История Русского государства соткана из непрерывной череды больших и малых событий, оказавших то или иное влияние на ход его развития. Крупными вехами в этой череде обозначены события, получившие название эпохальных. Они запомнились истории, как нечто грандиозное, с которыми мало что может сравниться по величию, и оставили свой след, явно выделяющийся среди других. Именно таким событием, несмотря на все попытки его затушевать, и стала Ливонская война. Кроме того что она в течение двадцати пяти лет ураганом бушевала над Московской державой, перетряхнув все, что было в ней содержимого, она на несколько поколений вперед предопределила характер развития и судьбу русского народа.
Своим видением этой войны, от ее причин до последствий, автор спешит поделиться с читателем.
История происхождения нашего государства уходит в глубину веков. В течение столетий на обширном пространстве Восточноевропейской равнины шел процесс, который впоследствии всех мастей историками будет трактоваться становлением
Российской державы. Вот уже более десятка поколений деятелей отечественной исторической науки рассказывает нам о массе больших и малых доподлинно известных событий, случившихся в далеком прошлом нашего отечества, о многих исторических персонажах, среди которых были незаурядные общественные и военные деятели, о подъемах и упадках экономической и культурной жизни на землях, на которых впоследствии и образуется то, что назовут Русским государством, но вся эта история, если провести аналогию с зарождением и появлением на свет человека, будет аналогом вынашиванию его в материнской утробе. А вот временем самого рождения нашего государства, если продолжить ту же аналогию, непосредственным появлением его на свет следует считать последнюю треть XV столетия, когда многовековой период вынашивания наконец завершился мучительными, но благополучными родами. Именно тогда на территории массы удельных княжеств образуется единое централизованное государство, правитель которого теперь зовется Государем Всея Руси. Точную дату рождения Московской державы назвать, безусловно, нельзя, ибо этот процесс растянулся на многие годы и занял чуть ли не все время великого княжения Ивана III.
Пожалуй, самой специфической особенностью процесса создания нового государства стало полное подчинение Московскому княжеству, послужившему в этом процессе ядром нового государственного образования, ранее независимых от него удельных земель, а отсюда быстрый рост территории владений московского князя. И как заметил по этому поводу К. Маркс, «изумленная Европа, в начале царствования Ивана (III — А.Ш.) едва замечавшая существование Московии, зажатой между татарами и литовцами, была огорошена внезапным появлением колоссальной империи на ее восточных границах». При этом ничто так не послужило приросту территорий, как включение Иваном III в свои владения Новгородских и, можно с некоторыми оговорками сказать Псковских земель, хотя полное формальное вхождение в Московскую державу Псковских владений произойдет только при сыне Ивана III, но уже сейчас независимость Пскова оставалась чисто условной. Обширные пространства новгородско-псковских уделов превосходили своими размерами само Московское государство, каким оно было до присоединения Новгорода и Пскова, даже с учетом того, что под власть московского правителя к тому времени уже попали чуть ли не все другие удельные княжества. Собственно говоря, приведение великим князем под свою власть Новгородско-Псковской вечевой феодальной республики, этого последнего оплота независимости и сепаратизма на русских землях, и стало по сути дела последней вехой в создании Московской державы.
Но помимо того что вновь присоединенные земли на северо-западе более чем в два раза увеличивали территорию владений московского княжеского дома и, трудно сказать во сколько раз, преумножали его богатства, самым характерным следствием нового приобретения стало то, что Москва при этом получила новое для себя и далеко не дружелюбное соседство. До сих пор это соседство в полной мере давало о себе знать лишь жителям новгородских и псковских земель, и когда говорят о знакомстве и давних отношениях русских людей с соседними им прибалтийскими народами, в первую очередь с ливонскими немцами, то имеют в виду именно псковичей и новгородцев. Москва не имела непосредственного контакта с Ливонией, и новгородские владения были чем-то вроде санитарного кордона, отделявшего центральные области русских земель от западного соседа. Теперь Московское государство становится правопреемницей всей предыстории отношений многих поколений псковичей и новгородцев с их соседями и вынуждена будет продолжить их застарелую вражду теперь уже у своих новых северо-западных границ.
А предысторию этих отношений вкратце можно осветить так…
Край, получивший в нашей истории наименование Ливонского, примкнул к самому северо-западному рубежу восточнославянского расселения и чуть ли не по всему своему очертанию исторически был наделен природой естественными водными границами. С запада и с севера он омывается соответственно Рижским и Финским заливами Балтийского моря, с востока рекой Великой, затем водами Псковского и Чудского озер и реки Наровы, с юга Западной Двиной (Даугавой). И только на юго-востоке, в междуречье рек Великая и Западная Двина, приблизительно от русского города Опочка на Великой и до города Дюнабурга, что на Западной Двине, ливонский край граничил по суше со славянскими землями, входившими в состав Полоцкого княжества, позже попавшими под власть великих князей Литовских.
До второй половины XII века историческая жизнь слабо касалась этих мест, остававшихся вне бурь политических страстей и событий. Вяло текущая колонизация новгородцами прибалтийских земель не имела следствием острой, непримиримой вражды с соседями. Правда, выяснения отношений выходцев с берегов Волхова с аборигенами ливонского края иногда доходили до применения оружия. Но в те времена, когда над другими русскими землями бушевали междоусобные войны, помноженные на борьбу с кочевой степью, пограничные стычки на северо-западе с полудикими племенами не могли претендовать на достойное место в историческом процессе и сколько-нибудь отчетливо записаться на скрижалях истории. На фоне полномасштабных феодальных военных столкновений и одновременно ордынских терзаний, высасывающих все жизненные и людские ресурсы Руси, вражда русских людей с северо-западными соседями оставалась малозаметной. Да и вражда эта сводилась лишь к редким взаимным нападениям мелких отрядов на лежавшие в приграничной полосе поселения. Причем все такие нападения неизменно разбивались о первое же встречное более или менее укрепленное место. К тому же и само понятие пограничной полосы было весьма и весьма условным.
Северо-запад Руси и Ливония в XVI в. И все же при таком, можно сказать, пассивном противостоянии русское превосходство постепенно сказывалось все ощутимее и все больше и больше давало о себе знать. Не очерчивая строгих границ, Русь настойчиво распространяла свое влияние вглубь чужеплеменных земель. Наконец, шагнув за реку Великую, русские люди начинают закладывать там свои города, что может считаться попыткой колонизации края. Еще в XI столетии киевский князь Ярослав Мудрый, во владениях которого тогда находился и Новгород, основал на территории, принадлежавшей одному из прибалтийских племен — Чуди — город, назвав его своим христианским именем — Юрьев. Позже на самой восточной окраине ливонской земли псковичи ставят города Изборск и Себеж. Но в целом попадание местного населения под влияние более развитого в экономическом и культурном отношении славянского соседа протекало вяло и даже не отмечено сколько-нибудь заметным распространением среди прибалтийских племен православия.
Такое прозябание продолжалось до тех пор, пока Прибалтийский край не подвергся иного характера колонизации, — с запада на него нахлынула волна уже по-настоящему серьезной вооруженной экспансии. В самом конце XII столетия в Ливонию вторглись немецкие завоеватели.
Это время было эпохой апогея крестовых походов христианской Европы. Вторжению в Ливонию предшествовала такая же агрессия немецких и датских феодалов, а за ними колонистов и миссионеров на южное побережье Балтийского моря, приведшая к онемечиванию обитавших там западнославянских племен. После них очередь дошла до народов, обитавших по восточным берегам Балтики. Торговцы из немецких земель освоили сюда путь еще раньше. Уже с начала XII столетия их суда приставали не только к морскому побережью Ливонии, но и хорошо изучили нижнее течение Западной Двины. Торговые люди с запада видели слабость заселявших эти края племен, в лучшем случае кое-где достигших раннефеодального уровня. Сведения об этих землях и населявших ее народах, погрязших в варварском язычестве, распространялись далеко на запад и не могли не воодушевить тамошних ревнителей христианства, не подвигнуть их на много обещавшее соблазнительное предприятие. И вот к концу XII века к балтийским берегам, омывавшим ливонские земли, наряду с торговыми, стали причаливать армады судов с вооруженными до зубов людьми. Начался захват рыцарями восточно-прибалтийских земель. Местное население оказало пришельцам упорное сопротивление, но захватчики умело воспользовались главной слабостью аборигенов — разрозненностью их племен. Подробности завоевания Ливонского края немецкими крестоносцами выходят за рамки нашей работы, а потому не станем на них останавливаться. Отметим только, что в процессе этого завоевания захватчикам удавалось иной раз даже заручаться поддержкой русских князей. А последние до поры до времени смотрели на происходящее вполне равнодушно, наивно полагая, что вся миссия Запада ограничится приобщением местного населения к Христианской религии, в чем сама Русь за многие годы своего влияния здесь преуспела мало. Христианская Русь считала крещение язычников благородной миссией, даже несмотря на насильственные методы, не воспринимавшиеся во времена средневековья как что-то предосудительное, особенно если речь шла об обращении в «истинную» веру.
