30 июля 1808 года вольтеровский «Танкред» на французском языке был разыгран в императорском театре французской труппой: mademoiselle Жорж дебютировала в роли Аменаиды. И снова – необыкновенный успех. Затем успешные гастроли в Москве.
Тогда же Озеров покинул Петербург, чтобы в деревенском уединении завершить свою трагедию «Поликсена».
14 ноября Оленин сообщил Батюшкову, что получил от Озерова рукопись заключительного акта «Поликсены». Судьбу своей пьесы он, по обыкновению, доверил Оленину и Шаховскому. Но теперь уже не было прежнего единства между Олениным и Шаховским. Тем не менее пьеса была принята к постановке. Костюмами и к «Поликсене», и к «Танкреду» Оленин занимался одновременно.
Озеров предполагал, что «Поликсена» будет дана после окончания пасхальных праздников – в начале апреля, однако на это время была уже назначена премьера «Танкреда». «Поликсена» же, в результате этих сражений отошедшая на второй план, была показана лишь 14 мая 1809 года. По свидетельству Ф. Ф. Вигеля, публика приняла пьесу довольно холодно. После двух представлений Озеров отозвал свою пьесу.
Разрыв Оленина с Шаховским совпал и с уходом Озерова из драматургии вообще.
Вернемся к «Танкреду» и поговорим и о «Танкреде», и о Гнедиче, и о Семеновой, и о mademoiselle Жорж, так как это рисует обстановку в театральной и литературной среде этого времени, а следовательно, напрямую касается Батюшкова.
«Сегодня приятель твой, любезный наш Н. И. Гнедич, в большой тревоге, – писал Батюшкову Оленин. – Сегодня играют в первый раз его „Танкреда“ по-русски. Ты можешь себе вообразить, как его теперь коверкает» [26].
В качестве переводчика готовящейся к постановке трагедии Н. И. Гнедич занялся с Семеновой работой над ее ролью.
«Всякое неразделенное чувство тяжко, как и сама печаль», – признавался Гнедич Батюшкову в письме от 6 декабря 1809 года. А еще через год, 16 октября 1810 года, сообщал, что если Батюшков приедет в Петербург, то остановиться он сможет у Гнедича всего «дней на несколько», «хотя бы желалось и по приятности… но не позволяют обстоятельства», ибо у него «бывают тайные театральные школы с людьми, которые не хотят иметь тому свидетелей…».
Эти «тайные театральные школы» происходили на квартире Гнедича в доме № 20 по Садовой улице. Дом этот теперь носит имя «Дом Крылова», так как соседом Гнедича в этом доме был И. А. Крылов.
Вот скифского певца приют уединенный:
Он, как и всех певцов,
Чердак возвышенно-смиренный.
Не красен уголок,
Но видны из него лазоревые своды;
Немного тесен, но широк
Певцу для песен и свободы.
– так представил Гнедич свое жилище.
А вот как описывает его кабинет современная исследовательница: «Окнами его кабинет выходил на Гостиный двор. Внутри кабинета – строгая мебель красного дерева. Полки с книгами на многих языках. Стены увешаны портретами самых уважаемых и дорогих ему людей: Оленина, Дмитревского, Семеновой. И повсюду педантичный порядок!
Дом № 20 по Садовой улице
На большом, удобном для работы, столе разложены гравированные издания, сделанные Олениным эскизы костюмов, декораций, все, что может помочь актрисе войти в античный или средневековый мир. Гнедич щеголевато, не по-домашнему (и в то же время не для выхода) одет, с красиво и строго повязанным галстуком». Шаховской, который занимался с Семеновой раньше, был глубоко уязвлен. «Нашей Катерине Семеновне и ее штату не понравились мои советы: вот уже с неделю, как она учится у Гнедича, и вчера на репетиции я ее не узнал. Хотят, чтобы в неделю она была Жорж: заставили петь и растягивать стихи… Грустно и жаль, а делать нечего; Бог с ними!»
Гнедич же гармонию стиха ощущал очень тонко и умел донести ее до слушателя. В доме Гнедича Семенова входила в мир древних героинь, которых ей предстояло играть. Здесь Гнедич показывал ей присланные Олениным эскизы костюмов. «Я все мое знание истощил в сих костюмах. Этот век мудренее всех других. Я все перерыл, что только перелистывать можно было», – писал Оленин.
8 апреля 1809 года Е. Семенова впервые вышла в «Танкреде» на подмостки петербургского Большого театра.
«Но как преобразилась сцена в новой, русской, постановке вольтеровской трагедии!.. Спектакль идет в грандиозных перспективных декорациях Гонзаго. „Костюмы русских актеров, – писал журнал «Цветник», – действительно сходны с бывшими у сицилианцев. Они изготовлены по эскизам такого знатока, каким является Оленин. На всем представлении лежит печать строго вкуса, присущего его создателям“» [27].
На спектакле, который закончился полным триумфом Екатерины Семеновой, присутствовала mademoiselle Жорж.
Екатерина Семенова
Турнир двух актрис продолжался до самого 1812 года. Зрители поделились на «жоржевистов» и «семеновистов». Это продолжалось до тех пор, пока сама Жорж, после московских гастролей обеих актрис не была вынуждена признать себя побежденной в исполнении одних и тех же ролей. И это – несмотря на огромные преимущества Жорж, которая произносила оригинальный классический текст на языке их авторов. «А наша Семенова, – писал П. Каратыгин, – играла эти самые пьесы в переводах Лобанова, Поморского или, что еще хуже, графа Хвостова. Признаться, надо было много иметь таланта, чтобы, произнося на сцене такие дубоватые вирши, приводить в восторг зрителей своей игрой».
Восхищенный исполнением Семеновой роли Гермионы в трагедии Расина «Андромаха», автор перевода граф Хвостов воскликнул: «Сам Аполлон учит ее!». На что не менее восхищенный Гнедич отвечал:
Известно, граф, что Вам приятель Аполлон.
Но если этот небожитель
(Знать есть и у богов тщеславие свое)
Шепнул Вам, будто он
Семеновой учитель,
Не верьте, граф, ему: спросите у нее.
«Роль Гермионы, – утверждал журнал «Цветник», – может почесться одною из самых труднейших ролей… Вот роль, в которой надобно смотреть г-жу Семенову… Никогда игра ее не была так обдуманна и натуральна… Она была тем, чем должна быть Гермиона. Мы видели в сей роли г-жу Жорж, восхищались ее игрой, но еще более восхищались игрою г-жи Семеновой, которая почти везде превзошла ее».
Когда в 1812 году весь Петербург, празднуя победу над врагом, засверкал праздничными огнями иллюминаций, один лишь дом Косиковского на Невском выделялся темным пятном: Жорж, глубоко чтившая Наполеона, облеклась в глубокий траур. В последних числах 1812 года она покинула Россию. Печально было ее возвращение на родину. Желая подчеркнуть свою верность Наполеону, Жорж появилась на сцене королевского дворца, держа в руках букет фиалок – цветов Бонапарта. Это было сочтено дерзостью.
Жорж заняла скромное амплуа исполнительницы мелодрам. В конце 1830-х годов ее увидел в Париже П. А. Вяземский. «Она уже не царствовала на первой французской сцене Корнеля, Расина и Вольтера, но спустилась на другую сцену – мещанскую, мелодраматическую, – писал он. – Обезображенный памятник, изуродованный временем, обломок здания, некогда красивого и величественного».
В России после победы 1812 года театр опять становится барометром, реагирующим на общественные процессы, постоянным предметом обсуждений. Да и рупором идей будущих декабристов. Опять в центре внимания становится Екатерина Семенова. На заседаниях «Арзамаса», Вольного общества любителей российской словесности, «Зеленой лампы» слышится ее имя, говорится об ее значении для российской сцены.
