Скитавшийся по дальним странам иудейский купец, продавший Губару сеялки, дошел до Мидии и пал ниц перед туфлями Астиага. Без всяких затруднений он пристроил царскую пурпурную ткань во дворце Экбатаны. Благородные мидяне никогда не торговались, поскольку не понимали торговли, хотя в гневе они могли завладеть всеми товарами купца, а самого его бросить охотничьим псам. Сообщая им дорожные новости, иудей заботливо описал неотделанный город Ахеменидов как просто какой-то райский сад. Имея способности к языкам, он подцепил иранское слово, означающее орошаемый быстрым потоком тенистый сад — фирудис, — и произносил его как рай. Слова фирудис-и-адам означали сад для уединения. Неизбежно получилось так, что купцы-иудеи, рассказывавшие о своих путешествиях по Вавилонии, упоминали о том, какой сад создал Яхве на востоке — рай для Адама. Из этого у их пророков возникла известная история. Но это было после великих перемен и прекращения умирания земли.
* * *
Если придерживаться все еще последнего христианского календаря, Камбис и Кир отправились в Экбатану в год 563-й до рождения Христа. Это было за год до смерти Навуходоносора и за два года до освобождения из заточения царя Иудеи Иоахима, чем, однако, не закончилось его пленение.
Никогда еще долина Парсагард не была так красива. Когда они въехали в ущелье, служившее северными воротами, Кир повернул лошадь, чтобы оглянуться на свежую зелень весенней травы, испещренную синими и алыми цветами.
— Это как боль от раны, — сказал он, — покидать долину.
— Если ты так чувствуешь, — быстро вставил Камбис, — то зачем же ее покидать? Должно быть, сейчас в тебе проснулся твой дух-хранитель, не говоря уже о том, что закон запрещает тебе выезжать за границу вместе со мной. Этой ночью — вспоминаю теперь — мне приснилось, что ядовитое дыхание Ази-Дахаки коснулось тебя и вызвало болезнь во время поездки.
У Камбиса была манера вспоминать сны, когда ему требовалось получить подходящее предзнаменование. Кир очень хотел вернуться, но не желал втягиваться в разговор о предсказаниях.
— А мне приснилось, — сказал он, смеясь, — что я осадил коня у ворот Экбатаны и огромная толпа пала ниц.
— Ты погубишь себя, прежде чем это увидишь. Если не будешь обращать внимание на своего духахранителя, — мрачно добавил он, — один из трех демонов, следующих за тобой по пятам, положит конец твоей жизни.
— Трех? Кто же эти трое? — Кир по-прежнему не отрывал глаз от долины.
Камбис крепко сжал плечо сына, чтобы прервать его размышления.
— Гнев. Неизвестная женщина. Слепая отвага. — Поскольку Кир не отвечал, отец задумчиво добавил:
— А из этих троих последний хуже всех. Мудрый воин перед сражением осматривает свое оружие и принимает во внимание оружие врага. Глупец умирает быстро.
После этого Кир ударил лошадь коленями и двинулся вперед. Действительно, в тот момент злые силы брали верх в его судьбе. Прервав путешествие на пастбище нисайских скакунов, они отобрали в качестве дани Астиагу двух белых жеребцов и двадцать племенных кобыл. Однако мидийские чиновники, поджидавшие их с писцами, взяли их отборное стадо, не учтя жеребят, которые должны были родиться. Кир обнаружил, что несколько скакунов нисайцев, которых они пригнали на север, были не более чем символической данью, требуемой мидянами от персов. Более горькое знание пришло к нему среди великолепия дворца Экбатаны, где он и его отец затерялись в толпе, спешившей увидеть великого царя. Он возмутился, когда его обеспокоенный отец заторопился надеть неуклюжую церемониальную корону из перьев и застегнуть безупречно белый полотняный плащ под торчащей клоками бородой. Кир и не подумал сменить свои сапоги для верховой езды или украшенную кисточкой шапку. Даже Волька, его охранник-скиф, прежде чем направиться в зал Астиага, украсил руки золотыми браслетами, чтобы продемонстрировать добытые им трофеи.
При входе в зал стражи в медных шлемах и чешуйчатых посеребренных доспехах не отводили скрещенные копья, пока управляющий с жезлом, увенчанным львиной головой, не поспешил приветствовать царственных Ахеменидов. Даже после этого стражи заставили Вольку снять лук и колчан с боевыми стрелами, что он выполнил очень неохотно.
Огромный зал гудел, будто псарня в час кормления мастифов. Приглашенные, кто стоя, кто примостившись на скамье, жевали мясо или сосали сладости, и все шумно переговаривались на непонятных языках. Фимиам и дым от очагов, где готовилась еда, покрывали пеленой множество пурпурных платьев, поблескивавших серебром и сверкавших драгоценными камнями. Высоко над этим столпотворением на белом мраморном троне царил Астиаг, его широкое лицо бледным пятном выделялось между остриженной острой бородкой и синей с золотом тиарой. Он сидел один на возвышении перед стоявшими в кружок мидянами, чьи украшения говорили о рангах и должностях. Поскольку Кир в изумлении рассматривал Астиага, управляющий, который вел их на места, толкнул его локтем.
— Не глазеть! — И шепнул, движением высокой шляпы показав вверх:
— Императорские жены!
Выше и позади трона тянулась галерея, украшенная резной слоновой костью. Кир не смог обнаружить никаких признаков присутствовавших там женщин, но они, очевидно, находились в глубине галереи и оттуда наблюдали за пиром. У царских ног поэт пытался перекричать стоявший в зале гул. Заметив Камбиса по подпрыгивавшей короне из перьев, Астиаг громким ревом потребовал тишины и встал, чтобы прокричать приветствие.
— Узрите родственника моего, что царствует в Аншане! — Его быстрый взгляд отыскал Кира. — Узрите его царственного сына!
К удивлению Кира, на этом приветствие закончилось. Управляющий, размахивая жезлом, проложил путь в толпе приглашенных к столику рядом с поэтом, под самым троном Астиага, стоявшим на помосте. Там он усадил Камбиса. Кир был препровожден к скамье, находившейся на расстоянии пяти копий от помоста. Орудуя жезлом, распорядитель освободил для него место между аморитским вождем, пропахшим верблюжьим запахом, и тихим халдеем, который, чтобы придать себе большее достоинство, нацепил поверх висевшей на шее цепи с золотыми талисманами завитую фальшивую бороду. Голос неутомимого поэта зазвучал снова:
— ., кровь на улицах Ниневии доходила до колен лошадям победоносного мидийского воинства.., шестьдесят тысяч и несметное число сотен были пленены на глазах торжествующего владыки Мидии. Кто бы смог сосчитать всю дань в виде украшенных золотом колесниц, мулов, коров, ослов? Раздававшиеся рыдания были подобны флейтам для могущественного царя Мидии, царя многих и многих земель…
Шум пира заглушал его слова. Эта песнь о разграблении Ниневии напомнила Киру победную дощечку, оставленную монархом Ниневии Ашшурбанипалом на развалинах Шушана. Поскольку постыдное обращение с отцом раздражало его, Кир пытался сохранять спокойствие и быть обходительным с новыми товарищами по столу.
— А эту женщину из камня тоже отобрали у ассирийцев? — спросил он.
Наискосок от Астиага, у стены, стоял плоский красноватый камень с женской фигурой в облачении и короне, сидящей под звездами с копьем в руке на рычащем льве. Неопрятный аморит глянул через плечо и, прежде чем ответить, вежливо выплюнул неразжеванное мясо.
— Эту? Нет, это, должно быть, богиня власти, раз может ездить на льве.
— Иштар, — поправил халдей сквозь бороду, — на самом деле владеет оградительной и разрушительной силой. Кроме того, она защитница нашей царицы Манданы, которая привезла с собой эту великую богиню Вавилонии.
— Я слышал, ее называют великой блудницей Вавилонии, — заметил аморит, копаясь унизанными перстнями пальцами в блюде с инжиром.
Халдей тихо рассмеялся, словно заржала испуганная лошадь:
— Как следует подумай, прежде чем дурно говорить об Иштар, чьей звездой является Венера и чьей любви добивались многие боги. Однажды эламиты осмелились унести ее статую как трофей, и смерть бросилась за ними по пятам. У нее есть много имен, потому что она присутствует во многих странах. Женщины хранят ее секреты, и, может быть, она их защищает, а мужчин может уничтожать. — Повернув к Киру темные глаза, он понизил голос:
— Быстро съешь что-нибудь, принц Аншана. Царь Астиаг дважды посмотрел в твою сторону.
Возбужденный Кир не имел желания пробовать пищу, наваленную перед ним, хотя Волька нетерпеливо дышал ему в ухо. Он быстро схватил ногу дрофы и через плечо передал Вольке. Затем он услышал голос царя:
— Неужели наша еда так неприятна тебе, Кир, или ты опасаешься яда?
В наступившей тишине Астиаг, нахмурясь, неотрывно смотрел на него. Камбис встревоженно поднялся на ноги. Отказываться есть за столом было более чем оскорбительно. Могло показаться, что Кир не желает быть гостем Астиага. Но даже в этот момент он не мог себя заставить приняться за еду. Сослаться на болезнь было бы ложью. Пока он пытался придумать какое-либо извинение, чья-то рука схватила его за кисть и подтолкнула в сторону блюда. Это один из вооруженных стражников отошел от стены, чтобы убедить его таким способом.
