Не могло быть ничего болeе возмутительнаго, чeм дeло капитана Щаснаго, разсматривавшееся в Москвe в маe 1918 г. в так называемом Верховном Революцiонном Трибуналe. Капитан Щасный спас остаток русскаго флота в Балтiйском морe от сдачи нeмецкой эскадрe и привел его в Кронштадт. Он был обвинен тeм не менeе в измeнe. Обвиненiе было формулировано так: «Щасный, совершая геройскiй подвиг, тeм самым создал себe популярность, намeреваясь впослeдствiи использовать ее против совeтской власти». Главным, но и единственным свидeтелем против Щаснаго выступил Троцкiй. 22-го мая Щасный был разстрeлен «за спасенiе Балтiйскаго флота». Этим приговором устанавливалась смертная казнь уже и по суду. Эта «кровавая комедiя хладнокровнаго человeкоубiйства» вызвала яркiй протест со стороны лидера соцiал-демократов-меньшевиков Мартова, обращенный к рабочему классу. На него не получалось однако тогда широких откликов, ибо вся политическая позицiя Мартова и его единомышленников в то время сводилась к призыву работать с большевиками для противодeйствiя грядущей контр-революцiи.[52]
Смертную казнь по суду или в административном порядкe, как то практиковала Чрезвычайная Комиссiя на территорiи совeтской Россiи и до сентября 1918 года, т. е. до момента как бы оффицiальнаго объявленiя «краснаго террора», далеко нельзя считать проявленiем единичных фактов. Это были даже не десятки, а сотни случаев. Мы имeем в виду только смерть по тому или иному приговору. Мы не говорим сейчас вовсе о тeх разстрeлах, которые сопровождали усмиренiя всякаго рода волненiй, которых было так много и в 1918 г., о разстрeлах демонстрацiй и пр., т. е. об эксцессах власти, о расправах послe октября (еще в 1917 г.) с финляндскими и севастопольскими офицерами. Мы не говорим о тeх тысячах, разстрeленных на территорiи гражданской войны, гдe в полной степени воспроизводились в жизни приведенныя выше постановленiя, объявленiя и приказы о смертной казни.
Позднeе, в 1919 г., исторiограф дeятельности чрезвычайных комиссiй Лацис в рядe статей (напечатанных ранeе в Кiевских и Московских «Извeстiях», a затeм вышедших отдeльной книгой «Два года борьбы на внутреннем фронтe») подвел итоги оффицiальных свeдeнiй о разстрeлах и без стeсненiя писал, что в предeлах тогдашней совeтской Россiи (т. е. 20 центральных губернiй) за первую половину 1918 г., т. е. за первое полугодiе существованiя чрезвычайной комиссiи, было разстрeлено всего 22 человeка. «Это длилось бы и дальше, — заявлял Лацис, — если бы не широкая волна заговоров и самый необузданный бeлый террор (?!) со стороны контр-революцiонной буржуазiи».[53]
Так можно было писать только при полной общественной безгласности. 22 смертных казни! Я также пробовал в свое время производить подсчет разстрeленных большевицкой властью в 1918 году, при чем мог пользоваться преимущественно тeми данными, которыя были опубликованы в совeтских газетах. Отмeчая, что появлялось в органах, издававшихся в центрe, я мог пользоваться только сравнительно случайными свeдeнiями из провинцiальных газет и рeдкими провeренными свeдeнiями из других источников. Я уже указывал в своей статьe «Голова Медузы», напечатанной в нeскольких соцiалистических органах Западной Европы, что и на основанiи таких случайных данных в моей картотекe, появилось не 22, а 884 карточки![54] «Здeсь среди нас много свидeтелей и участников тeх событiй и тeх годов, которых касается казенный исторiограф чрезвычайки» — писал берлинскiй «Голос Россiи» (22-го февраля 1922 г.) по поводу заявленiя Лациса: «Мы, быть может, так же хорошо, как Лацис, помним, что оффицiально Вечека была создана постановленiем 7-го декабря 1917 г. Но еще лучше мы помним, что „чрезвычайная“ дeятельность большевиков началась раньше. Не большевиками ли был сброшен в Неву послe взятiя Зимняго Дворца помощник военнаго министра кн. Туманов? Не главнокомандующiй ли большевицким фронтом Муравьев отдал на другой день послe взятiя Гатчины оффицiальный приказ расправляться „на мeстe самосудом“ с офицерами, оказывавшими противодeйствiе? Не большевики ли несут отвeтственность за убiйство Духонина, Шингарева и Кокошкина? Не по личному ли разрeшенiю Ленина были разстрeлены студенты братья Ганглез в Петроградe за то лишь, что на плечах у них оказались нашитыми погоны? И развe до Вечека не был большевиками создан Военно-Революцiонный комитет, который в чрезвычайном порядкe истреблял врагов большевицкой власти?
Кто повeрит Лацису, что „всe они были в своем большинстве из уголовнаго мiра“, кто повeрит, что их было только „двадцать два человeка?…“»
Оффицiальная статистика Лациса не считалась даже с опубликованными ранeе свeдeнiями в органe самой Всер. Чрез. Комиссiи; напр., в «Еженедeльнике Ч. К.» объявлялось, что Уральской областной Че-Ка за первое полугодiе 1918 г. разстрeлено 35 человeк. Что же значит больше разстрeлов не производилось в то время? Как совмeстить с такой совeтской гуманностью интервью руководителей ВЧК Дзержинскаго и Закса (лeв. с.-р.), данное сотруднику горьковской «Новой Жизни» 8-го iюня 1918 г., гдe заявлялось; по отношенiю к врагам «мы не знаем пощады» и дальше говорилось о разстрeлах, которые происходят яко-бы по единогласному постановленiю всeх членов комитета Чрезвычайной Комиссiи. В августе в «Извeстiях» (28-го) появились оффицiальныя свeдeнiя о разстрeлах в шести губернских городах 43 человeк. В докладe члена петроградской Ч. К. Бокiя, замeстителя Урицкаго, на октябрьской конференцiи чрезвычайных комиссiй Сeверной Коммуны общее число разстрeленных в Петербурге с момента переeзда Всер. Чрез. Комиссiи в Москву, т. е. послe 12-го марта, исчислялось в 800 человeк, при чем цифра заложников в сентябрe опредeлялась в 500, т. е. другими словами за указанные мeсяцы по исчисленiю оффицiальных представителей петроградских Ч. К. было разстрeлено 300 человeк.[55] Почему же послe этого не вeрить записи Маргулiеса в дневникe: «Секретарь датскаго посольства Петерс разсказывал… как ему хвастался Урицкiй, что подписал в один день 13 смертных приговора».[56] A вeдь Урицкiй был один из тeх, которые будто бы стремились «упорядочить» террор…
Может быть, вторая половина 1918 г. отличается от первой лишь тeм, что с этого времени открыто шла уже кровавая пропаганда террора.[57] Послe покушенiя на Ленина urbi et orbi объявляется наступленiе времен «краснаго террора», о котором Луначарскiй в совeтe рабочих депутатов в Москвe 2-го декабря 1917 г. говорил: «Мы не хотим пока террора, мы против смертной казни и эшафота». Против эшафота, но не против казни в тайниках! Пожалуй, один Радек высказался как-бы за публичность разстрeла. Так в своей статьe «Красный Террор»[58] он пишет:…«пять заложников, взятых у буржуазiи, разстрeленных на основанiи публичнаго приговора пленума мeстнаго Совeта, разстрeленных в присутствiи тысячи рабочих, одобряющих этот акт — болeе сильный акт массоваго террора, нежели разстрeл пятисот человeк по рeшенiю Ч. К. без участiя рабочих масс». Штейнберг, вспоминающiй «великодушiе», которое царило в трибуналах «первой эпохи октябрьской революцiи», должен признать, что «нeт сомнeнiй» в том, что «перiод от марта до конца августа 1918 был перiод фактическаго, хотя и не оффицiальнаго террора».
Террор превращается в разнузданную кровавую бойню, которая на первых порах возбуждает возмущенiе даже в коммунистических рядах. С первым протестом еще по дeлу капитана Щаснаго выступил небезызвeстный матрос Дыбенко, помeстившiй в газетe «Анархiя» слeдующее достаточно характерное письмо от 30-го iюля: «Неужели нeт ни одного честнаго большевика, который публично заявил протест против возстановленiя смертной казни? Жалкiе трусы! Они боятся открыто подать свой голос — голос протеста. Но если есть хоть один еще честный соцiалист, он обязан заявить протест перед мiровым пролетарiатом… мы не повинны в этом позорном актe возстановленiя смертной казни и в знак протеста выходим из рядов правительственных партiй. Пусть правительственные коммунисты послe нашего заявленiя-протеста ведут нас, тeх, кто боролся и борется против смертной казни, на эшафот, пусть будут и нашими гильотинщиками и палачами». Справедливость требует сказать, что Дыбенко вскорe же отказался от этих «сентиментальностей», по выраженiю Луначарскаго, а через три года принимал самое дeятельное участiе в разстрeлах в 1921 г. матросов при подавленiи возстанiя в Кронштадтe: «Миндальничать с этими мерзавцами не приходится»,[59] и в первый же день было разстрeлено 300. Раздались позже и другiе голоса. Они также умолкли. А творцы террора начали давать теоретическое обоснованiе тому, что не поддается моральному оправданiю…
Извeстный большевик Рязанов, единственный, выступившiй против введенiя института смертной казни формально в новый уголовный кодекс, разработанный совeтской юриспруденцiей в 1922 г., в ленинскiе дни прieзжал в Бутырскую тюрьму и разсказывал соцiалистам, что «вожди» пролетарiата с трудом удерживают рабочих, рвущихся к тюрьмe послe покушенiя на Ленина, чтобы отомстить и расправиться с «соцiалистами-предателями». Я слышал то же при допросe в сентябрe от самого Дзержинскаго и от многих других. Любители и знатоки внeшних инсценировок пытались создать такое впечатлeнiе, печатая заявленiя разных групп с требованiем террора. Но эта обычная инсценировка никого обмануть не может, ибо это только своего рода агитацiонные прiемы, та демагогiя, на которой возрасла и долго держалась большевицкая власть. По дирижерской палочкe принимаются эти фальсифицированныя, но запоздалыя однако постановленiя — запоздалыя, потому что «красный террор» объявлен, всe лозунги даны на митингах,[60] в газетах, плакатах и резолюцiях и их остается лишь просто повторять на мeстах. Слишком уже общи и привычны лозунги, под которыми происходит расправа: «Смерть капиталистам», «смерть буржуазiи». На похоронах Урицкаго уже болeе конкретные лозунги, болeе соотвeтствующiе моменту: «За каждаго вождя тысячи ваших голов», «пуля в грудь всякому, кто враг рабочаго класса», «смерть наемникам англо-французскаго капитала». Действительно кровью отзывается каждый лист тогдашней большевицкой газеты. Напр., по поводу убiйства Урицкаго петербургская «Красная Газета» пишет 31-го августа: «За смерть нашего борца должны поплатиться тысячи врагов. Довольно миндальничать… Зададим кровавый урок буржуазiи… К террору живых… смерть буржуазiи — пусть станет лозунгом дня». Та же «Красная Газета» писала по поводу покушенiя на Ленина 1-го сентября: «Сотнями будем мы убивать врагов. Пусть будут это тысячи, пусть они захлебнутся в собственной крови. За кровь Ленина и Урицкаго пусть прольются потоки крови — больше крови, столько, сколько возможно».[61] «Пролетарiат отвeтит на пораненiе Ленина так, — писали „Извeстiя“, — что вся буржуазiя содрогнется от ужаса». Никто иной, как сам Радек, пожалуй, лучшiй совeтскiй публицист, утверждал в «Извeстiях» в спецiальной статьe, посвященной красному террору (№ 190), что красный террор, вызванный бeлым террором, стоит на очереди дня: «Уничтоженiе отдeльных лиц из буржуазiи, поскольку они не принимают непосредственно участiя в бeлогвардейском движенiи, имeет только значенiе средства устрашенiя в момент непосредственной схватки, в отвeт на покушенiя. Понятно, за всякаго совeтскаго работника, за всякаго вождя рабочей революцiи, который падет от руки агента контр-революцiи, послeдняя расплатится десятками голов». Если мы вспомним крылатую фразу Ленина: пусть 90 % русскаго народа погибнет, лишь бы 10 % дожили до мiровой революцiи, — то поймем в каких формах рисовало воображенiе коммунистов эту «красную месть»: «гимн рабочаго класса отнынe будет гимн ненависти и мести» — писала «Правда».
