобие летательных аппаратов Леонардо да Винчи), но XV в. отнюдь не был эпохой непризнанных гениев. Европейские специалисты были востребованы правителями, в том числе и за пределами Западной Европы (достаточно взглянуть на Московский Кремль). Они обладали необычайно широким кругозором. Так, Георгий Агрикола перечислял, что должен знать горный мастер: помимо прикладного знания о породах, рудных жилах и растворах, необходимых для получения металлов, названы философия («естественная история»), медицина, астрономия, «наука измерений» и «наука чисел», архитектура, рисование («чтобы уметь изобразить модели машин»), юриспруденция, особенно горное право. Изобретения влекли за собой шлейф последующих изменений — от металлического чесального гребня, бумажных мельниц и сахароваренных заводов до валлонских доменных печей, использовавших коксующийся уголь, металлических наборных шрифтов и колесцового замка для аркебузы. Мотивы изобретений были разными. Иногда важно было экономить время, например при разгрузке кораблей в порту. Брунеллески за разработку кранов для пизанского порта получил монопольное право на доходы от их эксплуатации. Венецианская республика назначала солидные премии за аналогичные изобретения. Иногда требовалось удешевить процесс и обеспечить точность в работе — так мотивировали преимущества «ангельского искусства книжного тиснения». Но чаще всего изобретения призваны были обеспечить экономию рабочей силы.
В XV в. Европа вступила в состоянии острого демографического кризиса, вызванного пандемиями, и начала выходить из него лишь к концу столетия. Дороговизна рабочих рук имела важные последствия и для ремесла, и для сельского хозяйства. В городах власти пытались ограничить рост заработной платы и бороться с праздностью «здоровых нищих». Крестьяне — держатели, арендаторы, поденщики — стремились улучшить свое положение, используя демографическую конъюнктуру. Сеньориальные доходы, напротив, снижались. В этих условиях феодальные землевладельцы иногда пытались усилить личную зависимость крестьян, заставив их больше трудиться или больше платить. Но это было чревато социальным взрывом и крестьянскими войнами. Где-то сеньоры пробовали компенсировать падение доходов участием в войнах и в борьбе феодальных клик за власть. Войны Бургиньонов и Арманьяков, Йорков и Ланкастеров были настолько типичными для XV в., что даже борьбу Василия Темного с Юрием Звенигородским советские историки назвали «феодальной войной».
