Турецкий военно-морской флот состоял из семи парусных линейных кораблей, шести парусных и шести паровых фрегатов, а также 24 парусных судов меньшего размера и нескольких десятков вспомогательных судов.
Управление вооруженными силами Турции официально было сосредоточено в соответствующих министерствах, но фактически находилось в руках английских и французских «советников» при турецких генералах. Турецкий командный состав нельзя было сравнивать даже с англофранцузским. Большинство турецких генералов и офицеров, не говоря уже о солдатах, было неграмотно. Блестящую военную карьеру нередко делали лакеи, повара, евнухи и прочая челядь султанского двора.
Вооружена была основная масса турецких войск гладкоствольными ружьями. Только перед самой Крымской войной Англия предоставила Турции довольно большое количество нарезного оружия, и это дало возможность вооружить им около четверти всей турецкой регулярной пехоты. Материальная часть артиллерии и вообще все снаряжение турецких войск также было в основном английского и французского происхождения. В области тактики сухопутных сил турки слепо придерживались французских уставов, а тактика их флота целиком определялась указаниями английских офицеров. Что же касается злоупотреблений в области военного снабжения, то здесь Турция оставляла далеко позади все прочие страны.
В составе вооруженных сил англо-франко-турецкой коалиции действовал и 15-тысячный корпус Сардинского королевства, одного из государств, на которые распадалась в то время Италия. Этот корпус был послан в Крым в начале 1855 г. по настоянию Наполеона III. Войска Сардинского королевства, сателлита Франции, по своей организации, комплектованию, вооружению и тактике во многом напоминали французскую армию. Следует отметить, что впоследствии в борьбе за независимость и объединение Италии эти войска продемонстрировали высокие боевые качества, а в Крыму они сражались плохо, причем многочисленные перебежчики-итальянцы в один голос заявляли, что в их корпусе никто не хочет драться против русских.
Говоря о противниках России в Крымской войне, нельзя не упомянуть также об Австрии, Пруссии и Швеции. Армии этих государств, насчитывавшие в общей сложности свыше миллиона солдат и офицеров, не вели активных боевых действий, но своим угрожающим положением заставили русское командование оставить на западной границе страны около 3/4 своих сухопутных сил. Нетрудно понять, какое серьезное влияние это должно было оказать и, действительно, оказало на ход войны и ее исход.
Сравнение вооруженных сил России и образовавшейся против нее коалиции показывает, что войска коалиции были многочисленнее и располагали гораздо большим количеством нарезного оружия, чем русские войска, а военно-морской флот коалиции насчитывал в несколько раз больше кораблей (особенно паровых), чем русский флот. Но это же сравнение опровергает утверждения буржуазных историков Запада и России об имевшем якобы место абсолютном превосходстве английской и французской армии и флота над русской армией и флотом в отношении стратегии и тактики, в отношении боевой подготовки войск и организаторских способностей командного состава, в отношении всей военной системы в целом. Факты говорят о том, что военные системы Англии, Франции, Турции и примыкавших к ним держав страдали не менее серьезными пороками, чем военная система царской России.
При этом следует учитывать, что на боевые качества вооруженных сил обеих сторон очень существенное влияние оказало отношение солдат и офицеров к начавшейся войне. Вначале это отношение всюду было резко отрицательным: спор о «святых местах» нигде не вызывал воодушевления и готовности идти на жертвы, связанные с войной. «Война с Россией из-за Восточного вопроса весьма непопулярна во Франции», — вынужден был признать английский генерал Дж. Бургойн, посетивший в то время Париж[26]. Муж английской королевы — принц Альберт с тревогой писал о недовольстве, с которым было встречено известие о войне в английской армии и флоте[27]. В Турции это известие вызвало, по словам русского консула, «большой ропот» среди народа[28].
«Войны здесь никто не желает», — указывалось в секретном жандармском донесении из одного уголка России о настроении населения накануне разрыва с Турцией. «Желают, чтобы политические вопросы кончились миролюбиво», — сообщалось из другого города. «Надеются, что дело не дойдет до войны, которой никто не желает», — доносили из третьего[29]. «Подошла война проклятая, да уж больно и лиха!»[30] — отзывались о Крымской войне русские крестьяне в поэме Н. А. Некрасова, умевшего необыкновенно точно передавать настроение простого народа тогдашней России. «Царь дурит — народу горюшко», — так укладывались в сознании русского народа причины Крымской войны и ее следствия.
«Войска собираются на готовящуюся войну равнодушно, по привычке безусловно повиноваться — и только… Энтузиазма в пользу вопроса, за который идем ратовать, в них, конечно, незаметно», — писал о своей армии один из русских офицеров. — «Причину настоящей апатии многих из наших офицеров, их безучастия к готовящейся войне надлежит искать в совершенном незнании поводов к ней, так сказать, в непопулярности ее как войны, повидимому, ничем другим не вызванной, кроме каких-то отвлеченных политических и дипломатических соображений, нам совершенно чуждых и непонятных. Быть может, если бы какая видимая опасность грозила нашему отечеству и мы были призваны к оружию для его защиты, другие чувства охватили бы сердца наших офицеров… А теперь значительная часть их не стесняется вслух выражать свое неудовольствие»[31].
Это «война, в которой я, признаюсь, участвую с отвращением», — еще более резко высказался в своем дневнике другой русский офицер. — «Чтобы воевать усердно, надобно иметь идею, за что охотно пожертвовал бы жизнью, а так, по прихоти деспота, подставлять лоб, право, никому нет охоты»[32].
С таким настроением шли на войну русские солдаты и офицеры. И не могло быть никакого сомнения в том, что они стали бы относиться к своим обязанностям на войне так же формально, как это наблюдалось в вооруженных силах коалиции, если бы Крымская война не приняла такой оборот, когда «видимая опасность» стала, действительно, грозить России, когда иноземные захватчики вторглись в пределы страны, предавая пожару и разграблению ее города и села. Тогда русские войска встали на защиту Родины со всей свойственной им отвагой и самоотверженностью, обретя моральный перевес над врагом.
Очень ярко и убедительно высказался впоследствии по этому поводу один из русских участников войны. «Вначале, — вспоминал он, — цели Крымской войны для русских были неясны, неопределенны, и понятие „турки бунтуют“, с которым мы брались за винтовку, не воодушевляло, да и не могло воодушевлять народные массы; но как только европейская коалиция окончательно образовалась, когда со всех сторон приходилось ожидать вторжения врага, наконец, когда мы у себя в отечестве столкнулись с врагом, — положение значительно изменилось: туманные, невыясненные цели заменились другими, твердыми, вполне определенными. Ясно стало всем, что надо делать: надо защищать отечество, отстоять свою землю и изгнать врага. Необходимость обороны стала всем понятна, и все, что мыслило и могло действовать в России, сосредоточилось на этой цели…»[33].
В своей борьбе против иноземных захватчиков русские войска нашли сочувствие и поддержку народов России. Жители прибрежных селений — русские, украинцы, финны, эстонцы, латыши — принимали активное участие в отражении пиратских нападений англо-французского флота на морские побережья России, не раз обращая в бегство вражеские десанты. Грузины, армяне и азербайджанцы перед угрозой очередного опустошения их края турецкими полчищами выделили в помощь русским войскам многочисленное ополчение, а затем развернули партизанскую борьбу, принявшую в Грузии массовый характер.
Кроме того, нанося удары по Оттоманской империи, Россия оказывала серьезную помощь балканским народам, ибо по своим объективным результатам победы русского оружия способствовали успехам национально-освободительной борьбы народов Балканского полуострова против многовекового турецкого ига. Поэтому болгары, румыны, греки, сербы и другие балканские народы, видевшие в русской армии, по выражению К. Маркса и Ф. Энгельса, «свою единственную опору, свою освободительницу»[34], не останавливались ни перед какими жертвами, чтобы помочь ей, с восторгом встречая каждое известие о русской победе.
Вот почему английский, французский и турецкий солдат, дравшийся на чужой земле и во имя чуждых ему интересов, дравшийся только под страхом наказания или в надежде на грабеж, значительно уступал по своему боевому духу русскому солдату, который воспринимал войну как защиту Родины от иноземных захватчиков и пользовался при этом сочувствием и поддержкой со стороны народа. «Наш воин, — писал в связи с этим прогрессивный грузинский публицист Н. Николадзе, — имел перед вражеским то преимущество, что воевал за свою отчизну, очаг, семью. Вражеский же воевал ради разорения и разграбления других».
